Германский Генеральный штаб. История и структура. 1657-1945

Однако Гнейзенау, Бойен, Грольман и Раух не были ограниченными людьми, компетентными только в военных вопросах. Высокоодаренные, можно сказать, талантливые люди, они были тесно связаны с духовной жизнью своего времени. В их глазах война, принявшая новую форму народной войны, могла быть оправдана только в том случае, если она приводила народ к духовной и политической свободе. Гнейзенау намеренно проводил различие между кабинетной войной, которую вели монархи в XVIII веке, и современной войной государств. Не случайно он причислял Штейна к своим друзьям. Необходимо, считал он, чтобы современная война стала освободительной войной для всех европейских государств, что приведет их к дальнейшему развитию. Его идеи относительно парламентаризма Гогенцоллернов были гораздо более радикальными, чем у Штейна, который пока еще до некоторой степени находился в плену старых порядков, и даже Шарнхорста, который никогда не испытывал особого интереса к внутренней политике. Гнейзенау наверняка вызывал у Фридриха-Вильгельма III некоторое раздражение.

История Гнейзенау довольно любопытна. Он происходил из благородного, но обедневшего рода, носившего фамилию, полученную по названию замка Гнейзенау, недалеко от Эфердинга в Верхней Австрии. Его отец был лейтенантом в саксонской артиллерии. Мать, дочь артиллерийского офицера (человека незнатного происхождения), сопровождала мужа во время Семилетней войны и во время отступления из Торгау умерла сразу после рождения сына. Отец Гнейзенау перебрал множество профессий, в том числе был топографом и архитектором. Он вновь женился и последние годы жизни работал инспектором по строительству в Эрфурте. Осиротевший мальчик, без средств к существованию, рос в жалкой нищете среди простолюдинов, пока богатые родственники из Вюрцбурга не взяли его под свое крыло. После краткосрочной службы в гусарском полку в Австрии в 1782 году он прибыл в Канаду. Однако Версальский мирный договор завершил Войну за независимость в Северной Америке прежде, чем лейтенант Гнейзенау получил возможность принять участие в боевых действиях.

Тогда Гнейзенау поступил на службу в прусскую армию, в надежде получить пост в генерал-квартирмейстерском штабе. Но его надежды не оправдались. На протяжении двадцати лет Гнейзенау служил младшим офицером в маленьких гарнизонах в Силезии. Только в 1807 году успешная оборона Кольберга явилась стартовой площадкой для его продвижения по службе. Спустя какое-то время мы находим Гнейзенау в комиссии по реорганизации армии и в военном ведомстве, сражающемся с ветряными мельницами прусской реакции. Затем он был отправлен в Англию, откуда вернулся с твердой верой в английский либерализм и в принципы конституционной монархии, добавив военный опыт к имевшимся у него большим способностям к военному делу и политической интуиции.

IX

Генеральные стратегические планы осенней кампании 1813 года и зимней кампании 1814 года в значительной степени являлись плодом деятельности Гнейзенау. Оперативный план осенней кампании с наибольшей очевидностью отразил его способности к решению стратегических задач. Проблема, с которой столкнулись союзники, заключалась в следующем. Наполеон занял позицию на Эльбе; с правого фланга до крепости Кенигштайн и гор Северной Богемии, а с левого фланга через крепости Магдебург и Виттенбург до Гамбурга. В центре находился укрепленный Дрезден. Наполеон, имея полумиллионную армию, словно огромным щитом укрылся этим бесконечным развернутым строем от смертельных ударов, которые могли быть направлены в сторону Вены и Берлина.

Фронт был слишком растянут, и маршалы убеждали Наполеона выстроиться не вдоль Эльбы, а по Саару или Рейну. Но Наполеон рассудил, что невозможно обойти четырехсоттысячную армию, занявшую опорные пункты на такой реке, как Эльба. Действительно, линия фронта была настолько протяженной (и укрепленной), что враги не могли обойти ее с фланга, не подвергнув себя огромному риску излишне рассредоточить войска.

Наполеон прекрасно представлял, какую сложную проблему он поставил перед врагом. Союзникам пришлось растянуться по длинной дуге, и Наполеон разумно предположил, что рано или поздно они совершат неверный шаг и он сможет их постепенно уничтожить.

Силы союзников были сгруппированы в составе трех армий: северной – под началом шведского наследного принца, состоявшей из прусских и шведских войск и базировавшейся в Бранденбурге и Померании; силезской, состоящей из пруссаков и русских, под командованием Блюхера, и главной армии под командованием Шварценберга – прусско-русско-австрийской, базировавшейся в Богемии.

Командующие армиями коалиции зачастую не могли прийти к общему знаменателю. Шведский наследный принц, по политическим соображениям, не испытывал желания двигаться вперед; австрийский командующий был приверженцем стратегии старой школы. Это весьма устраивало Гнейзенау, поскольку силезская армия получала значительную оперативную свободу. Несмотря на явное противодействие со стороны штабов союзных монархов и тот факт, что царь и фон Шварценберг считали, что имеют законное право осуществлять руководство ключевыми операциями, Гнейзенау настоял на своем. Блюхер и Гнейзенау получили возможность действовать сообразно обстановке.

Союзники преследовали единую стратегию, и следует отдать должное гению Гнейзенау, что его понимание этой стратегии выражалось в каждом сделанном им шаге. Союзники надеялись, что им удастся в какой-то момент заставить Наполеона открыться, и тогда они нанесут решающий удар. Но до того, как это произойдет, неизбежен период ложных атак и маневрирования, период, в течение которого им придется уклоняться от вражеских ударов, однако врагу эти удары должны доставаться, по возможности, дорогой ценой.

Блюхер четко придерживался данной стратегии. Когда Наполеон атаковал его в Ловенберге, Блюхер отступил в Силезию, а затем блестяще нанес ответный удар по Кацбаху, находившемуся на значительном расстоянии от вражеской базы. На протяжении августа союзники настолько успешно следовали выработанной тактике, что на периферии Наполеон даже потерпел ряд поражений. Однако он прочно удерживался в центре и наносил больше ударов, чем терпел поражений. Наполеон отбил атаку Шварценберга на Дрезден с помощью быстрого сосредоточения сил.

Далее последовали два события. В Кульме прусские силы под командованием Клейста, продемонстрировав блестящие тактические действия, спасли Шварценберга от полного поражения и сдержали натиск Наполеона. Второе событие было связано с предложенной Гнейзенау передислокацией южной армии, двинувшейся через правый фланг Наполеона к Лейпцигу, в то время как силезская армия под командованием Блюхера пересекла Эльбу у Виттенберга. Наполеон немедленно отреагировал на действия со стороны врага, которого он не сумел полностью уничтожить и теперь получившего поддержку. Наполеон отступил к Лейпцигу, где союзники, получившие подкрепление из Баварии, практически окружили его.

X

Фридриха-Вильгельма устраивал вариант освобождения Германии до Рейна. Меттерних вновь ухватился за идею о балансе европейских сил, неотъемлемой частью которой должна оставаться Франция. Война несла угрозу этой концепции. Теперь Гнейзенау (несмотря на яростное сопротивление со стороны Блюхера) выступал ярым сторонником полного уничтожения Наполеона, то есть проводником политики, при которой на первый план выдвигалась оккупация Франции. Шварценберг, по-прежнему строго придерживавшийся традиционных взглядов на войну, считал, что Францию можно и должно принудить к капитуляции, захватив важные стратегические объекты. Однако Гнейзенау требовал двигаться на Париж для полного уничтожения наполеоновского режима. Благодаря поддержке царя (Штейн выступал в роли его консультанта) победила точка зрения Гнейзенау. Прусские войска вошли в Париж в марте 1814 года. Наполеон отрекся от престола. Это была не только победа прусской непреклонности, но и, вне всякого сомнения, неотложная необходимость. Гнейзенау рассматривал войну как поход в защиту европейской свободы; Наполеон должен предстать перед мировым судом и быть расстрелян за преступления против законности и правопорядка. Парижу должен быть продиктован мир, требовал Гнейзенау. Но его требования вступали в противоречие с принципами солидарности между коронованными особами.

В октябре 1814 года в Вене открылся конгресс представителей европейских государств, которому предстояло перекроить политическую карту Европы. Наполеон был сослан на остров Эльба. Оттуда он сделал еще одну попытку захвата власти. Ему удалось продержаться у власти сто дней, после чего он был вынужден вновь отказаться от престола, чему в немалой степени способствовали действия со стороны Гнейзенау. Он опять стал начальником штаба у Блюхера и очень сетовал, что согласился на это. В бою у Линьи Блюхер сильно пострадал. Его лошадь была убита, а сам он получил серьезные ранения. Именно Гнейзенау принял эпохальное решение, отдав приказ прусской армии отойти к Льежу. Несмотря на кровопролитный бой, пруссаки были разбиты, но не уничтожены. Наполеон, стремившийся вбить клин между Блюхером и Веллингтоном, потерпел неудачу. Побежденная армия должна была двинуться прямо на восток, но Гнейзенау не считал себя побежденным. Ему в голову пришла оригинальная мысль, как поддержать британцев. В соответствии с планом Гнейзенау корпус Блюхера, когда Веллингтон скомандовал общее наступление, неожиданно вышел с правого фланга французов. План Гнейзенау дал возможность Блюхеру решить исход битвы при Ватерлоо, сделал возможной победу и разгром Наполеона.

Вновь прусская армия двинулась в Париж. А вместе с тем самого Гнейзенау постигло самое тяжелое разочарование в жизни. Его политическая программа, как и у Штейна, предусматривала создание германского федерального государства, управляемого с помощью централизованной власти. Венский конгресс, созванный в июне 1815 года, отклонил программу Гнейзенау и сохранил политическую раздробленность Германии. Следует ослабить Францию, считал Гнейзенау, отрезав от нее Эльзас-Лотарингию, и, укрепив Бельгию, создать буферное государство на севере. Эти требования были продиктованы беспокойством, связанным с особенностью географического положения Пруссии, окруженной более сильными государствами. Но подобные взгляды шли вразрез с политикой Австрии и России, которые рассматривали прусско-французский антагонизм как средство ослабления этих государств.

Гнейзенау рассчитывал, что в результате победы над Наполеоном прусский народ освободится от иноземного владычества и получит, наконец, возможность обрести государственное единство и политическую свободу. По решению Венского конгресса к Пруссии отошли Вестфалия и западная часть Саксонии, и, по мнению Гнейзенау, было необходимо произвести объединение всех территорий. Энтузиазм, с которым в 1813 году молодежь из всех слоев общества по призыву короля устремилась на военную службу, был вызван не только патриотическим порывом, но и определенными надеждами. Студенты, к примеру, лелеяли надежду, что наступивший после войны мир даст им возможность принимать участие в общественных делах и решении политических вопросов. Именно с этой точки зрения образованный средний класс рассматривал освободительные войны. После объявления всеобщей воинской повинности в Померании, Восточной Пруссии и Бранденбурге крестьяне, совсем недавно получившие свободу, в силу сложившейся традиции последовали примеру помещиков. А вот ткачей и другой рабочий люд из самых нищих частей Силезии полиция зачастую тащила в армию на аркане. Рабочие просто не понимали, в чем смысл войны. В мае 1815 года король торжественно пообещал ввести конституционную монархию и создать народное собрание.

XI

После второго падения Парижа Гнейзенау решил, что наступило время для выполнения этих обещаний. Но время шло, и, вместо долгожданного либерализма, наступила реакция. После войны начальником Генерального штаба стал Грольман. По мнению двора, Гнейзенау был излишне либерален – и слишком упрям. Его отправили в Кобленц в качестве командующего в звании генерала. Время от времени из Нассау к нему приезжал Штейн, и они вспоминали о замечательных планах по реформированию армии. Штейн тоже впал в немилость, и в Берлине кто с тревогой, а кто с удивлением говорили о круге друзей Гнейзенау как о «лагере Валленштейна». Тайный страх в отношении этих людей был не более чем ребячеством. Было нелепым полагать, что Гнейзенау двинется на Берлин. По всей вероятности, Гнейзенау и Штейн обсуждали реформы в отношении дворянства. Гнейзенау мечтал застать то время, когда на смену старому, обнищавшему юнкерству придут помещики, использующие английскую модель хозяйствования. В отличие от Гнейзенау Фридрих фон дер Марвиц, выразитель идей старой Пруссии, настаивал на превращении дворянства в касту воинов. Все физически неполноценные или лица, имеющие склонность к научной и культурной деятельности, должны были лишиться дворянского звания.

Неудачи ожесточили Гнейзенау, и в 1816 году он вышел в отставку. Он, как Йорк, Бюлов и Клейст, получил графский титул и в качестве награды поместье Зоммершенбург. В 1825 году, в честь годовщины битвы при Ватерлоо, Гнейзенау был возведен в ранг фельдмаршала. Он не принимал никакого участия в общественной жизни, и только в 1831 году, когда вспыхнувшая в Польше революция, направленная против России, стала угрожать прусским владениям в Польше, о Гнейзенау вспомнили и назначили его командующим армией, охранявшей восточные границы. Он пригласил Клаузевица на должность начальника штаба, разместившегося в Посене. 21 августа Гнейзенау умер от холеры, пришедшей в Европу с востока. В душе он был либералом, поэтому, как и Шарнхорст, оставил о себе не слишком добрую славу. Пруссия, после победного участия в освободительных войнах, оставалась реакционным государством. В ней пропагандировался культ насилия, презрения к низшим сословиям, прославлялась война. От людей поколения Штейна избавлялись по той простой причине, что их действия были порождены странной смесью из воинственности и рабской приверженности.

Прусский Генеральный штаб выдержал первое серьезное испытание благодаря военному таланту Гнейзенау. Следует помнить, что в период формирования Генерального штаба важную роль сыграли независимость взглядов Гнейзенау и его уверенность в собственных силах. Генеральный штаб стал превосходным инструментом в руках руководства войсками. Однако даже теперь его структура, функции и в особенности отношения с военным министром, генерал-адъютантским департаментом и возобновившим деятельность королевским военным кабинетом вызывали споры и недоумение. При всем том даже в мирное время Генеральный штаб оставался в военном министерстве.

По своей природе человеку свойственно стремиться к экспансии и увеличению сфер влияния. В мирное время Генеральный штаб занимался подготовкой к следующей войне. Воспитывал и обучал высокоразвитых в умственном и моральном отношении офицеров, составлял военные карты, изучал армии соседних государств. Помимо этого, независимо от международной обстановки Генеральный штаб подготавливал планы нападения и обороны с учетом различных ситуаций, которые могут возникать в военное время. Подобная деятельность не является исключительной прерогативой прусского Генерального штаба; во всем мире Генеральные штабы заняты такой же работой. И только в период потрясений, возникновения напряженности в отношениях между великими державами деятельность Генерального штаба обретает особый смысл.

Однако на тот момент у Генерального штаба еще не было точного места в официальной структуре, хотя и определен круг обязанностей. Вполне естественно, что он не оставался в стороне и от политических и общегосударственных проблем.

Своим рождением прусский Генеральный штаб в значительной степени был обязан политическому кризису. Однако, со временем «забыв» об обстоятельствах своего появления, Генеральный штаб превратился в высокоэффективный и абсолютно аполитичный инструмент.

Глава 3

ФИЛОСОФ ВОЙНЫ

Генеральный штаб в эпоху Клаузевица

I

После поражения Наполеона в 1814 году можно было ожидать, что реформированием Пруссии озаботится генерал-майор фон Бойен, в то время военный министр. Сын прусского лейтенанта, горячий поклонник Канта, Бойен придерживался гораздо более радикальных взглядов, чем Носке, единственный социал-демократ на посту военного министра (военный комиссар правительства).

Бойен наметил широкомасштабный план социально-политического реформирования, и армия должна была проникнуться духом этих реформ. По мнению Бойена, следовало покончить с такими анахронизмами, как королевская гвардия и военный кабинет, поскольку они вступали в противоречие с ролью, отведенной армии, ролью защитника и борца за интересы народа. Рост промышленного производства неизбежно вел к изменениям в жизни нации, и Бойен настаивал на принятии мер, способных защитить промышленных рабочих. Он разработал программу переселения крестьян. Все это было, конечно, несерьезно. А вот что в действительности было серьезным, так это его мнение, что военный министр новой эпохи в первую очередь должен нести ответственность перед народом, а уже потом перед королем.

Затем вопрос всеобщей воинской повинности. Последующие поколения были склонны рассматривать всеобщую воинскую повинность как символ прусской воинственности в наиболее оскорбительном смысле этого слова. И король и юнкеры категорически противились введению всеобщей воинской повинности, которая, по их мнению, могла привести к революционным процессам. Крестьяне, с формальной точки зрения в соответствии с декретом получившие свободу, по-прежнему оставались несвободны. 3 сентября 1814 года был принят закон о всеобщей военной повинности (Wehrgesetz). Ландвер и ландштурм были не чем иным, как военными организациями в общенародном масштабе, и нет ничего удивительного в том, что Бойен испытывал определенные трудности, добиваясь утверждения закона о всеобщей воинской повинности. Ландвер, в особенности дорогой сердцу Бойена, был основным камнем преткновения. Он являлся чем-то вроде милиции, резервным формированием второй очереди, составленным из военнообязанных запаса. Считалось, что в подобном формировании будет трудно поддерживать дисциплину. Кроме того, офицеры, по большей части представители среднего класса, зачастую имели крайне либеральные убеждения. Однако следует признать, что опасения оказались абсолютно необоснованными. Единственными формированиями, проигнорировавшими приказ о мобилизации во время беспорядков 1848 года, были формирования ландвера.

Если ландвер являлся просто спорным вопросом, то проблема объединения различных отделов военного министерства, Генерального штаба и генерал-адъютантского департамента была источником особого беспокойства. Король продолжал рассматривать армию как личный инструмент королевской власти. Когда король издал указ об учреждении караульной бригады (достигавшей размеров армейского корпуса) и потребовал того, что полагалось ему по праву, – назначения собственного генерал-адъютанта, Бойен потерпел первое поражение. Бойен в одиночку вел борьбу против династической защиты своих прав. Князь Гарденберг, государственный канцлер Пруссии, либерал, был слишком стар и далек от мысли затевать борьбу с королем и его камарильей. Вскоре третий департамент военного министерства, который принял на себя руководство военным кабинетом, продемонстрировал явные симптомы возрождения прежнего военного кабинета в качестве личного штаба короля, в то время как второй департамент, подхватив эту инфекцию, проявил незаурядный аппетит в отношении административного самоопределения.

Все это усугублялось тем обстоятельством, что совершалось с молчаливого одобрения полковых офицеров, которые яростно противились конституционному правлению. Несмотря на реформирование армии, офицеры были в основном выходцами из юнкеров.

Незадолго до освободительных войн в армии было сорок процентов нетитулованных офицеров, с которыми зачастую не считались, относясь к ним как к «некачественным офицерским кадрам». Офицеры из юнкеров не могли смириться с вторжением «инородных элементов» в свое закрытое сообщество; в кадетских школах сыновья высшего офицерства находились на особом положении. Таким образом, постепенно дело дошло до того, что между словами «офицерский корпус» и «реакция» можно было смело ставить знак равенства.

Россия многое позаимствовала у своего прусского партнера, да это и неудивительно. Начиная с 1813 года король Пруссии и русский царь обменивались полномочными представителями. Зачастую эти официальные лица, явные предвестники тайной дипломатии, следовали собственным путем. У русского царя, как и у прусского короля, был свой военный кабинет. Брат и преемник царя, Николай I, взяв за образец прусский Генеральный штаб, основал Академию Генерального штаба. Между армиями были настолько близкие отношения, что генерал фон Раух, инспектор крепостей, а позже военный министр Пруссии, совмещал инспектирование русских крепостей с аналогичной деятельностью в Пруссии. Главный штаб в России, как и прусский Генеральный штаб, находился на привилегированном положении до появления военного министра, князя Чернышева, установившего главенствование военного министерства. В последующие десятилетия в мирное время не назначали начальника штаба. А вот во Франции, хотя в 1818 году маршал Гувьон Сен-Сир создал Академию Генерального штаба, никогда не вставал вопрос о приоритетности военного министерства.

II

Казалось бы, генерал-адъютантский департамент и Генеральный штаб решали разные проблемы, но, по сути, являлись соперниками. Генеральный штаб, как и его конкурент, стремился оказывать влияние не только на армию, но и на политику короля. Особенно усердствовал начальник второго департамента в военном министерстве Бойена, Грольман, человек с четко выраженным мнением. Карл Вильгельм фон Грольман, новый начальник Генерального штаба, был сыном высокопоставленного судейского чиновника (президента тайного высшего трибунала), дворянином из Вестфалии. В 1813 году Грольман был принят майором в Генеральный штаб, а в 1815 году занимал в штабе Блюхера пост генерал-квартирмейстера. Высокий, крепкого телосложения, с мужественным лицом, этот человек невольно обращал на себя внимание. Грольман отличался гордым, решительным и независимым нравом. Он, как и Бойен, был горячим сторонником реформирования армии. Под его руководством Генеральный штаб достиг интеллектуальных и научных высот, став явным антифеодальным элементом феодальной Пруссии. Его педагогическая деятельность шла вразрез со старыми традициями прусского офицерства. Где, гневно вопрошали противники, обедневшее дворянство найдет средства, чтобы дать своим сыновьям необходимое образование, если теперь подготовка, получаемая в кадетских школах, признается недостаточной? От офицера требовался высокий уровень культуры и научно-технические знания, то, что являлось характерными признаками надвигающегося буржуазно-промышленного века. Но солдат пока еще поклонялся другим богам.

По Грольману, задача Генерального штаба заключалась в воспитании грамотных, образованных военачальников, сочетающих высокий профессионализм с независимым, сильным характером. Грольман считал, что каждый офицер Генерального штаба должен периодически проходить стажировку в войсках на различных должностях, совершенствоваться в искусстве ведения войск. У офицера Генерального штаба должны быть в высшей степени развиты профессиональные качества, присущие солдату и офицеру: мужество, решительность, готовность взять на себя ответственность, находчивость, физическая выносливость, выдержка.

Ради удобства мы все время говорим «Генеральный штаб». Однако такое название второй департамент получил только в 1817 году; прежде была проведена некоторая реорганизация. В 1816 году Грольман разбивает второй департамент на три театра военных действий и военно-исторический сектор, который теперь стал играть важную роль в работе Генерального штаба и использовался как средство профессионального обучения. По мнению Грольмана, важнейшей функцией Генерального штаба является сбор информации об армиях соседних государств, военной обстановке, мобилизации и подготовка развернутых планов с учетом всех непредвиденных обстоятельств.

Кроме того, Грольман придавал большое значение развитию транспортной системы. Использование высококачественных коммуникаций, «внутренних линий», для отражения нападений сразу по нескольким направлениям могло решить проблему, связанную с невыгодным географическим положением Пруссии и отсутствием естественных границ. На этом основывались все оперативные планы и планы развертывания. В подобных обстоятельствах было просто необходимо иметь хорошие дороги.

Деятельность Грольмана, тесно связанная с деятельностью Бойена, продолжалась под несчастливой звездой. Когда в 1819 году король выступил против дальнейшего расширения ландвера, Бойен ушел в отставку, и Грольман последовал его примеру. Это был год карлсбадских постановлений; германские государства под давлением Меттерниха приняли меры против растущего духа либерализма, ввели жесткую цензуру в школах и университетах.

III

С уходом в отставку Бойена и Грольмана оборвалась последняя связующая нить либерализма с прусской армией. Впредь армия оставалась реликтом абсолютистской эпохи, находившимся вне пределов влияния общественного мнения. Любопытно, что в прежние времена основной целью либерализма в Пруссии был контроль за деятельностью армии и расходованием средств на ее содержание. Кроме того, пруссаки не могли и помыслить, чтобы гражданский чин стал военным министром. Только солдаты могли управлять королевской армией, этим символом веры, каким она оставалась вплоть до революции 1918 года. Бойен и Грольман были последними представителями идеализма в отношении освободительных войн. Постепенно образованные пруссаки разделились на две группы. Одну составляли неявные либералы, другую консерваторы в мыслях. Теперь либерализм предполагал германский, антипрусский взгляд на вещи. Национальные либералы времен Бисмарка придавали большее значение экспансионистской внешней политике, чем либеральным идеям отцов-основателей.

Из прусского офицерского корпуса исчезли «якобинцы». Лишь немногие отдельные личности симпатизировали великим идеям того времени. Молодых прусских лейтенантов, высказывавших еретические мысли, признали чуждыми элементами и убрали из армии. После провала революции большая часть из них эмигрировала, некоторые уехали в Америку и приняли участие в гражданской войне. Большой оригинал, но при этом самый бестолковый из инакомыслящих Август фон Виллих, сменивший оружие прусского артиллерийского офицера на плотницкую пилу, уехал в Лондон, примкнул к социалистическим и коммунистическим кругам и выдвинул идею о военной диктатуре на социалистической основе. В один «прекрасный» день претворение в жизнь концепции Виллиха привело к катастрофическим последствиям.

Прусский офицерский корпус был похож на небольшую аристократическую республику. Формально назначением офицеров занимался король. Фактически, офицерский корпус опять превратился в то, чем он был при Фридрихе Великом, – в закрытую касту, куда не было доступа людям из средних слоев общества. Никоим образом нельзя провести параллелей между изменениями в положении гражданских служащих (от личных слуг монарха до служащих конституционного государства) и рангами прусских офицеров. Офицеры давали клятву королю, но не конституции или народу, даже в те дни, когда конституция была фактически принята.

Экономика оказалась одним из самых решающих факторов, повлиявших на формирование мировоззрения офицерской касты. Кризис в сельском хозяйстве, последовавший за освободительными войнами, вкупе с проникновением капитализма в сферу экономики привели к еще большему обнищанию юнкеров, положение которых и так не отличалось особой экономической стабильностью. Земельная собственность составляла основу благосостояния прусского дворянства, которое на протяжении XIX века в буквальном смысле теряло эту основу. В Берлине в начале 40-х Вильгельмштрассе и Вильгельмплац все еще были символами власти таких знаменитых семей, как Арнимы, Блюхеры, Радзивиллы, Шлиппенбахи, имевших здесь дворцы. Затем там поселились чиновники различных министерств и ведомств. В 1857 году часть знаменитых семейств все еще владела огромными состояниями. Клейсты были владельцами пятидесяти трех поместий, Веделы сорока четырех, Виндерфельды двадцати. В прусской армии в 1857 году служили двадцать четыре офицера из семьи Виндерфельда.

В основном это были небольшие поместья. В воспоминаниях фельдмаршал фон дер Гольц пишет о Фабиансфельде, поместье в Восточной Пруссии, в котором он родился, и перед нашим мысленным взором предстает типичное поместье обедневшей семьи юнкеров. Мы видим квадратный двор фермы в окружении выкрашенных в белый цвет строений, покрытых соломенными крышами, пруд. Главная гордость семьи – дом (тоже крытый соломой) с каминами. Добавьте к этому домик для прислуги, жалкий сад с несколькими дубами и дикорастущими грушами, и вы получите полную картину. Мать фон дер Гольца не смогла сберечь даже это убогое поместье и была вынуждена его продать. Денег было так мало, что мать подумывала отдать сына в обучение к бондарю.

Естественно, что в период кризиса больше всего пострадали мелкие, нерентабельные поместья. Мольтке, Гинденбург, Гольц, Сект, входившие в руководство прусской армии и Генерального штаба в период с 1820-го по 1920 год, были выходцами из таких обедневших, безземельных дворянских семей. Исключение составлял Шлифен, чьи родители относительно долго сохраняли собственность. Это обедневшее дворянство избрало военную карьеру, поскольку армия давала им то, что им хотелось получить от жизни. Они были большими националистами, чем, скажем, члены богатейших семей силезской знати или некоторых известных южногерманских фамилий с их потускневшим великолепием и международными связями.

Юношеские воспоминания Гинденбурга дают наиболее точное представление о спартанских идеалах старых прусских офицерских семей. Настоящее богатство прусского офицерства, с гордостью пишет Гинденбург, в его непритязательности. Воины во все времена отличались спартанской выдержкой. Воспитание сыновей из дворянских семей в кадетских школах в значительной степени способствовало развитию стремления к простому образу жизни. Повиновение, самопожертвование и служба! Но служба на благо правящего дома, а не народа.

Итак, накануне революции 1848 года армия превратилась в символ реакции. В 1817 году в Вартбурге, во время первой серьезной революционной демонстрации, германские студенты сожгли ненавистную палку унтер-офицера. Этот символический акт имел определенные последствия. Бездушный формализм раз и навсегда заведенных порядков вынуждал горячие головы вроде Отто фон Корвина прибегнуть к открытому неповиновению. Однако это были исключительные случаи.