Кавалеры ордена «Победа»

Но Тимошенко, являясь воспитанником Первой конной армии, хорошо помня сложности войны с финнами, оставался сторонником наступательной доктрины и в масштабах всего государства. Это выразилось во взглядах наркома на будущую войну, способы и средства ее ведения. Началась организационная перестройка войск, был взят курс на создание мощных танковых формирований для развития успеха в глубину вражеской территории – 29 механизированных корпусов по 1036 танков каждый, воздушно-десантных корпусов и сильных по составу артиллерийских частей резерва Главного Командования. Концентрация танков и артиллерии в высших окружных (фронтовых) инстанциях происходила за счет ослабления дивизий и полков, на которые легла основная тяжесть обороны в начале Великой Отечественной войны, и это был один из просчетов Тимошенко, за который пришлось заплатить дорогой ценой.

Смена наркома обороны повлекла за собой и другие перемещения среди высшего военного руководства, которые если не инициировал, то, безусловно, санкционировал Сталин. В августе 1940 года начальником Генерального штаба становится также участник войны с Финляндией генерал армии К.А. Мерецков. Видя слабость расположения советских войск у западной границы по существовавшим в то время наступательным планам войны, он спланировал и провел штабную игру, в ходе которой генерал Г.К. Жуков, игравший за «синих», разгромил «красные» войска генерала Д.Г. Павлова в Белостокском выступе. Это очень не понравилось Сталину, и Мерецков был отстранен от управления Генеральным штабом.

Новым начальником Генерального штаба в январе 1941 года назначается герой Халхин-Гола генерал армии Г.К. Жуков. До начала Великой Отечественной войны остается менее пяти месяцев. Генеральный штаб лихорадит. Столь частая смена начальников высшего планирующего органа вооруженных сил, безусловно, не пошла на пользу обороноспособности страны и не исключено, что стала одной из причин достижения Германией внезапности при нападении на СССР в июне 1941 года. Ни нарком С.К. Тимошенко, ни начальник Генерального штаба Г.К. Жуков не посмели направить в округа и армии директиву о приведении войск в боевую готовность ввиду угрозы нападения Германии, которая для них была очевидной. В тех условиях они не смели и не имели права принимать столь ответственные решения без санкции Сталина.

Вспомним последний мирный день, 21 июня 1941 года. «Вечером, – рассказывал Г.К. Жуков, – мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.

Я тотчас же доложил наркому обороны и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.

– Приезжайте с наркомом в Кремль, – сказал Сталин.

Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н.Ф. Ватутиным (заместителем начальника Генерального штаба) мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.

Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.

– А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? – спросил он.

– Нет, – ответил С.К. Тимошенко. – Считаем, что перебежчик говорит правду.

Молчание становилось мучительно-тягостным. В это время, как свидетельствуют очевидцы, в кабинет стали входить члены Политбюро – М.И. Калинин, В.М. Молотов, К.Е. Ворошилов, А.И. Микоян. То ли потому, что все сегодня уже встречались со Сталиным или перезванивались по телефону, за руку не здоровались, а, кивнув, проходили к длинному столу, занимавшему справа вдоль стены обширную часть кабинета, и молча усаживались на стулья. Тревожное, напряженное безмолвие.

Привычными движениями пальцев Сталин сломал две папиросы и заправил табаком трубку. Несколько раз пососал черный мундштук, затем, взглянув на трубку с раздражением, положил ее в пепельницу. Выпрямившись в кресле, обвел собравшихся долгим взглядом и, обращаясь к членам Политбюро, как-то очень буднично и спокойно пересказал последние сообщения с границы.

– Что будем делать? – после небольшой паузы глухо спросил он.

Все молчали. Было ясно, что наступил критический час в жизни государства. И этот беспредельно трудный вопрос требовал не просто ответа, а ответа-решения. Вновь скользнув глазами по сосредоточенным и словно потемневшим лицам членов Политбюро, Сталин повернулся к Тимошенко и повторил вопрос:

– Что будем делать?

– Надо немедленно дать директиву о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность! – ответил, сдерживая волнение, народный комиссар обороны.

– Читайте! – сказал Сталин, выразительно посмотрев на красную папку. Ее держал наготове Жуков, сидевший между Тимошенко и Ватутиным. Начальник Генерального штаба открыл папку, встал и, чеканя каждую фразу, громко и внятно, будто отдавая приказ командующим округами, начал читать проект директивы. Всем своим видом – волевым, чуть выдающимся вперед подбородком, смелым разлетом бровей над глазами, твердой интонацией голоса, привыкшего приказывать, – он как бы олицетворял непреклонную власть. Чувствовалось, что читая документ, Жуков почти воочию видит, как поэшелонно развертываются в боевые порядки стрелковые соединения, как занимает огневые позиции артиллерия и изготавливаются к боевым действиям авиационные полки.

Когда Жуков окончил читать, Сталин опустил голову, забарабанил пальцами по столу и после короткого раздумья сказал:

– Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. – Он посмотрел в сторону сидящих за столом членов Политбюро. – Надо дать короткую директиву, – развивал мысль Сталин, заметив, как Ворошилов утвердительно кивнул, – в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.

Жуков нетерпеливо и вопросительно-тревожно посмотрел на маршала Тимошенко. Тот, кажется, понял его и обратился к Сталину:

– Товарищ Сталин, время не терпит… Разрешите здесь же приготовить новый проект директивы.

– Конечно, – согласился Сталин и, переждав, пока Жуков и Ватутин выходили из кабинета, чтобы в соседней комнате засесть за срочную работу, спросил у Молотова: – Когда будет германский посол?

– В двадцать один тридцать, товарищ Сталин, – ответил Вячеслав Михайлович.

Прошло немного времени и в кабинет председателя Совнаркома вернулись Жуков и Ватутин. Они приблизились к столу Сталина. По его разрешению Жуков раскрыл папку и зачитал директиву. Ее основная часть гласила:

«…а) в течение ночи на двадцать второе июня сорок первого года скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;

б) перед рассветом двадцать второго июня сорок первого года рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;

в) все части привести в боевую готовность. Войска держать рассредоточено и замаскировано;

г) противовоздушную оборону привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов;

д) никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.

Двадцать первого июня сорок первого года» (ЦАМО РФ, ф. 132-А, оп. 2642, д. 40, л. 3).

Сталин спросил у присутствующих, все ли согласны с директивой войскам, и, не услышав возражений, передал папку, взятую у Жукова, наркому обороны.

– Подписывайте.

Директиву подписали Тимошенко и Жуков. Ватутин немедленно увез ее в Генеральный штаб для передачи в штабы приграничных военных округов. Копия директивы направлялась Народному комиссару Военно-морского флота.

В 3 часа 07 минут 22 июня наркому обороны и начальнику Генерального штаба позвонил командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С. Октябрьский и сообщил о подходе со стороны моря большого количества неизвестных самолетов. Спустя минут двадцать начальник штаба Западного особого военного округа генерал В.Е. Климовских доложил о налете германской авиации на города Белоруссии. Минуты через три о налете авиации на города Украины сообщил начальник штаба Киевского особого округа генерал М.А. Пуркаев. Вскоре последовал доклад командующего войсками Прибалтийского особого военного округа генерала Ф.И. Кузнецова.

«Нарком приказал мне звонить И.В. Сталину, – вспоминает Г.К. Жуков. – К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны.

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным…

Минуты через три к аппарату подошел И.В. Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

Наконец И.В. Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте в Кремль с Тимошенко…

В 4 часа 30 минут утра мы приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.

И.В. Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку» (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 265–266).

22 июня в 3 часа 15 минут германские вооруженные силы вторглись на территорию СССР. Войну Советскому Союзу объявила также Италия. Развернулись приграничные сражения войск трех фронтов: Северо-Западного, Западного и Юго-Западного.

В Кремле немедленно собралось руководство страны и высшее командование РККА. В результате обсуждения обстановки в 7 часов 15 минут в войска пошла директива № 2.

«22 июня 1941 года в 04 часа утра, – говорилось в ней, – немецкая авиация без всякого повода совершила налеты на наши аэродромы и города вдоль западной границы и подвергла их бомбардировке. Одновременно в разных местах германские войска открыли артиллерийский огонь и перешли нашу границу. В связи с неслыханным по наглости нападением со стороны Германии на Советский Союз приказываю: