Двойник Цезаря

Двойник Цезаря
Виталий Познин

Жанр книги «Двойник Цезаря» можно определить как роман-гипотеза. Опираясь на дошедшие до нас документы, автор предлагает свою трактовку действий Цицерона в должности консула, обстоятельств гибели Юлия Цезаря и событий, известных как «Заговор Катилины», которые стали прелюдией падения Республики.

Читатель не только окунется в атмосферу Древнего Рима, но и заметит, что многие механизмы политической борьбы, которые мы наблюдаем сегодня, зародились в те далекие времена.

Виталий Познин

Двойник Цезаря

Роман-гипотеза

Вместо предисловия

Как-то у нас с приятелем зашел разговор о том, каким образом госпожа история в переломные, решающие моменты выдвигает на первый план тех или иных личностей.

– Конечно, большую роль тут играет фактор случайности, – сказал я. – В одном из рассказов Марка Твена герой, подобно Данте, путешествует по загробному миру. И сопровождающий его чичероне показывает ему самые замечательные личности. Вот этот человек, говорит он, – гениальный полководец. Рядом с ним Наполеон, что говорится, отдыхает. Но на Земле этот человек на земле был портным, жил в другое время и в другом месте, и его задатки оказались не востребованы. А Наполеон оказался в нужное время и в нужном месте. …

Кстати, известно, что Бонапарт по молодости подавал прошение на службу в русской армии. Но ему отказали. Наверное, решили, что ростом не вышел. А если бы приняли? Глядишь, вся история девятнадцатого века была иной…

Или взять Шикельгрубера. Стань Адольф студентом художественной академии, то, возможно, направил бы свою истерическую энергию на создание каких-нибудь необычных архитектурных проектов, а не на разработку плана «Барбаросса»…

– Это так и не так, – возразил приятель. – Потому что вместо них все равно кто-нибудь да появился бы. Правда, и события приобрели бы несколько иной характер. Но событие все равно состоялось бы. И потом, история, как известно, не имеет сослагательного наклонения.

– Вот этой затасканной фразы я никогда не понимал, возразил я. – А почему бы, спрашивается, не порассуждать в сослагательном наклонении о том, что могло бы быть, появись иные личности и иные обстоятельства? Неужели это не интересно и так уж ненаучно? Современные компьютеры позволяют моделировать развитие любой ситуации… Но я возвращаюсь к своему вопросу: каким образом совпадают траектория событий и траектория судьбы конкретной личности?

– Меня-то интересует другое, – сказал приятель. – Насколько вообще достоверны так называемые исторические сведения. Мудрый француз Анатоль Франс заметил как-то по этому поводу: «История не наука; она – искусство. В ней только воображение приносит успех». И, мне кажется, он совершенно прав… Недавно я приобрел в букинистическом магазине «Заговор Катилины», книгу, выпущенную в 1934 году в издательстве «ACADEMIA». Туда включен труд Саллюстия, речи Цицерона, уйма комментариев и статья Преображенского, которая называется «Миф о Катилине». И мне подумалось, что античная история – это вообще наполовину мифология. Ведь мышление греков и римлян с детства формировалось мифами и легендами. Поэтому для них отделить истину от более выразительного, а поэтому и более убедительного исторического мифа было непросто…

У меня сложилось такое впечатление, что Цицерон, а следом за ним Саллюстий просто сочинили своего Катилину. Одному нужна была слава политика, другому – историка, и они на пару хорошо поработали… А народ между тем горячо любил этого самого Катилину и долго еще ходил на его могилку. Так что, возможно, на самом деле это был не такой уж плохой парень. Боролся с олигархами, бросил вызов сенату… Ведь Юлий Цезарь потом сделал то же самое – централизовал власть, урезал права окопавшихся в сенате олигархов, списал с бедняков долги и тому подобное.

– Но Юлий оказался в нужнее время, – продолжал я гнуть свое. – А Катилина был преждевременным человеком. И потом это два разных типа, два разных характера…

У одного китайского мудреца есть парадоксальное размышление о силе и слабости. Подобно тому, как гибкие деревья, по сравнению с крепкими и жесткими, более живучи, говорит он, так и в людских отношениях часто побеждает не сила и крепость, а гибкость, а порой и слабость. Скажем, если сравнить боровшихся за власть Антония и Августа, то это две полные противоположности. Антоний – мужлан, человек действия, здоровенный, полный энергии мужик. Август, наоборот, – слегка субтильный, даже болезненный, мягкий в обращении. Но побеждает в схватке дуумвиров именно он. И, возможно, в истории Катилины и Цезаря, которые тоже оказались своего рода соперниками, но в разных временных отрезках, Цезарю удалось достигнуть того, что он хотел, потому, что он был более терпелив и гибок…

Разговор наш закончился тем, что я забрал у приятеля книгу про Катилину, потом прочел статью А. Блока «Катилина», перелопатил кучу литературы о Риме периода заката республики и, наконец, решился, опираясь на приводимые в исторических источниках факты и подключив, как советовал А.Франс, воображение, решил предложить читателю свой вариант развития событий, связанных с личностью Луция Сергия Катилины.

Глава I. Censeo Carythaginem esse delendam[1 - Censeo Carythaginem esse delendam (лат.). Я утверждаю, что Карфаген должен быть разрушен.]

Под вечер на него навалилась неодолимая дремотная скука. Окутала липкой, вязкой паутиной, лишив энергии его большое, потное тело. Он лежал обнаженный, сбросив на пол легкое покрывало, и уставившись на судорожно мигающий огонек лампады, смотрел, как вокруг него чертят зигзаги бабочки и жуки.

Где-то вдали послышался рык, похожий на дальние раскаты грома, – это негодовал лев, которого уже три дня морили голодом, прежде чем выпустить на арену Большого цирка для казни преступников.

Катилина опустил ноги с лежанки, медленно встал и, подойдя к квадратному окошку, в котором мерцала голубоватая звезда, вдохнул широкими ноздрями ночной, пронзительно пахнущий рекой воздух. Накинул на себя тунику и, громко шаркая сандалиями по прохладному мраморному полу, направился в столовую. Вытащил из котла большую кость, оторвал от нее зубами большой кусок мяса и стал вяло пережевывать его, привалившись спиной к прохладной мраморной стене. Один из слуг заглянул в столовую, спрашивая взглядом и жестом, не нужно ли что хозяину. Катилину махнул рукой, и раб исчез, растворился в темноте.

Катилина скользнул взглядом по восковым маскам предков, на которых осел многолетний слой черной копоти, снял со стены самую выразительную из них – посмертный слепок с волевого лица деда, героя Третьей Пунической и, глядя в его глазницы без зрачков, попытался представить себе, каков был это человек, который ушел из жизни, когда ему, Луцию, было всего десять лет..

Теперь эта знаменитая Третья Пуническая – уже далекая история. За восемьдесят лет она покрылась такой же дымкой памяти, какой восковые маски предков покрываются с годами черной копотью…

Странная это была война. Карфаген в ту пору не представлял для Рима никакой опасности. Некогда мощная армия пунов давно превратилась в плохо обученное воинство, существующее лишь для устрашения собственных граждан и окрестных племен. Но Рим никак не мог забыть унижения и страха, испытанного в Первую Пуническую, когда Ганнибал стоял у ворот города. Поэтому сенат восторженно внимал Катону-старшему, с упорством городского сумасшедшего заканчивавшему чуть ли не каждое свое выступление истерическим возгласом: «Карфаген должен быть разрушен»…

Но реальная война с Карфагеном началась вовсе не из жажды реванша или самоутверждения, а из-за того, что для Рима настали нелегкие времена. Новой добычи и новых рабов почти не поступало; римские легионы терпели одно поражение за другим; граждане Рима погрязли в долгах, с которыми никак не могли расплатиться. Надо было срочно искать выход из кризиса. Тут и вспомнили про Карфаген, уничтожение которого позволило бы занять Риму выгодные позиции в торговле.

Но начать войну сразу, ни с того, ни с сего мешало одно существенное обстоятельство: с пунами был подписан договор о ненападении. А для Рима закон всегда был превыше всего. Требовалось срочно изыскать сasus beli[2 - Повод к войне (лат).], предлог для объявления войны. И тайные службы Рима принялись готовить операцию «Союзник».

Престарелому царю Нумидии, у которого с Римом был заключен договор о взаимопомощи, откровенно дали понять: не хочешь потерять трон – начинай донимать Карфаген. И нумидийские всадники помчались с гиканьем на территорию соседей, опустошая пограничные селения и постепенно углубляясь все дальше на карфагенскую территорию.

Совет Ста Четырех сразу понял, откуда ветер, и отдал приграничным заставам строжайший приказ: не оказывать нумидийцам никакого сопротивления!

Так продолжалось несколько месяцев. Нумидийская конница совершала рейд за рейдом, грабя население, угоняя скот, насилуя женщин. Жители сел посылали в столицу своих представителей, которые сообщали все новые и новые леденящие душу факты. Немногочисленная, но энергичная оппозиция в Совете поставила вопрос о необходимости защиты собственных граждан и с небольшим перевесом нашла поддержку своим предложениям.

И однажды, когда вконец обнаглевшие нумидийцы в очередной раз ринулись за легкой добычей, их встретил внезапный, а потому весьма успешный отпор со стороны армии пунов.

Дожидавшийся именно такого поворота событий, Рим тут же заявил: Карфаген нарушил договор, напав на союзника Рима, и этим поставил себя вне закона, что автоматически аннулирует договор о ненападении.

Верхушка Карфагена поняла, что запахло войной. Было приказано немедля арестовать всех оппозиционеров, инициировавших отпор нумидийцам. Несчастных осудили на смерть, а чтобы продемонстрировать сенату полную лояльность, несчастных для исполнения приговора отправили в Рим.

Сенат одобрил такое проявление покорности, но потребовал прислать еще триста знатных граждан – в качестве заложников. Это условие Совет также беспрекословно выполнил.

Следующая операция, задуманная тайными службами Рима, называлась «Страх и ужас». Из Рима в Карфаген под видом купцов были засланы десятки агентов. Посещая рынки, бани и площадные представления, они как бы между прочим рассказывали, сколь велика мощь Рима. Слухи эти, быстро достигнув ушей карфагенской знати, породили в ней парализующий страх. Теперь она уже была готова идти на любые уступки, чтоб только избежать войны.

Следующее условие сената не заставило себя долго ждать: Рим потребовал полной демилитаризации Карфагена. И на этот раз Совет проявил полную покорность. Под контролем римских советников всё имеющееся у Карфгена оружие было погружено на корабли и отправлено в Рим. Мало того, Совет добавил к этому еще боевых коней и слонов.

Теперь, когда Карфаген оказался полностью разоружен, можно было начинать операцию «Ликвидация». Высадившись на африканский берег, римские легионы приблизились к воротам Карфагена и передали Совету последнее и главное требование: пуны должны снести Карфаген до основания. Новый город они могут построить в любом другом месте, но не ближе, чем за пятнадцать километров от моря. Это означало, что могуществу и благополучию Карфагену пришел конец.

Узнав, чем завершились бесконечные уступки, жители города пришли в ярость и негодование. Собравшись на площади, они рвали на себе волосы, посылали проклятия Совету и без конца скандировали: «Родина или смерть!».

Когда, наконец, эмоции поутихли, начали высказываться разумные предложения – пойти на хитрость, чтобы выиграть время.

Парламентеры пунов изобразили полную готовность выполнить поставленные условия. Единственная просьба послов заключалась в том, чтобы сенат дал горожанам время для того, чтобы они смогли собрать и перевезти свои пожитки. Рим, привыкший к безропотной покорности Карфагена и нисколько не сомневавшийся в том, что все идет по плану, милостиво отпустил пунам на сборы месяц.

Не успели римские корабли скрыться за горизонтом, как в городе закипела работа. Под руководством Гасдрубала (племянника Ганнибала), началась подготовка к обороне. Днем и ночью мужчины возводили стены, ковали оружие, строили катапульты. Ребятишки подкатывали камни к стоящимся стенам и держали ночью факелы. Девочки подносили строителям воду и пищу, а женщины, по примеру жены Гасдрубала, срезали свои волосы и начали вить из них тетиву для луков…

Спустя месяц римские легионы вновь высадились на берег.

Подойдя к городу, они не поверили собственным глазам. Мало того, что Карфаген не был разрушен и стоял на прежнем месте – за его старыми городскими стенами, точно из-под земли, выросли два ряда совершенно новых, мощных укреплений.

Запросив из Рима лестницы и глинобитные орудия, легионеры пошли на штурм. И тут произошло такое, о чем дед рассказывал, как о конце света. Едва солдаты приблизились к стенам и попытались поставить штурмовые лестницы, как на головы их обрушился град камней, изрыгаемых метательными орудиями, швыряемых пращеметателями и просто сбрасываемых на головы штурмующих. Затем сверху полились потоками расплавленная смола и горящая сера, а карфагенские лучники запустили в воздух такое количество смертельно жалящих стрел, что небо потемнело. В завершение этого кошмара ворота крепости распахнулись, и оттуда с ревом вырвались боевые слоны с сидящими на них солдатами, разящими противника копьями и стрелами. Полный разгром легионов довершила конница пунов, неожиданно налетевшая вихрем на римские фланги…

Целую ночь за стенами города царило веселье: звучали песнопения, трубили трубы, и небо багровело от костров – пуны приносили богам щедрые жертвы…

Осознав, что штурм крепости невозможен, римляне решили блокировать город, чтобы заставить его жителей, лишившихся возможности пополнять продовольствие, сдаться.

Минул год. За ним еще один. Но Карфаген и не думал просить пощады.

Маявшаяся же от вынужденного безделья римская армия день за днем теряла боевой дух. Стали процветать неизбежные стутники безделья и скуки – пьянство, азартные игры, тупые забавы. Как мухи на падаль, в лагерь потянулись проститутки, менялы, торговцы, и вскоре он стал больше походить на базарную площадь, чем на военное подразделение.

Сенату надоело, наконец, бессмысленное топтание на месте и пустая трата денег на бездействующую армию. После долгих и яростных споров новым главнокомандующим был назначен очень не удобный для многих, но деятельный и решительный Сципион, потомок того самого Сципиона, что героически сражался с Ганнибалом. В этом было что-то символическое: Сципионы против Ганнибалов.

Дед Луция участвовал и в этом, втором этапе штурма Карфагена.