Лик Победы

– Айрис, говорить о помолвке до ее оглашения неприлично.

– Это из-за Дикона, – ничтоже сумняшеся объявила девица Окделл. – Он уехал, и эр Рокэ не мог попросить у него моей руки. Дикон – глава Дома Скал, а эр Рокэ – глава Дома Ветра. Мы поженимся, а в Надор я не вернусь. Я так матушке и скажу!

– Айрис, не стоит ссориться с матерью.

– А не надо было убивать моего коня и ругать эра Рокэ. Я все равно за него выйду. Я его люблю…

Тоже мне повод! Мало ли кто его любит, и мало ли кому он что дарил, но как объяснить это семнадцатилетней девчонке, выросшей в надорской богадельне?

– Ссориться с родичами для знатной девицы неприлично, – в голосе Луизы зазвенел металл. – Оставайтесь здесь. Я сама поговорю с герцогиней Мирабеллой. Надеюсь, она не станет настаивать на вашей встрече.

Айрис кивнула, ее лицо пошло красными пятнами, глаза блестели. У девчонки есть характер, вопрос только, хорошо это или плохо. Луиза торопливо глянула в зеркало. Слава Создателю, она достаточно уродлива и респектабельна! Поручи Ворон свалившуюся ему на голову девицу Марианне, скандал был бы неизбежен, а так, может, еще и утрясется. Луиза ухватила валяющиеся на кресле янтарные четки и серую алатскую шаль. На плечах сероглазой Айрис она была на месте, но дуэнье придавала сходство с богобоязненной крысой. Только б не сорваться! Не сорваться и не послать Повелительницу Скал к кошкам, хотя ей там самое место…

Вдова капитана Лаик медленно, как на похоронах, спустилась по лестнице и пересекла террасу. Тот, кто строил особняк Алва, предусмотрел появление гостей, которым в доме делать нечего. Из Зимней гостиной попасть во внутренние покои можно было только через террасу, очень удобно. Не станет же гостья силой рваться в обиталище Рокэ Алвы. Или все-таки станет?

Хуан услужливо распахнул перед Луизой дверь черного дерева, и взору дуэньи предстали две фигуры в сером. Создатель, из какой пещеры они вылезли?! Любовницы Арамоны – и те одевались лучше герцогини Мирабеллы.

Больше всего Повелительница Скал походила на летучую мышь, которая, вместо того чтоб повиснуть вниз головой, завернулась в серые крылья и уселась в обитое серебристой парчой кресло. Айрис права, от такой матушки бежать, бежать и бежать.

– Где моя дочь? – герцогиня не собиралась церемониться с какой-то там дуэньей.

– Ваша дочь? – ледяным голосом переспросила Луиза. – Простите, сударыня, с кем имею честь?

– Это немыслимо, – выдохнула летучая мышь, но ее спутник, высокий дворянин в камзоле с блестящими локтями, если только этот мешок был камзолом, медленно поднялся и уныло качнул головой. Надо полагать, поздоровался.

– Граф Эйвон Ларак, сударыня. Герцогиня Окделл. Мы хотим видеть…

– Где моя дочь? – перебила Мирабелла.

Эта моль готова здесь все разнести. Ее придется унять и при этом не уронить достоинства хозяина дома. Легко сказать!

– Простите, сударыня, – раздельно произнесла Луиза, глядя в бесцветное лицо, – я не имею чести знать вас. Мне хотелось бы верить, что я вижу именно Повелительницу Скал, но в наше время…

– Я не позволю прислуге кэналлийского негодяя оскорблять меня! – сверкнула гляделками герцогиня и с гордым видом замолкла.

Уж лучше быть прислугой, чем эдакой обшарпанной герцогиней! Будь на то воля Луизы, она б уперла руки в боки, как всегда делала, затевая ссору с Арнольдом, и посоветовала бы надорской дуре убираться в свой свинарник. Но Луиза улыбнулась одними губами. Как герцог Алва.

– Вы сами себя оскорбляете, сударыня. Полагаю, наш разговор окончен.

– Мирабелла, – промямлил граф Ларак, – может быть, нам следует…

– Эйвон, – прервала блеянье вдовствующая герцогиня, – когда мне понадобится ваш совет, я скажу.

– Разумеется, – пробормотал тот, став еще более серым, чем был. И это мужчина? Дворянин? Граф?! Арамона хотя бы орать умел.

– Где моя дочь? – завела свою волынку Мирабелла. Леворукий и все кошки его, да рядом с Повелительницей Скал Луиза Арамона сойдет за Марианну. Как просто стать красоткой! Встань рядом с серой тварью и улыбайся…

– Я не знаю, кто ваша дочь, сударыня, и где она, – нагло произнесла вдова капитана Лаик. – И я не верю, что вы – герцогиня Окделл. Герцогиня Окделл никогда не появится без приглашения в чужом доме. Я не верю, что герцогиня Окделл не знает, где ее дочь. Я не верю, что герцогиня Окделл может искать свою дочь в особняке герцога Алвы.

Мирабелла вскочила, взмахнув руками, от чего сходство с летучей мышью многократно усилилось, и вылетела в услужливо распахнутую все слышавшим Хуаном дверь. Эйвон Ларак торопливо поднялся. Луиза заступила ему дорогу.

– Айрис Окделл, сударь, – фрейлина королевы Талига. Вам следует знать, что покинуть Олларию она может лишь с разрешения их величеств. Для этого глава фамилии, и только он, должен направить прошение в канцелярию ее величества с просьбой освободить девицу Окделл от ее обязанностей, предоставив убедительные обоснования подобной просьбы.

– Вы, – несчастный граф походил на человека, которого то ли вытащили из петли, то ли, напротив, собираются повесить, – вы нам лгали.

– Нет, – все так же ровно произнесла Луиза, – я и впрямь полагаю, что герцогиня Окделл не станет искать свою дочь в чужих домах, рискуя, что о ее бегстве узнает вся Оллария.

– Вы правы, – торопливо пробормотал Ларак, – я… Я попробую убедить герцогиню.

– Ее величество осведомлена о том, как Айрис Окделл появилась в доме эра своего брата, – пустила в ход главный козырь Луиза.

– Это меняет дело, – перевел дух Ларак. – Благодарю вас, сударыня, я должен поспешить к герцогине. Прошу вас простить ее несдержанность.

– Айрис рассказала, почему она была вынуждена покинуть Надор, – не удержалась от шпильки капитанша, но Ларак не заметил подвоха.

– Значит, вы понимаете… – бедняга отвесил старомодный поклон и вышел. Луиза рухнула в кресло. Повелительница Скал! Вот уж точно, чем старше шкура, тем больше моли. Да не будь Мирабеллы, кошки с две Эгмонт бы восстал, а от эдакой плесени в доме к палачу сбежишь и не заметишь. Бедная Айрис, бедный Ричард, и она еще сожалела, что не родилась в знатной семье. Да легче удавиться!

Открылась дверь, появилась Кончита с кувшином и бокалом. Нет, положительно, в доме Алва служили только умные люди.

2

«Среди прибывших в Олларию через ворота Роз в 12 день Летних Ветров 399 года КС барон Тоадда с супругой, маркиз Аувалэнта, вдовствующая маркиза Фукиано,граф и графиня Гаутензар, вдовствующая герцогиня Окделл, граф Эйвон Ларак …»

Итак, благородная Мирабелла восстала с одра болезни, дабы вернуть блудную дочь. Долго же она хворала. Его высокопреосвященство с укором посмотрел на ни в чем не повинную бумагу. Признаться, он полагал, что разгневанная мать объявится раньше. Или не объявится вовсе, предав опозорившую Дом Скал Айрис забвению, а тут и яйца побили, и яичницу не приготовили. Леворукий бы побрал этих Окделлов – они так глупы, что никогда не знаешь, чего от них ждать…

Будь у Мирабеллы в голове хоть что-нибудь, она б осталась в Надоре и написала, что умирает и жаждет благословить сбежавшую дщерь. Впрочем, герцогиня уже в прошлом году умирала и требовала к своему одру сына. А потом передумала. Любопытно, почему? Подразумевалось, что из Варасты до Агариса ближе, чем из Надора?

«Вдовствующая герцогиня Окделл в сопровождении графа Ларака, — сообщал другой прознатчик,– направились в особняк герцога Алвы, где пробыли менее часа, после чего посетили приемную ее величества, где подали прошение об аудиенции. В настоящее время герцогиня Окделл и граф Ларак находятся в гостинице «Солнечный щит ».

Оскорбленная мать намерена искать защиты у еще более оскорбленной королевы. Щекотливое положение у обеих, весьма щекотливое… Что перевесит у герцогини: желание наказать грешницу или не запятнать фамильную честь Окделлов? И что предпочтет Катарина – сохранить расположение вдовы почти святого Эгмонта или угодить Ворону? А Штанцлера нет, не подскажет никто.

Сильвестр отхлебнул из прозрачной чашечки горячего шадди и улыбнулся. Незыблемая Мирабелла терпела, терпела и заявилась в дом убийцы мужа. С чем пришла, с тем и ушла. Рокэ утверждает, что дуэнья Айрис умна, надо бы на нее как-нибудь глянуть. Умные женщины да еще на нужном месте – редкость, их следует беречь.

Сильвестр с наслаждением допил шадди и позвонил.

– Прикажите еще.

Секретарь посмотрел с молчаливым укором, но промолчал. Ничего, это сегодня последняя чашка. Четыре чашки в день не так уж и много, нет, это просто мало! Врачи говорят, что шадди тот же яд, только медленный. То-то шады, если их не убивают, живут по сто с лишним лет! Медики обожают напускать на себя важность, а сами ничего не понимают ни в болезнях, ни в лекарствах, ни в ядах. Все более или менее сносное по этой части придумано или найдено еще в гальтарскую эпоху. Как тогда травили неугодных, так и сейчас травят, только не так-то это просто. Гайифские яды хороши, но слишком известны.

Леворукий побрал бы Дидериха, не просто заполонившего свои пьесы отравленными перчатками, ключами и притираниями, но и с бергерской дотошностью расписавшего признаки отравления. Из-за дурака-сочинителя гайифские яды годятся, только когда убийство можно не скрывать. Мышьяк при всех своих достоинствах тоже имеет недостатки. С одной стороны, смерть можно свалить на несварение, с другой – к этому яду, как и ко многим другим, привыкают, и потом, он слишком медленно действует. Как и тинктура крапчатого болиголова, хотя именно она спасла Талиг. И еще вошедшее в поговорку везенье соберано Алваро. По числу покушений его никто не обогнал, даже сын… Странная тогда вышла история. Диомид и тот не знал правды. Ее вообще знал только один человек, и этим человеком была либо Алиса, либо соберано.

Его высокопреосвященство откинулся на спинку кресла и усмехнулся. Каким же желторотым юнцом он был, даже странно, что Диомид взял его в младшие секретари. Надо думать, причиной стала фамильная изворотливость Дораков. Диомид… Сильвестр словно наяву увидел обманчиво мягкий профиль и длинные, цепкие пальцы, вцепившиеся в дубовые подлокотники. Его высокопреосвященство первым сказал то, о чем другие молчали: король и королева губят Талиг, они должны уйти, иначе страну ждут проигранные войны, голодные бунты, междоусобица и, в конечном итоге, распад королевства на враждующие между собой осколки.

Это было сказано в резиденции кардинала, потому что больше говорить было негде. Франциск и Алиса были непроходимо глупы, но вокруг августейшей четы вилось слишком много дриксенских гусей и гайифских павлинов. О, сами они ничего не делали, только восхищались мудростью августейшей четы. Талиг губило сидящее на троне ничтожество, а ничтожество пихала под локоть очумевшая коза, возомнившая себя великой королевой.

Диомид сказал, что считал нужным, и отвернулся. Он не смотрел на своих гостей, давая им время прийти в себя. Первым опомнился соберано Алваро. Он не колебался. Кэналлийцу было проще, чем Георгу Оллару, – между ним и троном стоял брат покойного короля, а Георг, говоря «да», протягивал руки к короне. Странным он был человеком, принц Оллар, убийство его не пугало, но обвинений в корысти он боялся.

Герцог Ноймаринен тоже молчал, только задумчиво глядел на дядю-кардинала и крутил украшенную изумрудами цепь. Четыре человека и портрет Франциска Великого. И еще молоденький секретарь, скрытый книжными полками и не сводящий взгляда с гостей его высокопреосвященства. Зачем Диомиду понадобилось посвящать его в тайну, цена которой была жизнь, Сильвестр так и не понял, Диомид вообще был непредсказуем.