Девы ночи

Вернувшись назад, соски застают за своим столом уже представителей Средней Азии в тюбетейках.

А курдупель все плетет и плетет свою паутину… Меня, однако, беспокоит, что он слишком часто поглядывает в нашу сторону. Правда, я не танцую, и то, что я рассматриваю зал, действительно может вызвать подозрение. Осмотрев танцующие пары, вылавливаю глазами чудесную блондинку в таких тугих джинсах, что все соблазнительные выпуклости – как на ладони. Она отплясывает с каким-то порядком захмелевшим пицыком[24 - Здесь: типом (галич.)], явно не кавалером. «Ах, Адеса, жемчужина у моря! Ты, Адеса, знала многа горя». Когда музыка заканчивается, я все еще продолжаю следить за блондинкой. Пицык подводит ее к банкетному столу, где разместились человек двадцать, и садится напротив. На столе – букеты цветов, которые свидетельствуют о том, что народ гуляет чей-то день рождения.

При первых звуках музыки я пересекаю расстояние, которое нас разделяет, и приглашаю блондинку на танец. По дороге разминаемся с курдупелем.

– Сервус, Надя! – бросает он, вонзив свои глаза прямо в меня.

– Привет, Франь! Ты почему меня не поздравляешь?

– А с чем это?

– С днем рождения!

– Неужели? Ну, все – фалюю[25 - Иду (галич.).] за шампанским.

– Одним шампанским не обойдется!

Но тут нас подхватывает вихрь танца, и Франь пропадает.

– Я вижу, этот Франь знает весь ресторан.

– А как же! Такая у него робота.

– Какая именно?

Надя смеется и избегает ответа. Она захмелела, и ее глаза сияют безграничной радостью.

– И сколько вам сегодня стукнуло?

– Восемнадцать.

– Поздравляю. А можно, я вас поздравлю шампанским? Обещаю, что одной бутылкой не обойдется.

Дальше я выясняю, что Надя работает секретаршей в научно-исследовательском институте на Лермонтова. Еще успеваю вытянуть из нее номер телефона, и танец заканчивается.

– Не забудьте про шампанское, – смеется Надя, когда я, проводив, пододвигаю ей кресло.

Пригласить ее на следующий танец не получилось, поскольку музыканты сделали перерыв, и за нашим столом снова стало шумно. Вот Теймураз начинает выспрашивать у Марианны, в чулках она или в колготках, а когда узнает, что в чулках, то выясняет, где именно они заканчиваются. Руки Отара уже пустились в кругосветное путешествие по Елене. Все нормально. Я рад за них.

Выхожу в уборную и сосредоточенно расчесываю буйный тогда еще чуб, жмурясь от клубов дыма. Вдруг замечаю за своей спиной курдупеля, рука с расческой застывает. Он улыбается, но лицо его сурово, даже жестоко. Перебитый нос, шрам на щеке. У меня тоже перебитый нос и шрам на виске. Но почему-то не такой грозный вид. Да и бицепсами я похвастаться не могу. Он кивает в сторону, и я послушно отхожу подальше от курильщиков.

– Под греков работаете?

Вопрос застает меня врасплох, и я на всякий случай трясу головой, одновременно лихорадочно обмозговывая какой-то ответ. Но какой может быть ответ?

Лучше всего – прикинуться подвыпившим. Как он меня раскусил?

– Давай без фокусов, – изрекает Франь. – Я за тобой давно наблюдаю. Выйдем, поговорим.

В фойе он выбирает безлюдный угол.

– Что это за телки с тобой? Я их раньше не видел.

– Из Одессы.

– За чужую территорию нужно платить. Ты этого разве не знаешь?

– Знаю.

– А они об этом знают?

– Они – нет. Они просто отдыхают. И я тоже.

– Шлангом прикидываешься? Ты слыхал о Фране Короле?

– Нет.

– Это я.

– Очень приятно. Юрко.

– Прекрати хохмить. Я тебя узнал. Я с твоими договорился, что Збоиска и Голоско – ваши. До «Ватры» включительно. Мало?

Он принял меня за кого-то другого, но за кого? Что ему ответить? Здесь мы не очень-то и одни. Два каких-то збуя[26 - Амбала (галич.).] вертятся неподалеку и поглядывают исподлобья… Доигрался. Будут бить. Или не будут? Нет, все-таки, наверное, будут. Такие бить любят.

– Ну, ваши тоже не раз нарушали территорию, а я делал вид, что не заметил.

– Ты о Шиньоне? Это же дурак! Да и когда это было? Но после того, как ты расправился с этими чудиками с Подзамче, я тебя зауважал. Да и для Шиньона ты авторитет.

И тут я вспомнил! Боже мой! Я вспомнил, за кого он меня принимает!

Это было зимой в кафе «Ватра», неподалеку от гостиницы «Львов». Кафе «Ватра» в позднее время превращалось в гадюшник, в котором догонялись все, кто еще не принял своей дозы. Мы с Виктором забрели туда с очень простой целью – снять парочку колежанок[27 - Подруг (галич.).] на субботний пикник в лесу. Как назло, в «Ватре» уже заседала одна пьянь, несколько прокуренных штахет[28 - Здесь: женщин, отличающихся излишней худобой.] погоды не делали, и нам не оставалось ничего лучшего, как и самим догнаться на сон грядущий. Вдруг к нам подошли цыгане со Збоиск и спросили:

– Вы цыгане?

Виктор и правда был похож на цыгана. Хотя в действительности таких здоровенных среди цыган мне видеть не приходилось. Кроме того, он комик. Он мог веселить любую публику и сыпать сто слов в минуту. С ним было очень выгодно шляться по кнайпам. Я никогда не умел моментально подыскать первой фразы для знакомства с барышней. Как правило, я выдавливал ее из себя уже тогда, когда танец заканчивался или панна выходила из трамвая. Виктор брал эти первые реплики прямо с потолка. Начиная от банального «Девушки, вы сестры?», до галантного «Боже, какие у вас очаровательные глазки!», или «Девушки, это не вы потеряли десятку? Нет? Прекрасно, пропьем вместе». Когда панны заглатывали эту нехитрую наживку, на сцене появлялся и я. Главное – не давать им прийти в себя и завалить их лавиной слов. Я брал интеллектом, Виктор – словесной мишурой. Вместе мы составляли прекрасную пару, разыгрывая как по нотам весь спектакль. Но и мы иногда терпели поражение. Если за столиком сидели две одинокие панны, то это не означало, что они свободны. Они могли дожидаться своих кавалеров. Услышав: «Мы ждем наших молодых людей», я моментально скисал и утрачивал интерес к разговору, мое метанье бисера прекращалось и я переключал внимание на бокал, но Виктора это не останавливало.

– А, я знаю, кого вы ждете! Тех двух даунов с Кульпаркова?[29 - Район Львова; известен находящейся там больницей для душевнобольных.] Такие красивые девушки, ай-яй! А вы разве не знаете, что они там лечились? Говорю вам! Я там доктором работаю.

Если в этот миг появлялись их молодые люди, а, как правило, это были тихие интеллигентные студенты, Виктор, который уже успел узнать их имена, восклицал:

– Чуваки! Вас уже выпустили? Как там доктор Брунь? Мне пятая палата привет не передавала? Бодюля! У тебя чего такой кислый вид? Опять клизму ставили?

В тот фатальный раз, когда к нам подошли цыгане, он тут же оценил ситуацию и выпалил:

– Ага, мы цыгане! – и радостно закивал головой.

Я рассмеялся, не зная, к чему это ведет.