Империя Зла

– Борис?.. Мне казалось, его зовут… зовут…

– Как зовут по паспорту, – переспросил Коган живо, – или как его назвали вы? В минуту, так сказать, вдохновения. Образно очень…

Кречет поморщился, Коломиец оскорбленно разводил руками, не находил слов, а на выручку культуре пришел Сказбуш:

– Это новый. Прежний создал три банка, один на свое имя, два на подставных лиц, теперь ворочает миллиардами открыто… Миллиардами долларов, не рубликов! А новый, как ни странно, вместо того чтобы торопливо подбирать крохи, доворовывать мелочи, которые в спешке растеряли акулы… взялся за реконструкцию православия! По крайней мере, так заявил. Правда, вряд ли сам знает, что с ним делать, но сила в нем звериная, спит по четыре часа в сутки, пашет, как стадо волов, вокруг него уже начала собираться ярая молодежь. Кто-то из священников, а кто-то из тех, кто не мыслит Русь вне православия…

Кречет развел руками:

– Бог им в помощь. Дело их гиблое, но я им сочувствую. Если честно, у меня к исламу все-таки враждебного чувства больше, чем любви… той вовсе нет, все с молоком матери впитывается, это уже мои внуки-правнуки воспримут ислам как родное… Да и вообще, я всегда сочувствую искренним людям. Если, конечно, этот новый патриарх не просто более ловкий политик, что на изломе попытается сорвать куш побольше, чем его предшественник. Тот, кстати, не три банка открыл, а четыре. Четвертый как раз сегодня скупил акции самого крупного алмазного рудника.

– А этот, новый?

– Опирается на старообрядцев. Так что у нас есть не только «Молодежь ислама», то и «Молодое православие».

– Бравые ребята, – согласился Сказбуш. – Я знаю эту породу. Сам из такой.

– Вы? – удивился Коган.

Сказбуш холодно посмотрел на финансового гения:

– Когда в шестидесятые наша пропаганда кричала, что могучие США вот-вот нападут на бедную маленькую Кубу, гордую и до задницы революционную, я написал, как и тысячи других парней, письмо в кубинское посольство, просил допустить меня воевать на стороне Кубы добровольцем. На самом же деле, если честно, мне было все равно, за кого там воевать: за Фиделя или за Батисту. Как и пару лет спустя мечтал как-нибудь попасть в Иностранный легион, чтобы воевать среди пальм, по которым скачут обезьяны, а над головой летают настоящие попугаи, воевать в расстегнутом до пупа мундире, с закатанными рукавами… Эти ребята из «Молодого православия» просто рады возможности подраться. Не просто в подворотне с такими же идиотами, а как бы за правое дело!

Он протянул Кречету листок. Тот отставил на вытянутую руку, дальнозоркость прогрессирует и у президента, прочел задумчиво:

– Кириллов Борис Павлович… Гм… ладно. Получится так получится! Если сумеет создать сильную и злую старообрядческую церковь, то будет у нас православие. Если не удастся, будет ислам. Мне, как президенту, положено не вмешиваться, а взирать с высоты своего полета. Кречеты же залетают высоко.

Он сунул листок Сказбушу, тут же забыв о молодых старообрядцах. Краснохарев развернул перед президентом толстую папку с листами размером с кровельные листы, все в гербах и печатях. Сказбуш вздохнул, тщательно упрятал бумажку, перегибая так, чтобы не стерся на сгибе номер телефона.

Я помнил по новостям, что на руинах православной церкви быстро возникла церковь старообрядцев. Собственно, не возникла, а вышла из подполья, куда ее загнала еще при никоновском расколе официальная церковь.

Во главе стоял умный и энергичный Борис Кириллов, который руководил общиной старообрядцев под Пермью, затем в самой Перми, в начале перестройки сумел сплотить разрозненные общины… точнее, координировать их жизнь, а когда начался развал самой системы официального православия, быстро прибрал растерянные души под свое крыло.

Христианская мораль прижилась, подумал я мрачно, потому что ориентируется на слабых, убогих, немощных, оправдывает трусость и ничегонеделанье. Если честно, каждый из нас в какие-то минуты чувствует себя слабым, неспособным постоять за себя, дать в зубы обидчику… И тогда на помощь приходит спасительная формула, что надо прощать врагов, что надо смиренно переносить удары судьбы, не роптать, ибо кто страдал в этой жизни, тот будет вознагражден.. ха-ха!… в загробной. А кто вас пинал в этой жизни, тому ох как дадут черти вилами на том свете!

Если Христос и ориентировался на слабых, в самом деле жаждал дать им утешение, то его учение быстро сумели взять на вооружение сильные. С хохотом насилуя слабых, приговаривали: терпите, да вознаграждены будете там, за гробом. А нас за гробом уж как бить будут!

В невеселые мысли проник, как отмычка кагэбиста, задумчивый голос Сказбуша:

– А что, если как-то помочь этим ребятам?.. Все-таки пытаются спасти православие! А оно, как ни крути, все-таки наше. Мы столько веков с ним прожили, стало совсем русским. И когда сербы задрались с мусульманами, мы сочувствовали сербам только потому, что православные, а мусульмане для нас враги, хотя те же самые сербы, только принявшие ислам…

Кречет смолчал, перевел взгляд на меня. Я понял, что к ответу принуждают футуролога, ответил раздраженно:

– Господин президент! Вы знаете, что меня больше всего возмутило в когда-то еще совсем молодой и растущей фирме МММ? Задолго до того, как они начали выпускать всякие там липовые бумажки?.. Та знаменитая их акция с оплатой проезда в метро!.. Ах да, вы ж в метро не ездите, все на бронированном автомобиле…

– Я тогда ездил на бронетранспортере, – прорычал Кречет, – но вы продолжайте, продолжайте!

– Говорю, они однажды оплатили сутки работы метрополитена, и все жители Москвы ездили бесплатно, за счет МММ. Меня это взбесило тогда до свинячьего визга. Хотя все турникеты были отключены, я все равно упрямо бросал пятачок, тогда еще были пятачки… кругленькие такие, медные, в щель автомата. Я не желал, чтобы за меня кто-то платил!.. Я могу позволить бросить пятачок за меня или пробить талончик в троллейбусе своему другу или подруге, но никак не незнакомому человеку. Я не хочу быть обязанным кому-то. Я не хотел быть благодарным какой-то там МММ. Я возненавидел ее за эту дурацкую купеческую замашку.

Кречет сказал с усмешкой:

– Виктор Александрович! Пожалуй, вы были единственным в стране человеком, кого возмутила эта акция. Остальные были рады халяве.

– Верно, – согласился я печально. – Я тогда работал в коллективе… они могут вспомнить сейчас, как я кипятился, орал, а они пожимали плечами. Это ж, мол, прекрасно, что фирма часть своих доходов пускает на нужды населения. Да, пожалуй, они и сейчас не поймут. Это ведь совсем из другой категории. Как не поймут и того, что я не могу допустить, чтобы кто-то называл себя моим отцом, духовным или каким-то еще, меня – овцой, а я кивал и молчал в тряпочку…

Кречет хмыкнул, а ехидный Коган спросил коварно:

– А как же президент – отец народа?

– Президента избрали, – огрызнулся я. – На всенародных выборах! Правда, я голосовал против, но все-таки Кречета избрали открыто. А этот… первосвященник!.. не знаю, откуда взялся! Какие чины из КГБ назначили на своем тайном совещании? Ну и руководил бы своими, которые избрали. А то берется руководить и мною! Патриарх всея Руси!.. Так что молодые они или не молодые, но идут пока проторенной стежкой. Пока не увижу отказа от хамских замашек называть меня своим рабом, своей овцой, а себя – моим пастухом… пастырем по-латыни… то я – враг православия. Так же, как враг коммунизма, фашизма, любой диктатуры и любого хамского давления и унижения.

– Вы мне чашку опрокинете, – сказал Коломиец напряженно. – Вы не совсем правы в своем осуждении.

– В чем?

– Не правы, вот и все. Наше оно, православие! Наше.

Больше он ничего не сказал, насупился и отвернулся. Но все видели, как он бросил на меня взгляд, полный не только неприязни, но и откровенной вражды.

Глава 7

Мирошниченко неслышно скользнул в кабинет, пошептал Кречету на ушко, умело изогнувшись в полупоклоне и опираясь в спинку кресла двумя пальцами. Кречет кивнул, поднялся, на наши взгляды ответил жестом, чтобы не радовались, скоро вернется, работать все равно надо.

Голоса тут же загудели громче. Краснохарев, тяжело перегнувшись, дотянулся до кречетовской кнопки. Ее шутя называли ядерной, но, когда палец премьера вжал ее до отказа, вместо грохота взрыва без скрипа приоткрылась дверь, Марина заглянула с приподнятыми в удивлении бровками.

Краснохарев развел ладонями:

– Мариночка, этот изверг нас не жалеет…

Марина мило улыбнулась:

– Я сейчас займусь.

Краснохарев едва успел убрать палец с кнопки, как дверь распахнулась снова, уже шире, в кабинет вплыли три девушки из столовой, расставили по столу подносы с гигантскими расстегаями, ватрушками, гамбургерами и биг-маками, а сама Марина внесла бурно кипящий кофейник.

Мне есть не хотелось, но, когда посмотрел на эту роскошь, ощутил, как в животе заворочалось нечто голодное и хищное, под ложечкой громко и бесстыдно квакнуло.

– Вообще-то министрами жить можно, – заявил бодро Коган. Он первым ухватил толстенную ватрушку, вгрызся в роскошный поджаренный бок. – Хоть и повесит потом… бесчинствующая толпа… м-м-м, какая прелесть!.. но хоть поедим всласть!

Яузов торопливо налил себе кофе, опытным взглядом военного оценив, что биг-маков хватит на всех, а кофе надо глотать, пока Кречет не вернулся, пробурчал:

– Поедим… Глядя, как едите, сразу видно, почему страна голодает. Небось всю Сибирь уже приватизировали?

– Почему… Сибирь? – удивился Коган.

– Ломоносов, наш великий предок, сказал, что богатства России будут прирастать Сибирью, – сказал Яузов значительно.

Коган поперхнулся, то ли из-за непомерно большого куска, что пытался проглотить по чисто профессиональной привычке, то ли что военный министр цитирует классиков, а министр культуры разрабатывает планы вторжения в Чечню.