Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки

Выше него по рангу были избранные вожди кланов; они, в свою очередь, имели своих представителей в совете племени (текутли), а на вершине этой любопытной мешанины из народных избранников находился «совет четырех» (тлатоани). И наконец, на самой вершине пребывал полубожественный Говорящий Вождь, Уэй Тлатоани, возглавлявший армию, верховный жрец, судья последней инстанции в городе-государстве Теночтитлане.

Хорошо известный «царь» Монтесума был Уэй Тлатоани в том роковом 1519 году.

Глава 3

«ЦАРИ» АЦТЕКОВ И ПРАВЯЩИЕ КЛАССЫ

Монтесума

У правителя ацтеков был титул – «Тот, кто говорит» (происходит от глагола тлатоа – «говорить»); и его выбирали. Так что Уильям Прескотт не был абсолютно не прав, когда назвал их форму правления «выборной монархией». Власть правителя не была абсолютной, как в перуанском теократическом государстве. Правитель ацтеков не заявлял о своих правах на страну, землю, людей, как это делал Инка. Теоретически у ацтеков была демократия. Каждая семья была членом земельной общины; несколько таких семей образовывали клан, а двадцать кланов составляли племя теночков. В каждом клане был свой совет и выбранный глава; самого старого, или самого мудрого, или самого опытного из глав кланов избирали в межклановый совет, который был связующим звеном между кланами и органом управления племенем. Этот совет сужался до четырех руководителей, которые были советниками главы государства, а также теми, кто выбирал «царя» (действующего; если искать подходящую аналогию, то их можно сравнить с выборщиками в Священной Римской империи), так как «цари» были таковыми не по праву первородства, а могли быть избраны тлатоани из братьев предыдущего правителя или, если у него их не было, из числа его племянников. Эти тлатоани были ключевыми фигурами в правительстве ацтеков; они избирали того «благородного» отпрыска, который, по их мнению, отличался своей храбростью, воинской доблестью и знаниями. Таким был Монтесума, «коронованный» в 1502 году. Есть его описание, которое производит самое глубокое впечатление, если его сравнивать с описаниями каких-либо других правителей любого из солнечных царств древней Америки.

Было 8 ноября 1519 года, когда Эрнан Кортес вступил со своей небольшой армией в Теночтитлан. В месте слияния двух насыпных дорог «меня вышла встречать почти тысяча знатных горожан; все они были одеты одинаково богато; подходя ко мне, каждый из них исполнял привычный у них ритуал, то есть клал руку на землю, а затем целовал ее – так что я почти час стоял на месте, пока они исполняли этот церемониал».

«Монтесума сам вышел встретить нас с двумястами знатными людьми… Они вышли вперед и выстроились вдоль улицы двумя длинными рядами, держась близко к стенам домов… Монтесуму вместе с двумя вождями несли посреди улицы; один вождь был от него справа, другой – слева. На Монтесуме были сандалии, тогда как другие – босиком».

Берналь Диас, который не довольствовался высокопарными политическими замечаниями, продолжил описание там, где остановился Кортес. «Великому Монтесуме было лет сорок; он был хорошего роста и пропорционального телосложения, стройный и худощавый, не очень смуглый, но имел естественный цвет лица, обычный для индейца. Волосы его не были длинны; его негустая борода имела хорошую форму. У него было несколько длинное, но приветливое лицо… Он был очень опрятный и чистоплотный; один раз в день он принимал ванну во второй половине дня. В наложницах у него были многочисленные дочери вождей, а дочери двух великих касиков были его двумя законными женами. Ему были чужды неестественные склонности (т. е. гомосексуализм). Ту одежду, которую он надевал однажды, он не надевал вторично ранее чем через четыре дня (Великий Инка никогда не надевал одну и ту же одежду дважды). В его охране было двести вождей… и, когда им нужно было поговорить с ним, они обязаны были снимать свои богатые накидки и надевать другие, простые… а также они должны были входить босыми, опустив глаза вниз и не глядя ему в лицо… Они отвешивали ему три поклона…» (У Великого Инки был схожий ритуал.)

Монтесума ел, как великий визирь. «Для каждого приема пищи готовили свыше тридцати различных блюд… и они ставили небольшие керамические жаровни под блюда, чтобы они не остыли… У него было такое разнообразие блюд… индейки, фазаны, местные куропатки, перепела, домашние и дикие утки, оленина, мясо кабана, болотная птица, голуби, зайцы… Их так много, что я никак не могу закончить их перечислять…» Монтесума сидел на низком сиденье, мягком и богато украшенном… Четыре очень красивые, чисто одетые женщины принесли ему воду для омовения рук в сосуде, похожем на глубокий таз, который они называют шикалес… А две другие женщины принесли ему хлеб в виде лепешек, а как только он начал есть, они поставили перед ним нечто вроде деревянной золоченой ширмы, чтобы никто не видел, как он ест… Пришли четыре старых великих вождя (это были тлатоани) и встали рядом (с женщинами), и с ними Монтесума время от времени беседовал. Говорят, что эти старейшины были его близкими родственниками и его советниками… Они принесли ему всевозможные фрукты… Время от времени им подавали некий напиток, сделанный из какао, в сосудах в форме чаш из чистого золота… Иногда во время еды присутствовали несколько весьма уродливых горбунов, которые у них выполняют роль шутов, и другие индейцы, которые тоже, вероятно, были придворными шутами…»

«Также на стол положили три трубки, раскрашенные и позолоченные, в которых был ликидамбар, смешанный с какими-то травами, которые они называют табаком. И когда он закончил с едой… он стал вдыхать дым из одной из этих трубок… и заснул».

Монтесума стал полубогом. И хотя он был выбран, вместе с властью он получил полу божественный ореол. Он был главным жрецом, верховным главнокомандующим армией, главой государства, правителем с неограниченной властью, сдерживаемой лишь древними обычаями, при котором были советники. Монтесума был девятым правителем, племянником последнего владыки по имени Ауицотль и внуком Монтесумы I (по прозвищу Гневный). Будучи претендентом на пост правителя ацтеков, он прошел обучение, подобно всем другим кандидатам, в «религиозной» школе кальмекак («дом с большими коридорами»). В этой школе на стене был нарисован образ Кецалькоатля, и там Монтесума узнал историю племени теночков из свитков, исписанных символическими значками. Его учили читать эти письмена и помнить список дат правления различных владык и исторических событий. Вот он:

Начало истории ацтеков – 1168 год (1068. – Ред.)

Основание Теночтитлана – 1325 год

АЦТЕКСКИЕ ПРАВИТЕЛИ ПОСЛЕ 1376 (ИЛИ 1375) ГОДА

Монтесума учился обращению с оружием ацтеков: мечом, пращой, луком и стрелами, так как подразумевалось, что он станет военачальником. Когда он изучил идеографическое письмо, он узнал о звездах, астрологии, календаре, а благодаря постоянному чтению тоналаматля (который использовался в качестве вспомогательного средства для запоминания) он научился обрядам и толкованию явлений. В юности Монтесума принимал очень активное участие в войнах; позднее он уделял много времени религии, «будучи дотошным в своем внимании ко всем тягостным церемониалам веры ацтеков». Хосе де Акоста также написал, что Монтесума II был «серьезный и уравновешенный, говорил мало, так что когда он высказывал свое мнение… его боялись и слушали с почтением… Ходил он с такой важностью… и все говорили, что имя Монтесума (храбрый владыка) прекрасно согласуется с его характером».

Когда Монтесуму выбрали правителем, все увидели, что он подметает ступени огромного храма Уицилопочтли, которых насчитывалось 133 («чтобы показать, что он не желал империи», – добавляет Акоста в отступлении). «После того как выборщики… уведомили его о том, что его избрали царем, его повели к алтарю их богов… где он совершил жертвоприношение, пролив на него кровь из своих проткнутых ушей и икр ног».

Первое, что он сделал, – это лично пошел на войну, которая была смелым предприятием, «необходимым для коронации», т. е. с целью захвата военнопленных для принесения их в жертву. Он двинулся к побережью Мексиканского залива, расширил власть ацтеков в обоих направлениях и с триумфом вернулся в Мехико, где во время коронации ему проткнули носовую перегородку, чтобы вставить в нее царский изумруд. Число людей, принесенных в жертву, не достигло того количества, которое было загублено в честь его дядюшки; Ауицотль принес в жертву 12 тысяч человек.

Во время коронации Монтесуму увенчали головным убором, похожим на митру; цвет головного убора, символизировавший власть, был бледно-зеленым. Сразу же после прихода к власти Монтесума удалил от себя всех людей низкого социального положения, повелев, чтобы «в его дворце жили только самые знатные и самые знаменитые люди его царства». Таким образом он отделил от себя демократическую основу Говорящего Вождя: со времен «царя» Ицкоатля существовал обычай, чтобы в царских покоях находились люди разного происхождения, потому что Ицкоатль был рожден от рабыни-наложницы в доме своего отца. Монтесума, по-видимому, наделил себя некоторыми привилегиями бога; делалось ли это до него другими Говорящими Вождями, неясно.

Одежда Монтесумы была такой же, какую носили простолюдины, за исключением того, что она была сделана более искусно. Он носил набедренную повязку, замысловатые сандалии, манту (тильмантли) и другое платье, столь сильно расхваленное завоевателями. Эти описания, которые оставили испанцы и от которых впоследствии отмахнулись историки XVIII века как от описаний людей, опьяненных войной, были подтверждены археологическими находками. Мало кто за пределами царства майя жил в такой роскоши; кажущаяся гиперболизация не является преувеличением того реального великолепия.

Брак для «первого господина в государстве» в основном ничем не отличался от «связывания тильмантли» у простолюдинов, но, как и браки царей повсюду, часто это было заключением альянса. У правителя была одна законная жена (хотя Берналь Диас утверждает, что две). Испанский историк Овьедо вызнал у доньи Исабель, одной из законных дочерей Монтесумы, что у него было 150 детей от его различных наложниц, но она подтвердила, что у него была только одна законная жена. Эта жена была главной, все остальные выполняли ее приказы. В действительности наши понятия «законная» и «незаконная» здесь воспринимались по-другому и ничего не значили.

Многочисленных потомков готовили к службе. Это справедливо в отношении всех полигамных браков. Великий Инка использовал свое огромное потомство в качестве источника, из которого он брал руководителей своего государства; ацтекский правитель практиковал такую же семейственность. «Царь» Тескоко Нецауальпилли, союзник Мехико, «имел более двух тысяч наложниц»[14 - Vailllant, George C. The Aztecs of Mexico. New York, 1941.]. В обществе, где война забирала жизни мужчин быстрее, чем их можно было родить в простом моногамном браке, многоженство казалось наиболее функциональным. Кроме того, ничто так не благоприятствует браку и, следовательно, общественной стабильности, как снисходительное отношение к временной полигамии.

Монтесума правил хорошо. Он расширил пределы своего государства дальше, чем все его предшественники; дань собирали с 371 города; особенно хорошо Монтесумой было организовано правосудие. «Если где– нибудь бывали случаи нарушения закона, то тогда он сурово наказывал за это… А также для того, чтобы понять, как его чиновники выполняют свои обязанности, он часто переодевался… Если они нарушали закон, их подвергали наказанию. Помимо того что он был большим поборником справедливости и благородным человеком, он был очень храбрым и удачливым… Он добивался больших побед и сам пришел к своему величию». Но все стало распадаться: небеса и преисподняя восстали, чтобы наслать на него бедствия. То, что мы назвали бы природными явлениями, для ацтеков было недобрым предзнаменованием: в Мехико пошел снег; вулкан Попокатепетль, который долгое время спал, начал действовать. Родился ребенок с двумя головами; «царь» Тескоко (тот, у которого было две тысячи наложниц), который был «великим волшебником», пришел однажды «в неурочный час», чтобы передать Монтесуме то, что открыли ему боги: он потеряет все свое царство. Чтобы придать всему этому историческую обоснованность, цать Тескоко напоминал о Кецалькоатле, который выступал против человеческих жертвоприношений и был героем мексиканских легенд и преданий, уплыл в изгнание в Атлантический океан, сказав, что он возвратится в тот же самый год своего рождения, чтобы «восстановить мое владычество». Годом его рождения по ацтекскому календарю был год 1-Тростник (Се-Акатль); он попадал на годы 1363, 1467 и 1519. На несколько лет Монтесума почти отказался от своей полководческой функции и окружил себя сонмом астрологов, прорицателей, чернокнижников и медиумов, у которых он стремился узнать – посредством толкования знаков, символов и наблюдением за знамениями, – что надо сделать, чтобы вернуть себе расположение богов.

То, что случилось, было достаточно просто: белые люди добрались до берегов Америки (не в первый раз, до этого Америки достигали скандинавы-викинги в конце X – начале XI века, а еще раньше – очевидно, финикийцы и др. Но на этот раз европейцы пришли сюда навсегда. – Ред.). В 1502 году, в самом начале правления Монтесумы, Христофор Колумб во время своего четвертого, и последнего, плавания вступил в контакт с племенем майя. Не потребовалось много времени, чтобы это событие выплеснулось за рамки племенных советов майя и разнеслось от племени к племени по торговым путям. Позднее Висенте Яноес Пин– сон и Хуан Диас де Солис прошли (в самом конце 1508–1509) вдоль побережья Юкатана, и снова по ветру полетел слух через джунгли, и какой-то грамотей записал это при помощи символов, и донесение полетело к Монтесуме: необычные бородатые мужчины в больших лодках приплыли из-за моря-океана.

Ни перед одним правителем ацтеков за всю их историю не вставало такой серьезной проблемы, требующей решения, как перед Монтесумой.

Жизнь Теночтитлана

Управление и организация жизни в Теночтитлане осуществлялись при помощи уже в общих чертах изложенной системы: «царь», Уэй Тлатоани, высказывал свои желания «совету четырех»; они, в свою очередь, доносили их до более представительного органа, состоявшего из глав кланов (текутли); затем до нижестоящего органа управления кланом, в котором другой человек, следивший за порядком и возглавлявший клан во время войны, давал членам клана программу действий, спущенную сверху.

Таким образом, клан, основная единица системы, укреплял порядок внутри себя, сплачивался для войны, собирал налоги в своих пределах. Таким способом приказы достигали самой низшей ступени социальной лестницы. Похоже, что ацтеки не управляли покоренными народами. Вероятно, их это не интересовало. Инки в Перу имели обыкновение посылать митимаес, «благонадежное» население, говорящее на языке кечуа, на только что завоеванные земли, выселяя оттуда «ненадежное» коренное население. Таким способом инки подчиняли себе народы и объединяли завоеванные земли. У ацтеков так не было принято. Они облагали побежденных не слишком тяжелой данью, если не считать людей для жертвоприношений – вклад, который был необходим для экономики победителей. Каждые полгода все это доставляли в Теночтитлан. Ацтеки по-прежнему не обзавелись друзьями и не сколотили никакой империи. Они прошли всю общественную эволюцию государств эпохи неолита (и несколько более позднего периода); они перебрались из края, где сначала все работали в сельском хозяйстве, в город, который стал храмовым городом, в котором излишки продукции создавались не крестьянами, а специалистами по архитектуре, скульптуре, резчиками по камню, ремесленниками, людьми, которые сами уже не выращивали для себя продукты питания. Затем ацтекское общество перешло на ступень города-государства с городами-спутниками, и в Теночтитлане появился многочисленный класс жрецов, которые снимали все сливки в пользу храмов. И наконец, этот город стал городом завоевателей, взимающих дань с побежденных.

Для этого было достаточно оснований. Ацтеки были воинственным народом. В их краях не было особых природных богатств: хлопка, ярких птичьих перьев, шоколада, золота, каучука – на все это не была щедра их земля. Если ацтеки хотели получить все это, они получали – путем завоеваний. К тому же, когда ацтеки стали заниматься каждый своим делом, они стали производить товары и вести торговлю. Это было довольно трудно: каждый регион враждовал со всеми остальными; было очень мало естественных торговых путей; трудности надо было устранять, чтобы появилась возможность осуществлять торговые отношения. Даже среди городов, которые номинально были ацтекскими, не было единства. По мере того как Теночтитлан, город-завоеватель, расширял свои горизонты, в него попадали новые товары, новые идеи, и постепенно предметы роскоши превратились в насущную необходимость.

Торговля стала жизненно важной для Мехико. А война не прекращалась; дань, итог завоеваний, текла сюда рекой из множества отдаленных уголков и распределялась между кланами. Так как все это давало людям больше свободного времени от работы на полях, это время стали посвящать производству, которое, в свою очередь, давало изделия, которые ацтеки обменивали на рынке на предметы роскоши. Возник новый класс купцов (почтека), что стало явлением в древней Америке: это были торговцы, у которых имелись свои собственные гильдии, свои собственные боги, и они были выше законов, которые применялись к большинству. Почтека периодически отправлялись из Мехико с длинными караванами носильщиков (таменес), каждый из которых нес на своей спине груз весом 27,2 кг; впереди каравана двигался важный почтека. Проходя под защитой воинов по спорным территориям, людской караван проникал в Южную Мексику, в Гватемалу и дальше за ее пределы – до Никарагуа. Почтека обменивали произведенные ацтеками товары на сырье, имеющееся в жарких южных странах: изумруды, которые долго пробирались в Мексику из Мусо (Колумбия), единственного места, где их находили в доколумбову эпоху в Америке, золото из Панамы, перья из Гватемалы, шкуры ягуаров, орлиные перья, хлопок, шоколад, натуральный каучук, живых птиц для царского птичника в Мехико (источник перьев для мастеров, создающих изделия из перьев). Дороги были, можно сказать, открыты; ацтекские гарнизоны стояли в стратегически важных пунктах или на только что завоеванных территориях. Почтека передвигались свободно.

У завоеваний есть свой естественный предел. У ацтеков не было никакого четкого плана ассимиляции. Завоевание часто следовало за торговлей по мере того, как ацтеки получали сведения о богатствах и крепости обороны в тех краях, где побывали купцы. Иногда этот процесс шел другим путем: ацтеки заставляли деревни и города-государства, которые уже знали, что такое жестокая война с завоевателями-ацтеками, платить дань. Число таких населенных пунктов увеличивалось, пока ко времени царствования Монтесумы не достигло 371.

Таким образом, пока росла мощь ацтеков, богатства всех этих культур стекались в их столицу.

Мехико-Теночтитлан был островом, городом, стоящим на воде.

Он был чем-то похож на Венецию. В нем были такие же улицы и площади, как в Венеции, сотни извилистых переулков, каналы, мосты и дамбы. Теночтитлан, как и Венеция, был основан не по «прихоти людей», заложивших эти города, а из соображений безопасности. Подобно древним венецианцам, которые завладели песчаными отмелями, нанесенными прибоем Адриатики, и превратили эти болотистые островки в город с его каналами и водными путями, ацтеки сделали то же самое, когда бежали с суши в поисках безопасности, которую они обрели на двух заболоченных островках в 5 километрах от берега в озере Тескоко.

Теночтитлан получил свое название по названию кактуса теночтли, который рос на островке; народ стал называться теночками, а город – Теночтитлан. Если название города разбить на корни, то выявится его происхождение: тетль – скала, ночтли – кактус, тлан – город. Якобы орел сел на кактус, когда закладывали город; однако одного из тенов (вождей), которые, согласно легенде, основали город, звали Теноч – возможно, что и поэтому город получил свое название.

Долина Анауак, имеющая форму овала 30 на 50 километров и расположенная на высоте 2278 м над уровнем моря, хранила воды пяти озер, каждое из которых имело свое название, хотя все они образовывали один целый водоем, вода в котором варьировала от пресной до соленой. Самым большим из них было озеро Тескоко. Прямо напротив лесистого холма Чапультепек приблизительно в 5 км от берега в озере были расположены два островка, которые представляли собой выходившие на поверхность скальные породы, окруженные илистыми отмелями, заросшими по краям тростником. Здесь и был основан Теночтитлан.

Рис. 39. Мехико-Теночтитлан глазами ацтекского художника. В нем были улицы и площади, как и в Венеции, с каналами, мостами и дамбами. Этот план схематичен, но в центре города виден огромный храм теокалли, вокруг которого располагалась главная площадь. К северу от Теночтитлана находился город Тлателолько, его противник, но в результате быстрого завоевательного броска ацтеков этот город был покорен и стал частью Большого Мехико

Первыми строениями были мазанки, даже в наше время остающиеся неизменным жилищем крестьянина на плоскогорье. Вслед за ними был построен храм, который перестраивали из века в век, и он вырос во внушающий благоговейный трепет храм Уицилопочтли (в настоящее время здесь находится кафедральный собор Мехико). Занимаясь застройкой этих двух островков[15 - Было два островка; один, Тлателолько, заняли ацтекские воины, пришедшие с соседнего Аскапоцалько, расположенного на берегу озера; Теночтитлан заселили те, кто пришел из Чапультепека. Эти два островка стали соперниками, как Буда и Пешт или Миннеаполис и Сент-Пол. Их соединял мост. Соперничество привело в 1473 году к войне. Тлателолько потерпел поражение и стал частью Большого Мехико.], ацтеки, очевидно по договору, оставили за собой небольшой клочок земли на побережье, хитроумно расширив его за счет чинампа, «плавающих садов», а пространство между ними превратилось в каналы. Веками проделываемая работа расширяла изначальные илистые отмели, пока Большой Мехико-Теночтитлан, то есть Теночтитлан и Тлателолько, не образовали город площадью свыше 2500 акров (свыше 1000 гектаров). Это был город весьма приличных размеров: стены Рима во времена Марка Аврелия (автор путает этого императора (II в. н. э.) с императором Аврелианом (III в.), во времена которого и были построены новые стены Рима, защищавшие вышеуказанную площадь города. – Ред.) окружали город площадью всего лишь 3500 акров; Лондон во времена Самюэля Пипса (1633–1703, английский мемуарист. Будучи чиновником адмиралтейства, с 1659 по 1669 вел дневник – ценный источник, расшифрованный в начале XIX в. и опубликованный в 1825. – Ред.) едва ли был больше.

Город Мехико-Теночтитлан рос так же, как росла Венеция: ацтеки совершали набеги на земли вокруг озер – здесь что-то завоевали, там заключили земельный договор, – пока к 1400 году большая часть окрестных городов-государств и их земель не попали под власть ацтеков. Так как теперь ацтеки гарантировали свою безопасность, они начали строить большие насыпные дороги, которые соединили островное царство с побережьем озера. Таких дорог было четыре; самое лучшее и наиболее достоверное описание их принадлежит Эрнану Кортесу, человеку, который разрушил этот город.

«Великий город Теночтитлан… расположен в двух лигах… от любой точки побережья. К нему вели четыре насыпные дороги… шириной 3 м 66 см». Та дорога, по которой он въезжал в город в 1519 году, начиналась в Истапалапа («…мы видели много городов и деревень, построенных на воде, и других больших городов, построенных на суше, и ту прямую и ровную дорогу, ведущую в Мехико…» – пишет Берналь Диас). Эта насыпная дорога («шириной в два копья, была широка настолько, чтобы по ней могли проехать в ряд восемь всадников») тянулась приблизительно 1,6 км, а затем соединялась с другой дорогой, идущей из города Койоакан. Здесь находилось укрепление с зубчатой стеной и подъемным мостом; далее дорога тянулась более 3 км строго на север до самого города. По ней много ездили и ходили, «но какой бы широкой она ни была, она была так запружена народом, что на ней едва хватало места для всех…». Вторая была вспомогательная дорога с акведуком, который изгибался аркой, соединяясь с берегом озера, и встречался с этой главной дорогой недалеко от въезда в город. Третья дорога шла в западном направлении к Чапультепеку (ответвляясь на Тлакопан). Здесь акведук доходил до центра города. «Вдоль… этой насыпной дороги построены из камня две трубы шириной два шага каждая (примерно 1,8 м) и высотой приблизительно с человеческий рост; по одной из них течет очень чистая пресная вода». Другой водовод был пустой и использовался, когда чистили первый. Так как через определенные промежутки на дороге были разъемные мосты на случай нападения, то пресная вода, как объяснил Кортес, «течет по глиняному желобу шириной с быка (25 дюймов, или 63,5 см), который занимает весь мост»[16 - Там было два акведука; один был построен Ауицотлем (правил с 1486 по 1502), и он тянулся от Койоакана по изогнутой насыпной дороге; его вода сливалась в резервуар на главной площади.]. Четвертая и последняя дорога, самая короткая из всех, длиной не более полумили (0,8 км), связывала город с берегом у Тепейака.

Эта система насыпных дорог, величайшее достижение инженерного искусства ацтеков, имела двойное назначение: быть средством сообщения и служить дамбой. В озерах периодически поднималась и опускалась вода; дождь мог быстро поднять уровень воды (стока у озер не было); ветер мог нагнать огромные волны, захлестывавшие весь город, который часто подвергался наводнениям. Так как Теночтитлан был почти разрушен наводнением в 1440 году, его тогдашний правитель Монтесума I обратился к своему другу и союзнику, правителю развитого города Тескоко. Система насыпных дамб была построена таким образом, чтобы удерживать воды озера Хочимилько. К тому же, разделив озера с помощью других насыпных дамб, ацтеки сохранили воду озера Хочимилько пресной и защитили Мехико-Теночтитлан от подъемов уровня воды. Так как большая часть озера была неглубокой (около 2 м), дамбы сначала были понтонного типа, а позднее их заменили чинампас, прочно закрепленные на мелях. Ни в каких своих записях ацтеки не оставили нам ничего, что проиллюстировало бы их единственное крупное инженерное достижение.

Город, подобно столице инков Куско (в Перу), был поделен на четыре части по числу насыпных дорог, которые входили в город с трех из четырех сторон света. У каждого официального въезда в сам город стояла дорожная застава, где взимались пошлины.

После того как улица уже переставала быть насыпной дорогой, ее можно было ясно и без помех увидеть на всем протяжении («можно видеть все из конца в конец, хотя она длиной около двух миль (5 км)»), а по обеим сторонам улиц стояли в ряд дома («очень красивые, очень большие, и частные жилища, и храмы»). Дома были разных видов в зависимости от ранга владельцев. Дома, принадлежавшие простолюдинам, были мазанками, крытыми тростником; дома людей высокого ранга стояли на каменных платформах (на случай наводнения) и были построены из обожженного на солнце кирпича, покрыты снаружи штукатуркой и выкрашены яркой краской.

У обычных домов, которые неизменно были одноэтажными и с остроконечными крышами, задняя дверь выходила на улицу, в доме имелся внутренний дворик с садиком, а вход был со стороны узкого канала, игравшего роль водной улицы. Там у дома была своя пристань для выдолбленного из дерева каноэ. Дома знатных людей были двухэтажными, построенными из камня тецонтли, и имели плоские крыши. В городе было «много широких и красивых улиц», – написал анонимный конкистадор; по всей вероятности, они были построены из кирпича-сырца, так как, на его взгляд, они «были сделаны наполовину из затвердевшей земли, как кирпичная мостовая». Многие, если не большинство, таких «улиц» представляли собой каналы, как в Венеции. «Есть главные улицы, целиком водные, по которым можно проплыть только на каноэ». У каждого жилища был небольшой клочок земли, садик; это явствует из обрывка ацтекской карты (составленной около 1480 года), нарисованной на бумаге аматль, на которой четко изображены отдельные дома, земельные участки, улицы и большие каналы.

Теночтитлан был поделен на двадцать частей (кальпулли), которые испанцы называли barrios (районы – исп.). Мы будем называть их родовыми общинами. У каждой общины был свой собственный храм (теокалли) и школа; у каждого района было свое название и эмблема. На самой большой площади стояла огромная пирамида Уицилопочтли и Тлалока. Сооружение высотой свыше 60 м было двухступенчатым и состояло из двух храмов. Храм слева, выкрашенный белой и синей краской, был храмом национального бога, волшебника колибри; другой храм, выкрашенный белым по кроваво-красному полю, был посвящен богу дождя и произвел очень сильное впечатление на испанцев. «Он такой, – пишет Эрнан Кортес, – что никакой человеческий язык не в силах описать его размеры и величие». Хотя отец Акоста попытался сделать это: «На вершине храма находились две… часовни, а в них стояли два идола». Данные постройки покоились на площади около 4 м

, так как пирамиды, как и везде в Мексике, были усеченными. Берналь Диас поднялся на огромную пирамиду и сосчитал ступеньки: их было 114, ведущих к храмам, где Кортес и Монтесума провели свою знаменитую беседу о достоинствах богов. Стропильные балки и камни были прекрасно обработаны. Это было такое священное место, куда мало кто мог войти, и, когда Кортес захотел удалить идолов и поставить на их месте крест, Монтесума прервал встречу, сказав, что «ему надо помолиться и сделать жертвоприношения во искупление огромного греха (татакуль), который он совершил, позволив нам подняться на эту величайшую святыню…». Рядом со ступенями находился большой жертвенный камень; Берналь Диас содрогнулся при мысли о нем: «[Сюда] они клали несчастных индейцев, чтобы принести их в жертву; там был массивный идол, похожий на дракона… и много крови…»[17 - Берналь Диас описал вид, открывшийся ему с вершины того «огромного и проклятого храма»: «…мы увидели три насыпные дороги… то есть дорогу в Истапалапу, по которой мы вошли в Мехико, в Такубу и в Тепейакилью. И мы видели, как пресная вода поступает из Чапультепека [по дороге, соединяющей Тлакопан с Теночтитланом]… мы видели мосты… мы видели храмы и молельни, которые были похожи на башни и крепости, и все они были белыми и сияли. Это было удивительное зрелище… за ними шли дома с плоскими крышами…»]

Огромная, мощенная камнем площадь имела такие же размеры, что и zocalo (центр главной площади – мекс.) в современном Мехико: 158,5 на 183 м. И на этой площади стоял огромный теокалли с четырьмя пирамидами меньших размеров по бокам. Это был храм Кецалькоатля, округлое сооружение, обвитое зелеными змеями с открытыми клыкастыми пастями; здесь было возвышение для гладиаторских боев, площадка для священной игры в мяч, по одну сторону которой находилась резиденция жрецов, совершающих обряды, а по другую – дом военного Ордена Орла, военной элиты. Рядом с площадкой для игры в мяч находился частокол черепов (цомпантли), на котором висели черепа людей, принесенных в жертву. Три насыпные дороги заканчивались на главной площади (точно так же, как и в Куско, столице инков, дороги «четырех четвертей», которые пересекали вдоль и поперек их страну, заканчивались или начинались на главной площади). Из них дорога на Истапалапу вела на юг, по ней-то испанцы и вошли в город. Вода поступала в город на эту огромную площадь, а отсюда она либо бежала по трубам в другие части города, либо ее набирали здесь в кувшины – и по сей день можно увидеть, как это делают здесь женщины. Город, белый и сияющий на солнце, с варварски раскрашенными домами и храмами в окружении синего озера, вероятно, показался городом, плывущим по воде, чем-то из «Тысячи и одной ночи», с его садами и птичниками, и множеством народа, живущего спокойной, мирной жизнью. Таким он показался Берналю Диасу: «Мы были поражены и сказали, что он похож на волшебство из легенды об Амадисе». Впечатление, которое произвел город, было таким устойчивым, что, даже когда тому же самому Берналю Диасу исполнилось 84 года (а прожил он 101 год. – Ред.) и он был наполовину слеп и наполовину глух, страдал от старых ран и ничего не получил за все свои старания (ну почему же? Занимал почетное положение. – Ред.), Берналь Диас по-прежнему смог написать: «Он был действительно удивительным, и теперь, когда я пишу о нем, он встает перед моими глазами, как будто это все случилось вчера».

На другой половине огромной площади, не занятой постройками, располагался рынок (тиакис). Здесь представители правящего класса обращались к народу. На одном его конце находился священный камень войны, около которого сходились военачальники, прежде чем идти в бой; на другом – каменный календарь. Напротив последнего стоял новый дворец Монтесумы. Это было огромное сооружение, такое же большое, как и сама площадь, настоящий «город в себе» (здание современного муниципалитета занимает сейчас такую же площадь); дворец повторял черты огромной площади в миниатюре. Дворец был двухэтажный, и покои Монтесумы находились на втором этаже. Остальная часть великолепного сооружения была, словно сотами, заполнена комнатами. Там были роскошные покои для «царей» городов-государств Тескоко и Тлакопана, союзниками которых были ацтеки. Там были комнаты по крайней мере для трехсот гостей, которые приезжали и уезжали. Внизу располагались помещения суда, особенно те, в которых содержались люди перед судом, комнаты для «судей» (ачкаухкалли), склады (петалькалько), куда доставляли и где хранили, чтобы потом распределить между всеми, дань, собранную с 371 города. Именно в одно из таких помещений и провели Берналя Диаса, чтобы тот увидел эту дань: «…его дворецкий был великим касиком… и он вел учет всех доходов, которые поступали к Монтесуме… У Монтесумы было два дома, полные всевозможного оружия… а в других помещениях хранился хлопок, продукты питания, шоколад, перья, золото, драгоценные камни – все, что составляло подати (дань)». В других частях дворца располагались комнаты управляющих, которые вели учет в различных отраслях хозяйства этого «теодемократического» государства.

На втором этаже были покои жены Монтесумы, его ста пятидесяти наложниц и их отпрысков, сотен его телохранителей и слуг. «Каждое утро на заре, – писал Кортес, – в его дворце уже находились свыше шестисот представителей знати и вождей; кто-то из них сидел, кто-то ходил по комнатам… Слуги этих господ заполняли два или три внутренних двора и даже оставались на улице».

Изумительным украшением комнат были резные деревянные балки, лучше которых, по словам Кортеса, «не могло быть нигде, так как на них были вырезаны орнаменты из цветов, птиц и рыб». Стены, очевидно, были украшены драпировками. Берналь Диас и его «бравые ребята» были размещены во дворце Ашайякатля, неподалеку от дворца Монтесумы на этой же площади, где «были огромные залы и комнаты с балдахинами из местной ткани… [стены] были покрыты яркой штукатуркой и украшены гирляндами». Стены во дворце Монтесумы были украшены настенной росписью и барельефами, на дверных проемах висели драпировки. В его дворце было так много комнат и дверей, что «покои Монтесумы» показались (по крайней мере, Берналю Диасу) лабиринтом. Он признавался: «Я бывал в нем больше четырех раз, и там всегда оставалось еще многое посмотреть; я всякий раз утомлялся от ходьбы, и поэтому я так и не смог увидеть все».