Империя Зла

– Да хоть сто, – ответил я любезно. – Вы только что брякнули, что без знания прошлого нельзя знать будущее. Вы в самом деле уверены, что знание прошлого хеттов… или даже Древней Руси, что к нам совсем близко… даже знание прошлого времен Екатерины Второй как-то поможет разобраться с проблемами Интернета, экологических катастроф, добычи нефти или конфликтов с применением ядерного оружия, узнать будущее компьютеризации и космических полетов?

Коломиец открыл рот, складки на лбу углубились, лихорадочно ищет ответ, а всеслышащий, как Моссад, Коган злорадно:

– Зато звучит как красиво! Глубокомысленно! Можно повторять и повторять, и всякий раз вид будет мудреца, и никто не плюнет хотя бы под ноги. Это же надо: без знания прошлого… Да, сразу видно, Россия – страна непуганых идиотов.

– При чем тут Россия? Я впервые встретил это изречение в трудах Экклезиаста!

– Русский! – заявил Коган уверенно. – Тогда русские бежали от репрессий Колоксая. Они всегда бежали… Если вашим филологам дать эту жидовскую фамилию, то сразу найдут русские корни. Слонов же нашли?

Снова появилась Марина, на подносе кофейник и две чашки, кто-то заказал помимо меня. Остальные закрутили носами, как охотничьи псы, почуявшие бодрящий запах убегающего зайца.

Милое лицо Марины слегка припухло, под глазами наметились мешки, а на щеках косметики было больше обычного. Как и все женщины, старается как можно дольше выглядеть молодой. Мы все изо всех сил не замечаем мелкие морщинки у глаз, только жизнерадостный Краснохарев сочувствующе бухнул с носорожистой грацией:

– Ребята, а что я нашел от увядания кожи!.. Шесть литров пива на ночь, и утром ни одной морщины!

Марина, что начала было с надеждой прислушиваться, фыркнула и удалилась, в отместку вроде нечаянно задев Краснохарева подносом по уху. Я с наслаждением отхлебнул горячего, по горлу прокатился колючий еж, живительная волна пошла по телу.

– Многие годы, – сказал я, – наши умные головы строили коммунизм, светлое будущее всего человечества! Уже каждому грузчику было видно, что ни хрена не получается и не получится, а они все строили, строили, строили… Разрыв между благородной идеей и реальной жизнью наконец оказался так велик, что наконец все разом и страшно рухнуло…

Я говорил в пространство, ни к кому не обращаясь. Все заняты конкретными делами, только у меня его нет, или же мое конкретное в том и есть, что говорю вот так, бросаю урожай просто на ветер, в надежде, что какие-то зерна попадут не на камни, а в щели между ними, прорастут, не сгинут, а при удаче дадут семена. Кто-то из министров услышит краем уха, у кого-то в подсознании отложится словцо, идея, мысль, а то и просто останется заноза, заставит вернуться и подумать еще разок над вроде бы привычным…

Коган оторвал взгляд от экрана, спросил подозрительно:

– Это вы к чему такую преамбулу?

– К тому, – ответил я с готовностью нанятого шута, – что сейчас подобное же светлое будущее всего человечества строит Европа, а с ней и Россия. Не замечая, что и эта благородная химера от реальной жизни отдалилась, отдалилась невероятно!.. Я говорю о нашей юриспруденции. В частности, Уголовном кодексе. Уже любому грузчику понятно, что благородные идеалы коммунизма… то бишь отмена смертной казни, содержание преступников в тюрьмах-санаториях – это бред, что далек от реальности. И чем дольше будут делать вид, что этот вид коммунизма устоит, тем страшнее будет катастрофа. Я уже присматриваю за работой над новым кодексом, но пока разработают и примут, хорошо бы, чтобы кто-то проследил, чтобы как можно быстрее… прямо с сегодняшнего дня начали создаваться суды присяжных!

Коломиец воскликнул невольно:

– Но это же… ужасно! Если простой народ будет судить, кого сажать, кого расстреливать, то у нас фонарных столбов не хватит для повешенных!..

– На балконах можно, – предложил Коган. – Мне дед, кстати потомственный москвич, рассказывал…

Я с неудовольствием признался:

– Перегибы будут. Но с другой стороны, как завоевать доверие народа быстро и надежно?.. Ведь народ, который верит своим вождям, тот и работает лучше. И пьет меньше. И страну защищает по-настоящему, а сейчас кому она нужна?.. Мы не то что от Чечни, от племени тутси не отобьемся, если вдруг захотят захватить всю Россию. Если не хотим, чтобы мы и народ были отдельными категориями… я выражаюсь ясно?.. тогда надо привести в соответствие нормы права с нормами общества. Понимаю, сейчас даже вы на меня всех собак спустите, но если во всем западном мире дикость… то у нас она удесятеренная, устократненная. Чечня так прекрасно дралась потому, что у нее, как у нас еще при князе Святославе, нормы права совпали с нормами народа.

Краснохарев нахмурился:

– Я не успеваю за вашей мыслью. Вы ведь не практик, а теоретикам свойственна этакая прыть необыкновенная в мыслях.

– Для… – я сделал паузу, пояснил: – Для Краснохарева поясняю. Когда в Чечне под прицелом телекамер расстреляли по суду шариата убийц и насильников, то во всем мире поднялась буря возмущения. Но вы слушали этих людей? Я слушал наших депутатов и следил за их лицами. Как они красиво и книжно клеймили это средневековье! А придя домой, каждый… да-да, почти каждый, наверняка девяносто девять процентов!.. говорил дома, на кухне, жене и собаке, что как бы здорово такое же в Москве! Тысячами надо бы к стенке…

По их смущенным лицам видел, что и они дома, на кухне… Краснохарев помялся, сказал с неудовольствием:

– Странные вы речи ведете, Виктор Александрович! Одно дело думать, другое – говорить.

– Мы ж политики, – подтвердил понимающе юркий Коган.

Краснохарев посмотрел холодно:

– Мало ли что я о вас, Виктор Александрович, думаю… да и сам не хотел бы прочесть ваши мысли обо мне, честно скажу. А вот в поведении мы все здесь люди корректные, даже вон Коган временами… да, временами. Так и с законами! Мало ли что мне хочется, а поступать надо… э-э… как надо.

Они переглядывались,

– А как надо? – спросил я. – Сейчас юриспруденция оторвалась в такие заоблачные высоты, что у нас теперь два закона: по одному – преступника надо холить и лелеять, не дай бог синяк при задержании, обеспечить ему адвокатов, суд в полном составе, санаторные условия в тюрьме, а потом центр реабилитации с курортным режимом! Это в нашей-то голодной стране! А по другому: стрелять всех к чертовой матери. Только первый, абсолютно оторванный от жизни, почему-то имеет силу, а второй, который поддерживает весь народ, включая слесарей, инженеров и академиков, остается в пожелании. Вот и имеем общество, где всем на все наплевать, потому что народ видит, что власть в стране… да и в Западной Европе захватили какие-то марсиане, проводят какую-то странную политику…

Кречет крякнул, сказал с двусмысленной улыбкой:

– Нашим юристам, в самом деле, планы всемирного коммунизма бы строить! Я говорю о юристах всего Запада. Так же прекрасно и оторвано от жизни. Но в России так привыкли каждый шажок сверять с Западом, что сами уже в соплях путаемся. Когда говорят об общепризнанных нормах, то, само собой, имеются в виду нормы Запада. Виктор Александрович сослался на расстрел в Чечне, но это только потому, что для нас новинка – как же, в цивилизованной России! – хотя на самом деле по всему Востоку, а он постарше, побольше и даже побогаче крохотной Европы, ставят к стенке даже за воровство. Потому там воруют раз в столетие… Да, приняв законы Запада, мы вбили клин между властью и народом. Если же начнем расстреливать бандитов, то народ, конечно, поймет и одобрит, а вот интеллигенция…

– Повопит, – сказал я быстро. – Но только друг перед другом. Я ж говорю, каждый интеллигент сам бы стрелял… нет, конечно, сами ручки марать не изволят, но жаждут крови! А поговорят только из комплекса псевдообразованности. Чтоб Европа вдруг да не думала, что в России все такие дикие, Камю не читают… Просто, мол, в дикой стране живут, где правят всякие самодуры-кречеты. Но, голову даю на отрез, на самом деле такую резню примут с удовольствием. А мы получим поддержку всего народа. Не нынешнюю, пассивную, а… реальную!

Коган поежился:

– Погромы будут?

Краснохарев покосился рассерженно:

– Как вам все неймется! Двух зайцев одним камнем! И лишний раз покричать в свое удовольствие, что евреев обижают, и в Израиль загнать еще пару миллиончиков наших сограждан. А то не едут, проклятые. Там самим пахать приходится, а тут на хребте русского народа ездиете…

Кречет хмыкнул:

– Тут на днях один был на приеме. Из высших сионистских… Нельзя ли, мол, как-нибудь пару погромов. Хотя бы где-нибудь на окраине. В Перми берутся организовать сами. А то в Израиле рабочих рук не хватает, а палестинцы, что у них работают, то и дело с бомбами за пазухой приходят.

Сказбуш спросил с интересом:

– И что ответили?

– Да так, – ответил Кречет туманно. – Смотря что пообещают взамен. Поддержку в отношениях со Штатами, отсрочку долга Нидерландам, еще мелочишка, о которой пока говорить рано. А мы, что ж… Вон Коган горит желанием послужить далекой прародине. Его и вздернем.

Коган поежился, потрогал шею:

– Да я как-то не очень горю…

– Зато памятник поставят, – утешил Краснохарев злорадно. – А мы, скорбя, такой агромадный венок притащим! С лентами. Хоть красными, хоть черными. А хоть с голубыми. Это ж не за какую-то Россию пострадаешь, а за свой Израиль!

Коган вздохнул:

– Ладно, уговорили. Если венок большой…

А Сказбуш сказал с неудовольствием:

– Что погромы… Морду набить, подушку распороть… Вон на Украине так всегда от мала до велика всех под корень! Начиная со Святополка Окаянного и через Хмельницкого и гайдамаков до Петлюры и Бандеры. Вы уж, Платон Тарасович, торгуйтесь как следует! Они что угодно дадут за то, чтобы им свой Израиль людьми пополнить. Хоть половину американского флота, хоть любой штат к России присоединят на правах Татарии. Кстати, у них тоже не церемонятся. А с террористами так вовсе никогда в переговоры не вступают! Штурм, и все! При задержании живья не остается…

Он завистливо вздохнул. А Коломиец посмотрел на меня косо, сказал негромко, но с такой умелой актерской значительностью, что услышали все:

– Как сказал Цукерман… или Цукерник, уж не помню точно: