Девы ночи

– Кирие елейсон!

– Мы опять греки? – спрашиваю.

– В обязательном порядке. Сегодня у нас в гостях польская делегация.

– Откуда ты знаешь?

– Программа расписана до конца недели. Не волнуйся. Твои функции остаются прежними – примешь деньги и дашь четвертак портье.

– Этот портье неплохо зарабатывает.

– Неплохо. Но не все идет ему в карман. Он должен еще поделиться. Свою лепту получит администрация и дежурный милиционер.

– Боже, сколько людей знает, что мы не греки!

– О, их значительно больше. Приплюсуй всех местных проституток.

– Неужели у них такой наметанный глаз?

– У них свои возможности. Кстати, тут уже одна подходила и предлагала за тебя пятьсот рубасов.

– За ночь? – смеюсь я.

– Ну, ты слишком высоко себя ценишь. Пятьсот за то, что ты возьмешь их под крыло. Им понравилось, как ты работаешь. У тебя интеллигентная физиономия, а это в нашем ремесле редкость. Такой вот курдупель ни малейшего доверия у порядочного человека не вызовет. Кто поверит, что он в ресторане случайно? Он торгует проститутками, и никто даже не сомневается, что имеет дело с проститутками. А если за это возьмешься ты, клиент действительно может поверить, что ты берешь деньги за сестру-студентку, которой очень хочется прибарахлиться, да не за что. И в постель с мужчиной она идет, словно на государственный экзамен, а наутро обязательно умоется слезами: «Ах, что я наделала! Ах, зачем я пила столько шампанского! Как вы могли воспользоваться моей слабостью?!» и т. д. Понятно тебе?

– Может, и вы так с утра рыдали?

– А ты думал! – встряла в разговор Марианна. – Мой дорогой Теймураз наклюкался так, что, как только мы пришли в номер и выпили еще бутылочку, он повалился и захрапел. Ну, я быстренько его раздела догола, сама тоже разделась и счастливо уснула. С утра он, бедолага, не мог вспомнить – было у нас что-то, или нет. Потом с криком: «Вах! Сколка денег угробил!» бросился меня насиловать. Но я бойко защищалась. «Уважаемый! – сказала я. – Вы заплатили за ночь. А сейчас белый день…» За что я люблю грузин – они джентльмены. Теймураз оставил меня в покое. Только, одеваясь, каждый раз произносил: «Пагулали, да? Могитхан?! Пагулали, да?»

Девушки заливаются смехом.

– Таким образом, я провела очень целомудренную ночь.

– А как ты, Елена?

– Ну, я была вынуждена поработать. Но в меру. Мой тоже был залит до краев. Утром он долго искал кошелек, который почему-то оказался под кроватью. А из кошелька, представь себе, не пропало ни копейки. В конце концов, там было всего восемьдесят рублей. Зато пропали два билета до Тбилиси. Представляешь, каково отчаяние?

– Пагулали, да? – хохочет Марианна.

– А эти билеты теперь в твоей сумочке? – догадываюсь.

И теперь уже втроем мы хохочем, как сумасшедшие.

– Нет, их там уже нет. Мы же ездили на вокзал за вещами. – При этом Елена кладет мне в карман двадцать пять рублей. – Ты доволен?

Еще бы! Восемьдесят пять рублей, не считая туфель! Из них двадцать пять краденых. За такую сумму еще не садят. Я могу спокойно пить шампанское.

Чувствую, как все глубже и глубже опускаюсь на таинственное дно. «Играешь с огнем, – шепчет мне на ухо пани осторожность. – Никто тебе не спасет, когда вляпаешься по уши. Потому что ты – один. И никто». И верно, кто я? Писатель? Но ведь я нигде не печатаюсь. Что я кому объясню? Что изучаю жизнь проституток? Чтобы написать рассказ?.. Нет-нет, этого ни в коем разе говорить не следует. Представляю, как капитан милиции смотрит мне в глаза и укоряет: «Пишешь клевету на нашу действительность? Для тех, кто за границей? Обливаешь грязью свою Родину? На кого ты работаешь? Сознавайся! Добровольное признание облегчит вину!»

Почти такие же слова я услышал, когда меня задержала милиция при совершении ужасного преступления: я фотографировал мусорный ящик. А в ящике рылся горбатый дедушка. Никогда не думал, что мусорники относятся к военным объектам. А оказалось, что это именно так. Пленку засветили, меня несколько часов помурыжили, заставили написать объяснение и отпустили. До следующего раза.

– Эти пятьсот рубасов мы бы поделили поровну, – вздыхает мечтательно Марианна. – Соглашайся, тут золотое дно.

– А Франь?

– Думаю, от комиссионных он не откажется.

– А легавые?

– Ну и чудак ты. С легавыми всегда можно договориться. Разве ты еще не заметил, что милиция на проституток внимания не обращает? А не обращает потому, что их в Советском Союзе нет. У нас ни секса нет, ни проституток. А как можно наказать того, кого не существует? Врубился?

– Сутенеров тоже не существует?

– Натурально! Откуда им взяться без проституток?

– Зато есть другая возможность – привлечь за тунеядство.

– Разве что какую-нибудь шмару, как вон та твоя знакомая, – и Марианна кивает на профуру. – А у путаны все документы в порядке. Я, например, работаю лаборантом в школе.

– Интересно – такой заработок, как за вчерашнюю ночь, наверно, нечасто случается?

– Бывает и больше. Нужно чувствовать клиента. Я сразу оцениваю его возможности. Ведь мы работаем под неопытных девочек. Я понимаю, что это до поры до времени, потом уже такой номер не пройдет. Но сейчас у нас такса – не ниже пятидесяти. Во время разговора с клиентом ориентируюсь, насколько он втрескался в меня и какими финансами диспонирует. Потом я поддаюсь на уговоры пойти с ним на квартиру или в гостиницу, но предупреждаю, чтобы не смел подкрадываться. Тогда он соблазняет золотыми горами. Как правило, весьма абстрактными. Но пока я не услышу что-то конкретное, и, заливаясь румянцем от стыда, не соглашусь, до тех пор я никуда с ним не пойду. По дороге намекаю, что он может меня обмануть. И разгоряченный клиент платит вперед… У каждого свой метод.

– А что будет, когда вы станете старше?

– Ничего страшного. Просто сейчас мы при минимуме работы получаем неплохие деньги. Со временем придется все-таки отточить мастерство. Опекун нам тогда тоже будет очень нужен, чтобы делать рекламу. Все-таки мне неудобно хвалить себя перед клиентом.

– Но ведь есть еще одна перспектива – выгодно выйти замуж! – встревает Елена.

– А я этого и не отметаю, – соглашается Марианна. – Это вообще идеальный вариант – выйти замуж за действующего члена академии наук.

– Жаль только, что на ту пору, когда они становятся действующими членами академии наук, их члены становятся уже недействующими, – засмеялся я.

– Подумаешь! А нам этого и не надо. Главное – прожить жизнь так, как говорил Островский. Чтобы не было мучительно больно. Потом. От жизни нужно взять все самое кайфовое. И как можно больше. Такой девиз.

– К нам идут, – шепчет Елена.

Действительно, к нашему столику направляются трое поляков. Всем под сорок. Двое мужчин и одна женщина. У нее большой круглый живот, а полные бедра, кажется, вот-вот выскочат из плена тесных джинсов и явят нам свою рубенсовскую рыхлость.

– Рrzepraszam… Сzy tu jest wolno?[35 - Прошу прощения… Здесь свободно? (Польск.)]

Мотаем головами, что одновременно означает и «не понимаю» и «не занято». Поляки рассаживаются и деловито оглядываются в поисках официанта.

– Готи го аристос ятрос каи, – говорит Елена.

– Хреяс тон ен морион, – поддерживает разговор Марианна.

– Батрахомиомахия, – вспоминаю я название поэмы Гомера.