Урочище смерти

– Крыса у него там… В угол вроде метнулась… – сказал Головач еще более неуверенно. – Или показалось… Может, это он ногой дернул…

Пупс поднялся на ноги. Возможно, он покраснел от смущения, он легко краснел по любому поводу, но в тусклом свете лампочек было не разглядеть.

Головач чертыхнулся про себя, вспомнив, что в сумке у него лежит нормальный фонарь, сунулся в салон, достал.

В ярком галогеновом свете никакой крысы они не увидели. Нормальный чистый багажник новой и ухоженной машины. Бывший ее владелец неподвижно лежал, как его уложили, на боку в позе эмбриона. Словно и не он только что колобродил и стучался.

– Достань его… И уложи обратно. – Головач сопроводил свои слова энергичным жестом – словно бил правым кулаком кого-то.

Колюня кивнул и склонился над багажником. Через секунду распрямился.

– Дык… он… это… – Слова с непривычки давались ему с трудом, не желали складываться во фразу.

– Что «это»? – Головач все меньше понимал происходящее и начал злиться.

– Дык холодный… вот… – Колюня облегченно выдохнул, довольный, что сумел наконец выразить мысль.

Головач оттолкнул его, сунулся сам в багажник, ухватил пленника за плечо – и с изумлением ощутил, что мышцы под слоями ткани твердые, как деревяшки.

Трупное окоченение… А оно мгновенно не наступает, часа через два, самое малое, – значит, Колюня не оплошал. Наоборот, пересолил с силой удара, – как тогда, в девяносто восьмом, когда они присели. И в багажник загрузили уже труп. Подвариант, мало что меняющий: мужик в тот момент еще дышал, но очень быстро склеил ласты.

Но кто тогда, мать его, только что стучался в багажнике?!

Крыса? И куда подевалась? И откуда взялась, самое главное? В какой-нибудь ржавой вазовской колымаге не удивит и выводок крыс, но в новенькой «бэхе» нет отверстий, через которые могут пролезть грызуны. Конструкцией не предусмотрены.

Головач вновь осветил и дотошно осмотрел багажник. Надеялся увидеть что-то, легко и просто объясняющее все непонятки. Ну, например, огнетушитель вылетел из крепления, болтался по багажнику, ударялся о стены и крышку… Версия хилая: не по лесным ухабам ехали, по ровной дороге, без резких ускорений и торможений, – но как-нибудь уж Головач заставил бы себя в нее поверить… Увы, огнетушитель стоял на своем законном месте, притянутый ремешком. И ничего другого, способного болтаться и издавать звуки, не видно…

Разозлившись окончательно, он начал вытаскивать мертвеца наружу, почти уверенный, что тот не мертв, что каким-то хитрым способом изобразил трупное окоченение.

Не получилось. Все мышцы были сведены посмертной судорогой, руки-ноги не гнулись, – растопырившийся бывший владелец ни в какую не желал покидать свою бывшую собственность.

– Дайкось, – сказал Колюня и потеснил Головача широченным плечом, примерился.

– Погоди… Пусть там полежит.

Головач, убедившись, что мертвый действительно мертв, призадумался: а что дальше? Поездка с криминальным трупом в багажнике не вдохновляла. Живой человек, пусть и похищенный, – совсем иная статья. А теперь рисуется сто пятая с букетом отягчающих: группой лиц, по предварительному сговору, из корыстных побуждений, а у двоих к тому же рецидив… Нельзя так рисковать.

Вроде и осталось всего ничего до места утилизации, полсотни километров от силы, но есть такая штука, как закон подлости… От трупа надо избавиться и катить налегке. Но бросать его возле самой дороги тоже не годится.

– Садитесь, поехали. – Головач захлопнул крышку багажника. – Отвезем поглубже в лес и оставим.

– Просто так? – встревожился Пупс. – На виду? Зарыть надо хотя бы…

– Ладошками копать собрался? Выберем кусты погуще и пусть волки хоронят.

Колюня в диспуте не участвовал. Ему было все равно.

Глава 2. Похороны эконом-класса

Отъехали еще примерно на километр в глубину леса, но подходящего места пока не нашли. «Бэха» ползла медленно и осторожно, на второй передаче. Дорога была приличная (для лесной дороги, разумеется), просто на удивление, словно ее специально накатывали для немецких машин с низенькой посадкой. Приличная, но узенькая, Головач сильно сомневался, что сумеет на ней развернуться, густо растущие ели подступали почти вплотную к колеям. Он надеялся найти пригодную для разворота полянку, мало удовольствия тащиться обратно задним ходом. Там, у полянки, заодно избавятся от тела. На найдется густого кустарника – кинут в подходящую яму, их в здешних лесах с избытком, всё изрыто древними оплывшими воронками да окопами. Кинут и забросают лапником. А о дальнейшем позаботятся если не волки, то какие-нибудь хорьки или кто тут еще водится…

Ехали молча. Головач рулил, внимательно поглядывал по сторонам, а сам не мог избавиться от мысли: кто же стучал в багажнике? Что за автобарабашка? Не могло же им всем троим причудиться…

Пупс сжался на заднем сиденье, обхватил себя руками за плечи, – словно всерьез замерзал, словно всеми силами пытался уменьшить площадь тела и теплоотдачу (именно так Головач и подумал, кое-какие познания с политехнических времен у него в голове застряли). Но спрашивать мнение розовощекого недоумка не хотелось, все равно ничего толкового не скажет.

Лишь Колюня беззаботно наладился подремать. Такой уж был человек, жил незатейливо, никогда не грузился лишними проблемами.

Елки расступились и Головач понял: вот оно, самое подходящее место.

Местность впереди резко понижалась, а лесная дорожка круто сворачивала влево, тянулась дальше по краю низины.

Может там, внизу, протекал ручей, или просто им попалась котловина, впадина в ровном рельефе, – Головач не знал. Свет фар вниз не опустить и освещал он лишь лес на далеком противоположном склоне. Да и не к чему затевать исследования. Главное и так понятно: развернуться здесь можно, а чуть правее склон становится совсем крутым, натуральный обрыв, деревьям на нем не удержаться, весь порос низким кустарником, малинником или ежевичником… Идеальное место, чтобы пристроить труп.

Так и поступили.

Втроем не без труда выдернули тело из багажника, досконально ошмонали. Ничего интересного не нашли, обычная дребедень, что носят в карманах мужчины среднего возраста и достатка повыше среднего.

Мертвец лежал на спине, глаза отрыты, зубы оскалены, мерзкое зрелище. Головач отвел луч фонаря в сторону, не на что тут любоваться.

Затем состоялись похороны – раскачали тело над обрывом и выпустили на счет «три!». Обошлись без надгробных слов, ненужная формальность. Головач посветил фонарем вниз, но смутно разглядел лишь кроны каких-то деревьев или кустов. Долетел до них мертвец или же застрял на склоне, в ежевичнике, не понять. Да и без разницы. Никто на эту крутизну не полезет ноги ломать… Дело сделано.

Разворачивая «бэху», Головач думал, что дальше никаких неприятностей ждать не приходится, лимит их выбран с запасом, с лихвой… Доберутся до Гдова, сдадут тачку родственнику Пупса, получат деньги, – и машина покатит в сторону прозрачной белорусской границы уже без них, а что с ней будет дальше, не колышет… Удачный рейс получился, хоть и не без проблем.

Эти благостные мысли стали ошибкой. Судьба не любит, когда кто-то радуется удачному делу до его завершения.

* * *

Для начала погасли фары. Головач дергал ручку, переключая с дальнего света на ближний, – все впустую. Вот вам и хваленое немецкое качество…

Судя по всему, сгорел предохранитель, и можно было бы поставить «жучок», но тыкаться вслепую, не зная схемы, – как раз до рассвета провозятся и острая нужда в фарах пропадет. В авторемонте все трое были «чайниками».

Вроде бы вполне логичная и понятная причина поломки, но Головачу вновь пришла дурацкая мысль: в «бэхе» обитает мелкая сущность, типа домового, только машинный… Если к нему с уважением – оставлять блюдечко молока (или машинного масла, учитывая специфику), то все будет тип-топ, никаких поломок в пути, проводи плановое ТО и катайся на здоровье. Ну а если разозлишь автомобильного жителя – беда, из автосервисов вылезать не будешь.

«Бред собачий», – вынес Головач приговор собственным мыслям.

Поехали с включенными «противотуманками». В их желтом рассеянном свете, стелящемся низенько, над самой дорогой, все казалось другим. Словно и не этими местами катили только что. Головач понимал умом, что дело в причудах освещения, но подсознание упрямо твердило: здесь они не проезжали.

У Пупса затрезвонил телефон. Резко, неожиданно, словно ножом по натянутым нервам. Головач аж дернулся, машина вильнула и едва-едва разминулась с росшей на обочине осинкой.

– Твою ж мать! – ругнулся он. – Почему не отключил?!

Отключать телефоны при таких вот поездках было железным правилом в их компании, – никто не должен отследить по локализации, куда они катаются. И опять раздолбай Пупс это правило нарушил, уже во второй раз.

– Да забыл я… Это Анька со вчера трезвонит, задолбала уже, – ответил Пупс так, словно Анькина настырность как-то его оправдывала, сбросил вызов и выключил трубку. – Пожар там у нее, что ли?

– Месячные пропали, – равнодушно предположил Головач.

– Ну и что я, Шерлок Холмс, чтобы их искать?