Цвет волшебства

– В этой коробке сидит демон, который рисует картинки, – коротко перевел Ринсвинд. – Делайте, что говорит этот псих, и он даст вам золота.

Стражники нервно улыбнулись.

– Ринсвинд, я хотел бы, чтобы ты тоже был запечатлен на картинке. Вот так, прекрасно.

Двацветок вытащил уже знакомый волшебнику золотой диск, прищурившись взглянул на поверхность кругляша, потом пробормотал: «Думаю, тридцать секунд будет в самый раз», – и оживленно скомандовал:

– Улыбнитесь, пожалуйста!

– Улыбайтесь, – прохрипел Ринсвинд.

Из коробки раздалось жужжание.

– Готово.

Высоко над Диском парил второй альбатрос. Он летел так высоко, что его безумные оранжевые глазки видели весь Плоский мир – и даже все огромное, сверкающее Круглое море. К одной из ног птицы была привязана желтая почтовая капсула. Далеко внизу, невидимый за облаками альбатрос, доставивший патрицию Анк-Морпорка первое письмо, неторопливо взмахивал крыльями, возвращаясь домой.

Ринсвинд изумленно смотрел на маленький стеклянный квадратик. Это действительно он – крошечная фигурка, совсем такая, как в жизни. Стоит на фоне группы стражников, лица которых сведены перекошенными от страха ухмылками. Толпящиеся вокруг Ринсвинда люди вытянули шеи, заглядывая ему через плечо, и загудели в бессловесном ужасе.

Ухмыляющийся Двацветок извлек из кошелька пригоршню мелких монеток по четверти райну и подмигнул волшебнику.

– У меня были похожие проблемы, когда я останавливался на Коричневых островах, – сообщил он. – Тамошние жители посчитали, что иконограф крадет у них частичку души. Это ж смех, да и только!

– Аг-ха, – отозвался Ринсвинд, а потом, поскольку одного «аг-ха» было как-то маловато для поддержания разговора, добавил: – Однако, по-моему, я здесь не очень на себя похож.

– Обращаться с ним очень легко, – продолжал Двацветок, пропуская его замечание мимо ушей. – Смотри, тебе нужно всего-навсего нажать на этот рычажок. Все остальное иконограф сделает сам. Сейчас я встану вот здесь, рядом с Хруном, а ты снимешь меня на картинку.

Монеты непонятным, ведомым только золоту образом успокоили возбуждение собравшихся, и через полминуты Ринсвинд с удивлением обнаружил, что держит в руке миниатюрный стеклянный портрет Двацветка. Маленький турист размахивал огромным зазубренным мечом и улыбался так, словно сбылись все его мечты.

Они пообедали в небольшой харчевне рядом с Медным мостом; Сундук все это время просидел под столом. Еда и вино, значительно превосходящие по качеству то, чем обычно довольствовался Ринсвинд, помогли волшебнику отчасти расслабиться. Все не так уж и плохо, решил он. Чуть-чуть изобретательности, немножко смекалки – вот и все, что нужно.

Двацветок, казалось, тоже о чем-то размышлял.

– Видно, трактирные потасовки довольно обычная вещь в этих краях… – задумчиво глядя в кубок, сказал он.

– О, очень даже обычная.

– И, наверное, постоянно страдает меблировка, бьется утварь?

– Мебли… а, понял. Ты имеешь в виду лавки и все такое прочее. Да, скорее всего.

– Это, должно быть, очень огорчает трактирщиков?

– Я как-то никогда об этом не думал. По-моему, это их профессиональный риск.

Двацветок задумчиво посмотрел на волшебника.

– Здесь я, возможно, смогу помочь, – сообщил он. – Риск – это мое ремесло. Послушай, тебе не кажется, что пища чуть-чуть жирновата?

– Ты сам сказал, что хочешь попробовать типичную морпоркскую еду, – напомнил Ринсвинд. – Так что ты там говорил насчет риска?

– О, про риск я знаю все. Это моя работа.

– Я так и думал, что ты произнес именно эти слова. В первый раз я им тоже не поверил.

– Нет, лично я риску никогда не подвергаюсь. Пожалуй, самое захватывающее приключение в моей жизни случилось со мной, когда я опрокинул чернильницу. Нет, я оцениваю риск. Изо дня в день. Тебе известно, какова вероятность того, что в квартале Красного Треугольника в Бес Пеларгике случится пожар? Один к пятистам тридцати восьми. Это я сам сосчитал, – с оттенком гордости добавил он.

– За… – Ринсвинд попытался подавить отрыжку. – Зачем? Пр’сти.

Он подлил себе еще вина.

– Затем, чтобы… – Двацветок внезапно умолк. – Я не могу передать это на тробском, – объяснил он. – По-моему, у тробцев нет такого слова. На моем языке это называется…

Он выдал набор чужеземных слогов.

– «Страх-и-в-ванне», – повторил Ринсвинд. – Вот чудное слово. И что оно значит?

– Ну, допустим, у тебя есть судно, груженное, скажем, золотыми слитками. Оно может попасть в шторм или подвергнуться нападению пиратов. Ты не хочешь, чтобы это случилось, и поэтому берешь «пол-лисы» для «страх-и-в-ванне». На основе прогнозов погоды и данных о пиратстве за последние двадцать лет я вывожу вероятность того, что груз пропадет, затем прибавляю кое-что, а потом ты платишь мне некоторую сумму, рассчитанную на основе этой вероятности…

– …И кой-чего… – подчеркнул Ринсвинд, торжественно подняв палец.

– После этого, если груз действительно пропадает, я возмещаю тебе убыток.

– Возмечтаешь?

– Плачу тебе стоимость груза, – терпеливо растолковал Двацветок.

– А, понял. Это нечто вроде пари, да?

– Пари? Ну, чем-то похоже.

– И ты зарабатываешь деньги этим «страхом-и-в-ванне»?

– Конечно. Это дает проценты с вкладов.

Ринсвинд, нежась в теплом желтоватом сиянии, которым его окутало выпитое вино, попытался представить себе «страх-и-в-ванне» в терминах Круглого моря.

– П’моему, я не п’нимаю этот «страх-и-в-ванне», – твердо сказал он, лениво наблюдая за плывущей перед глазами обстановкой. – Вот магия – это да. Магию я п’нимаю.

Двацветок усмехнулся.

– Магия – это одно, а «отраженный шум подземного духа» – другое, – сказал он.

– Чево?

– Что?

– Што это за п’тешное слово ты сказал? – нетерпеливо переспросил Ринсвинд.