Записки дворянина

Записки дворянина
Владимир Мищенко

Военному профессионалу невозможно долго сидеть дома. А это значит – новые приключения, новые опасности. И неизвестно, где и кем ты окажешься на этом пути – пропоют тебе за упокой или прославление, как новому королю.

Исторический роман, где не приврать – и рассказа не написать

Многие ли из нас могут рассказать о своих предках, живших лет семьсот или восемьсот тому назад? Как ни печально, но мои правнуки, по моей скромности и отсутствию значительных подвигов, даже не будут знать моего имени. Как, собственно, и я их (здесь мы в расчёте). Но лично я, так уж получилось, знаю о своих далёких (по временной шкале) чуть больше некоторых. Эти некоторые – истинные потомственные дворяне, но их теперь осталось очень мало, потому как часть из них умерла по старости, а часть – просто казнили или погибли на многочисленных войнах. Остались подобные мне – потомственные, но получившие эту привилегию не по принадлежности ко двору какого-то исторического князя или вождя, а по причине воинских заслуг своих предков. Вспоминая бабушкины рассказы на уровне баек, прямо семейная сага, я знаю, что давным-давно, в старые-престарые времена отряд из пяти кораблей – драккаров викингов спускался по своим делам по одной из славянских рек. На первом драккаре плыл, прошу прощения, шёл на веслах конунг со своим родным братом-ярлом. Ярл был ранен и умирал. С неделю назад его ранили стрелой. Серьёзно – перебили артерию. Но и стрела, видимо, была чем-то смазана, т.к. ему становилось всё хуже и хуже. И вскоре конунгу пришлось искать стоянку и просить помощи у этих славян, на которых совсем недавно он смотрел лишь как на добычу. В приречном городище их приняли, приняли как гостей, а ярла – на спокойное дожитие оставшихся дней. Жила в том городище вдовушка – мать двух сыновей. Её мужем был сотник, а если выражаться на современный манер, т.е. по-иностранному, центурион. Должность и чин по тем временам солидный. И чтобы не было зазорно для ярла – родственника самого конунга, поселили его в избе этой вдовушки. Думали, не больше седмицы проживёт этот викинг, да нет, одна прошла, другая, а живёт басурман. Живуч оказался. Как потом узнали, не только боевым топором он хорошо махал, но и другими частями тела, потому как через год с небольшим родился у вдовушки ещё один сын, такой же блондин с позолотой, как спелая пшеница, как и его старшие братья. А вскоре, почитай каждый год, ещё такие же да пара девок до кучи. Располнела, конечно, лоза-девица, но и такую сильно любил ярл. Причём настолько, что когда умерла вдовушка, не прожил и недели он и умер от горя. Зависть и жадность людская, да войны разнесли братьев по земле, но не потерялись они и старались помогать друг другу. Бедны были, но отцовская кровь передавалась, и посему были они воины знатные, крепкие, умелые. Со временем появилось новое сословие – казаки, которые потом слились в Запорожскую Сечь. Вот там-то и выбрали за воинскую доблесть в войсковые полковники одного из моих дедов с вручением ему бадика. Это сейчас бадик – тросточка для инвалида, а тогда это был жезл власти, доблести и славы. С тех пор и пошло, что мои деды становились, кто подполковником, кто полковником, а кто и генералом. А это, как известно, воинские звания, дающие право на дворянство с правом наследия сего чина и чести, как написано в Грамоте.

***

Мой отец не был офицером, но это не помешало ему с Божьей помощью и посредством моей матери произвести на свет меня – очередного наследного дворянина. Я сам честно и добросовестно дослужился до подполковника и по получению ранений, и в купе с ними нескольких заболеваний, был отправлен в запас. К моей радости ранения и заболевания оказались совместимы с моей жизнью, поэтому я в лёгкой депрессии оказался в моём провинциальном поместье. Натура моя, в отличие от нынешнего тела, была тогда неугомонная, постоянно жаждущая чего-то нового. Обзаведясь новым знакомым – носителем, как говорят, английского (опять же, как говорят, аглицкого) языка, я стал, от скуки, его, в смысле язык, изучать, выпив при этом с этим носителем чуть ли не бочку хмельного мёду. Сильны же выпить за чужой счёт эти англичане. А чтобы не пропадала зря выпитая медовуха, решил я поехать в это самое аглицкое королевство поупражняться в речи, да проверить, что за наречие – диалекту он меня обучил. Сказано-сделано. Поменял я свои медные, бумажные, благо не деревянные, деньги на золотые, поднабрал серебренных и поехал. Миновал германские земли, Бельгию и через Лилль доехал до устья небольшой реки. Мне сказали, что чуть дальше, миль сорок, будет портовый город, но то земли норманнов и нанять лодку будет значительно дороже, и предложили мне по разумной цене уже сегодня отправиться в Брайтон, что на земле аглицкой. Я согласился. Мне говорили, что здесь часто бывают туманы, да и шторма не редкость. И наш день не оказался исключением. Уже часа через два небо затянуло облаками, пошёл холодный осенний дождь, резко усилился ветер. Капитан, он же хозяин лодки, сначала пытался использовать ветер во благо и на парусе добрать до берега, но, видимо, на берегу, мы мало выпили, чтобы наши желания совпали с нашими возможностями, а проще – не помолились и не попросили Господа благословить наш путь. Нас несло и несло, и не к берегу, а вдоль него на запад. Но ничто на земле не бывает вечным, кончился и шторм. Пройдя вдоль берега ещё немного, мы пришвартовались к деревянным причалам какой-то небольшой рыбацкой деревушки с развешенными для просушки сетями. Здесь я уже не совершил ошибки и громко воздал хвалу Господу, что Он нас спас и привёл в эту благословенную (очень хотелось на это надеяться) деревушку. Традиционного английского паба не нашёл, но наткнулся на довольно приличную на вид таверну. Английского спокойствия и джентльменства я здесь тоже не увидел, но что вы хотите от простых рыбаков. Хотя откровенного хамства так же не было. Грубо сколоченные столы, лавки, в изобилии эль, жаренная и варёная рыба, жёсткое холодное мясо – неотъемлемый атрибут местных забегаловок. Смесь наречий, среди которых английские слова составляли лишь четверть да процентов десять – напоминающие германские слова. Среди моих знакомых было два остгота, от которых я набрался кое-чему, в том числе и словам. Оказывается, голландские слова имеют много слов схожих с германскими, а первыми поселенцами здесь оказались именно голландские моряки, потерпевшие крушение у этих мест.

– Ваша милость, – обратился ко мне хозяин таверны на скверном английском – по моему пониманию, – вы к нам путешествуете или по делам?

– Проездом. Но путешествую. Хочу посмотреть ваши земли – я слышал о них много хорошего.

– О, да, ваша милость, природа у нас действительно великолепная. Простите, ваша милость, но, несмотря на то, что вы богаты, мне кажется, вы хороший человек, поэтому, не сочтите за наглость, дать вам совет?

– Разумеется. Тем более, что последнее слово всё равно остаётся за мной.

– Разумеется, ваша милость. Вы приезжий человек и, очевидно, плохо осведомлены, что сейчас у нас творится. А творится здесь война, кровь, много крови. Если уж вы путешествуете, то рекомендую вам проплыть дальше на запад миль сто. Сразу за мысом, увидите деревню и строго на север. Там вы найдёте остров, аккурат вдвое меньше нашей старой доброй Англии, но очень на неё похожий и, самое главное, тихий и спокойный. Там никто, почти, не воюет. По крайней мере, сейчас.

– Хм. А можно спросить почему?

– Ваша милость, это остров. Но это плавучий остров. Его толщина ярдов сто, а может – пятьдесят или двести. Кто знает? Его носит по волнам между нами и землями галлов. Не так давно его прибило как раз к их землям, но там сильное тёплое течение, и там он лишился огромного своего куска с южной стороны. Но, слава Одину, он вернулся в наши холодные воды и теперь обитает между нами и Исландией. Правит там формально молодой и очень простой,– вы понимаете меня?– очень простой король. Его опекуншей является его родная сестра – старая дева тридцати лет, но настолько страшная, что я не беспокоюсь о вашем целомудрии. Езжайте туда. Вы потеряете в дороге пару суток, но хорошо отдохнёте и получите удовольствие. Я рекомендую.

– Собственно, а почему бы и нет. А говорят там, на каком языке?

– Основная масса населения – ливерпульцы разбавленные йоркширскими беженцами. Не завоевателями – беженцами. Но это было уже давно.

– Понятно. Нет проблем. Вернее, одна – корабль.

– Здесь тоже нет проблем.– Корчмарь щёлкнул пальцами и к нему подбежал пацан – оборвыш, сидевший у входа в ожидании милостыни. – Это молодой джентльмен проводит вас к хозяину лодки, который доставит вас, куда вы скажете, и, заодно, донесёт вам запас еды на дорогу и бочонок моего фирменного эля.

Кто знает, что меня ждет на этом плавучем острове, но следовать через воющий остров – самоубийству подобно, а возвращаться несолоно хлебавши, вроде бы не солидно и даже обидно.

***

Путешествие на остров прошло, как и сказал корчмарь. И погода была чудесная, и ветер попутный.

Высадили меня в такой же, как родная сестра, деревеньке, и корчма была почти на том же самом месте. Стоял чудесный летний день. Жёлтым золотом покрывало землю солнце, стоящее в зените. Маленькие белые барашки стройными фалангами набегали на берег и с легких шипением превращались в грязную муть, медленно размывая илистый берег. Сюда бы с удочкой денька на два.

Таверна была пуста, за исключением пятерых мужчин непонятного возраста, но очевидными деревенскими лицами, при этом старающиеся показаться культурными. Бывшие военные, как выяснилось позже из разговора. Их же я и нанял для сопровождения и охраны моей персоны. Свита опять же. Здесь же в таверне мы купили и ружья, которые солдаты назвали мушкетами, хотя пара мушкетов, висящих у меня дома на стене, совсем на них не были похожи, а также шпаги для них. Я был вооружён саблей одного из моих дедов, что хранилась до поры в сундуке, и двух зарядным пистолетом тульского мастера.

Столица королевства находилась практически в центре острова, что было вполне логично. Вот туда мы и направились. Как сказал один опытный путешественник – желудок такая неблагодарная скотина, что, сколько его ни корми, а на завтра он опять есть требует. Поэтому уже к вечеру мы были вынуждены остановиться в очередной таверне, чтобы удовлетворить запросы этой ненасытной утробы. Мы не были святыми пилигримами, поэтому нам не надо было питаться сухим сыром, хлебом и водой. Если кто-то пробовал эту диету, то согласится со мной, какая это гадость. Благо, моё дворянское достоинство не позволяло мне так себя истязать. Место, надо отдать должное, было весьма красиво и даже романтично. Большое озеро, плакучие ивы, купающие свои ветви-руки в воде, лебеди и на берегу, прям как в моей деревне, рыбаки с длинными удилищами. Есть такое хорошее русское слово – ностальжи. Короче, решил я сделать привал на пару суток, тем паче, что я путешественник, а не командировошный какой.

Утро. Поздний завтрак. Как благородному предложили жареных скворцов, фаршированных перепелиными яйцами. Какая же это гадость. Да, опять гадость, но что я могу поделать, если это самое культурное слово, которое я знаю и могу применить в этой ситуации, хотя так сильно хочется сказать по-русски или, хотя бы, по-татарски. Мало того, что совсем нет мяса, а одни кости и косточки, так они ещё и яйца не очистили. Кошмар. В своей деревне я бы приказал высечь розгами такого повара, а здесь пришлось с глупой улыбкой кивать и говорить гут гешмект, типа очень вкусно. Правильно говорят – что англичанину хорошо, то русскому – смерть. Но ничего, в армии я ещё и не такую дрянь ел и выжил. Через огромное, в стиле модерн, окно вид на озеро. Озеро – это маленькое море, и барашки здесь не бегают отарами со стройными рядами, а разбрелись по всей поверхности, как молодые овечки. И пара лебедей уже подобны строгим сторожевым собакам, что периодически резко опускают голову, как бы наказывая особо озорливых. По тропинке, что извилистой ниткой бежит вдоль берега, медленно идёт паренёк, лет десяти-двенадцати. Не босяк – одет прилично и опрятно. А это плюс. Ещё он мне понравился тем, что откровенно скучал. Скука наполовину с грустью. До боли знакомое пакостное чувство, сопровождающее ещё более мерзопакостную депрессию. Как учёный учёного или сумасшедший сумасшедшего видят издалека, так и я разглядел его из-за своего стола. Что-то необъяснимое подняло меня и повело к нему. Всегда надо потакать таким своим первым почти неуловимым порывам, ибо они чаще всего бывают самыми искренними и полезными. Дети – это зеркала. Глядя на него, ты можешь увидеть зябкую осень или яркое весеннее солнце, а, может, хмурые тучи. Глядя в него, ты видишь своё отражение, так как дети не научились ещё прятать свои эмоции, и на их лицах ты видишь себя настоящего, как тебя видят другие, а не так, как тебе говорят. С ребёнком может сравниться только собака. Она такая же честная, преданная и наивная. Хотя наивностью собак почти не пользуются, а вот наивность детей …. Увы, я и сам иногда бываю такой. Нет, нет, не в смысле аморалки или извращений, а в смысле…. Ну, типа

– Быстрее ешь кашу. Чем быстрее съешь кашу, тем быстрее придёт твоя мама.

Ага, щаз-з, так она и прибежала, если знает, что дитё и накормят, и напоят, и спать уложат. Обманываешь. Плачешь от жалости и несправедливости и обманываешь. А что делать, если проклятая селяви так выкручивает руки, чтобы как-то выжить, приспособиться.

Я, естественно, случайно вышел с боковой тропинки практически одновременно с этим юношей.

– Здравствуйте. – Кивнул я ему. – Хорошая погода. Люблю такую – не жарко, лёгкий ветерок. Немного грустно, но приятно. Не находите?

– Здравствуйте, сэр.– Слегка замедлив, немного удивлённым тоном ответил он.– Да, я тоже люблю такую погоду. Я люблю здесь гулять, поэтому я часто сюда приезжаю.

– А-а, так вы, молодой человек, тоже не местный? Я тоже. Путешествую. Мне в Англии похвалили эти места, и я решил посмотреть, проверить сам.

– И как, понравилось?

– Да. Весьма. Как говорит один мой знакомый – комильфо.

– Согласен.

– А вы, мне кажется, слегка грустите. Есть повод или просто настроение души?

– Скорее настроение души. Хожу, чего хочется, а сам не пойму.

– О, давайте я вас, для начала, угощу семечками.– С этими словами я достал из штанин горсточку жареных семян. – Угощайтесь.

– А что это? Я такого никогда не пробовал.

– Серьёзно? Это любимая забава на Руси, когда заняться нечем. Обычные семена подсолнечника. Это растение у вас называют проще – солнечный цветок.

– Интересно. Поэтично.

– На самом деле, название просто поясняет, что цветок всегда тянется к солнцу, даже если всё небо затянуто облаками, идет нудный осенний холодный дождь. А его шляпка всегда повернуто туда, где сейчас находится солнце. Это помогает при путешествиях не заблудиться.

– Интересно. Вы, наверное, много путешествуете. Я вам завидую.

– Не стоит. Я бывший военный. Многое из того, что я знаю, я узнал на полях сражений или в военных походах. А там, поверьте, романтики мало. Это в романах пишут красиво, а на самом деле сплошная грязь, кровь и грубость.

– Но вы-то не грубый.

– Я? Просто я давно уже на пенсии. Так уж получилось. Теперь вот путешествую.

– Завидую я вам.

– Мне? Да, я доволен своей жизнью, тем, что произошло. Как пишут в книгах – я любил и меня любили. Ну, а вам-то что. Вы, по-моему, живёте не в бедной семье. Имеете всё, что хотите или почти всё. Но, самое главное, вы молоды, хотя молодость – это такой недостаток, что слишком быстро проходит. Не успеешь оглянуться, как тебе уже дают палочку, чтобы было удобнее ходить, в кресле накрывают пледом, чтобы не озяб, сидя у камина.

– Старые люди все мудрые. Но и мне иногда хочется чего-нибудь такого, чего нет. Как пишут в книгах – полцарства бы отдал за это. Вы не обиделись на меня, что я вас цитирую?

– Я даже польщён. А чего же вы желаете такого сейчас, чтоб полцарства отдать и не жалко? Хотя… я понимаю, что это тоже шутка, потому что вы слишком юны и не сможете этого сделать по причине своей молодости. И, наверное, отсутствия такового. Но это уже мелочи.

– Сэр, в моём королевстве юридическое совершеннолетие наступает в четырнадцать лет, а мне уже больше пятнадцати. Я уже полноправный гражданин своего Отечества.

– Хм. Впрочем, в стране иудеев совершеннолетие наступает вообще с тринадцати и ничего. Просто в моём королевстве оно наступает с шестнадцати. Поэтому я так и сказал.