Стивен Кинг идет в кино (сборник)

Ну, конечно, чтение – два из трех бумажных пакетов, так оскорбивших его мать, были набиты книжками в бумажных обложках и почти все не выглядели легонькими.

Тот факт, что Бобби не знал ничего о том, как новый жилец проводит свой досуг, ее, казалось, почему-то успокоил. Она пожала плечами, а когда заговорила, то словно бы не с Бобби, а сама с собой.

– Ерунда. Это всего лишь книга. Да к тому же в мягкой обложке.

– Он сказал, что у него, может, найдется для меня работа. Но пока еще ничего не предложил.

Она молниеносно обернулась.

– Какую бы работу он тебе ни предложил, какое бы поручение ни дал, сначала расскажешь мне. Понял?

– Ну, понял. – Ее настойчивость удивила его и немножко встревожила.

– Обещай!

– Обещаю.

– По-настоящему обещай, Бобби.

Он покорно перекрестил грудь над сердцем и сказал:

– Обещаю моей матери именем Божьим.

Обычно все этим исчерпывалось, но на этот раз ей словно бы было мало.

– А он когда-нибудь… он когда-нибудь… – Тут она умолкла с непривычно растерянным видом. У ребят бывал такой вид, когда миссис Брэмуэлл вызывала их к доске подчеркивать существительные и глаголы, а они не могли.

– Что он когда-нибудь, мам?

– Не важно! – сердито отрезала она. – Убирайся отсюда, Бобби. Отправляйся в парк или в Стерлинг-Хаус, мне надоело смотреть на тебя.

«Так чего же ты пришла? – подумал он, но, конечно, вслух не сказал. – Я же не надоедал тебе, мам. Я тебе не надоедал».

Бобби засунул «Повелителя мух» в задний карман и пошел к двери. Там он обернулся. Она по-прежнему стояла у окна, но теперь опять смотрела на него. В такие секунды он никогда не видел любви в ее глазах. В лучшем случае что-то вроде озабоченного интереса, а порой (но далеко не всегда) почти ласковость.

– Мам, а? – Он было хотел попросить пятьдесят центов. На них он купил бы стакан газировки и пару сосисок в закусочной «Колония». Ему нравились тамошние сосиски в горячих булочках с чипсами и ломтиками маринованного огурца по краям.

Ее губы собрались как на шнурке, и он понял, что сегодня сосисок ему не есть.

– Не проси, Бобби. Даже и не мечтай («Даже и не мечтай» – одно из ее постоянных присловий). Я на этой неделе получила тонну счетов, не меньше, так что убери из глаз долларовые знаки.

Не получала она тонны счетов, вот в чем было дело. На этой неделе не получала. Бобби видел и счет за электричество, и чек за квартплату в конверте с надписью «мр. Монтелеоне» еще в прошлую среду. И она не могла сослаться на то, что ему скоро понадобится новая одежда – ведь учебный год кончается, а не начинается, а за последнее время он денег не просил – только пять долларов – квартальный взнос в Стерлинг-Хаус, а она и из-за них озлилась, хотя знает, что они покрывают и бассейн, и бейсбол Волков и Львов плюс страховка. Будь это не его мама, он бы подумал, что она жмотничает. Но сказать ей он ничего не мог – заговоришь о деньгах, и она сразу упрется, а на любое возражение, когда речь идет о деньгах, хоть о самых пустяках, она начинает истерически кричать. И становится очень страшной.

– Все в порядке, мам, – улыбнулся Бобби.

Она улыбнулась в ответ, а потом кивнула на банку с «Велофондом».

– А почему бы тебе не занять оттуда чуточку? Побалуй себя. Я тебя не выдам, а ты потом вернешь.

Он удержал улыбку на губах, но с трудом. Как легко она это сказала, даже не подумав, в какую ярость пришла бы, если бы Бобби попробовал занять чуточку из денег за электричество или за телефон, или из тех, которые она откладывает на покупку своих «рабочих костюмов», – для того, чтобы закусить в «Колонии» парой сосисок и, может быть, куском пирога «а ля мод»[18 - модный (фр.).]. Если бы весело сказать, что не выдаст ее, а она потом вернет. Да уж, конечно! И получить затрещину.

К тому времени, когда он вошел в парк, обида Бобби почти прошла и словечко «жмотничать» исчезло из его мыслей. День был чудесный, а у него с собой потрясная книга – разве можно таить обиды и злиться, когда тебе так подфартило? Он нашел скамейку в укромном уголке и открыл «Повелителя мух». Книжку надо дочитать сегодня, надо узнать, как все кончится.

Последние сорок страниц заняли час, и на протяжении этого часа он не замечал ничего вокруг. Когда он наконец закрыл книжку, то увидел, что колени у него усыпаны чем-то вроде белых цветочков. Полно их было и у него в волосах – он даже не заметил, что сидел в метели яблоневых лепестков.

Он смахнул лепестки, глядя на площадку для игр: ребята там балансировали и качались, и били по мячу, привязанному к столбу. Хохотали, гонялись друг за другом, валились на траву. Неужели вот такие ребята способны расхаживать нагишом и молиться разлагающейся свиной голове? До чего соблазнительно было отбросить все это, как выдумки взрослого, который не любит детей (Бобби знал, что таких очень много), но тут он посмотрел на песочницу и увидел, что сидящий в ней малыш рыдает так, будто у него сердце разрывается, а рядом сидит мальчишка постарше и беззаботно играет с самосваль-чиком, который вырвал у своего приятеля.

А конец книги – счастливый или нет? Какой бы психованной такая мысль ни показалась ему месяц назад, Бобби не мог решить. Сколько книг он ни прочел за свою жизнь, он всегда знал, хороший у нее конец или плохой, счастливый или грустный. Тед наверняка знает. Он спросит у Теда.

Бобби все еще сидел на скамейке под яблонями, когда через четверть часа в парк влетел Салл и сразу его увидел.

– Вот ты где, старый сукин сын! – воскликнул Салл. – Я зашел к тебе, и твоя мама сказала, что ты либо тут, либо в Стерлинг-Хаусе. Так ты наконец дочитал эту книжку?

– Угу.

– Хорошая?

– Угу.

Эс-Джей мотнул головой.

– Мне еще ни разу не попадалась стоящая книжка, но поверю тебе на слово.

– Как концерт?

Салл пожал плечами.

– Мы дудели, пока все не разошлись, так что прошло вроде бы неплохо – во всяком случае, для нас. И угадай, кто выиграл неделю в лагере «Виннивинья»?

Лагерь «Винни» для мальчиков и девочек, принадлежащий Ассоциации молодых христиан, находился на озере Джордж в лесах к северу от Мэнсфилда. Каждый год ХОК – Харвичский общественный комитет устраивал жеребьевку, и выигравший отправлялся туда на неделю.

Бобби стало завидно.

– Быть не может!

Салл-Джон ухмыльнулся.

– Угу, приятель! Семьдесят фамилий в шляпе, то есть, может, и больше, а старый лысый сукин сын мистер Кафлин вытаскивает Джона Л. Салливана Младшего, Броуд-стрит, девяносто три. Мама чуть не обмочилась.

– Когда поедешь?

– Через две недели после начала каникул. Мама попробует взять на тогда же свой недельный отпуск, чтобы съездить повидать бабку с дедом в Висконсине. На Большом Сером Псе.

«Большим Каном» были летние каникулы, «Большим Шоу» был Эд Салливан по телику в воскресенье вечером, а «Большим Серым Псом» был, естественно, междугородний автобус «Грей-хаунд» – серая гончая. Вокзал был чуть дальше по улице за «Эшеровским Ампиром» и закусочной «Колония».

– А ты бы не хотел поехать с ней в Висконсин? – спросил Бобби, испытывая нехорошее желание чуточку испортить радость друга, которому так повезло.

– Неплохо бы, да только пострелять из лука в лагере интереснее. – Он обнял Бобби за плечи. – Жаль только, что ты со мной не поедешь, сукин ты читальщик.