Тьма, – и больше ничего (сборник)

Я на какие-то мгновения застыл, заглядывая в кабину легковушки, одной рукой опираясь о борт, а вторую сунув под сиденье, где мы держали заводную ручку. Наверное, я знал, почему Генри удрал из школы и поменял автомобили, даже до того, как вытащил листок из-под импровизированного пресс- папье. Для дальней поездки грузовик надежнее. Скажем, для поездки в Омаху.

Папка!

Я должен взять грузовик. Полагаю, ты догадался, куда я еду. Оставь меня в покое. Я знаю, ты можешь послать шерифа Джонса, чтобы он привез меня домой, но я расскажу все, если ты это сделаешь. Ты, возможно, думаешь, что я изменю свое мнение, потому что я «всего лишь ребенок», НО Я НЕ ИЗМЕНЮ. Без Шен мне на все наплевать. Я люблю тебя, папка, пусть даже и не знаю почему, раз уж все, что мы сделали, приносит мне несчастье.

Твой любящий сын

Генри Хэнк Джеймс.

Домой я ехал как в забытьи. Думаю, кто-то махал мне рукой… кажется, даже Салли Коттери, которая стояла в придорожном овощном киоске Коттери, и, наверное, я помахал в ответ, но точно не помню. Впервые после того, как шериф Джонс заявился на ферму, задавая свои веселые, не требующие ответа вопросы и разглядывая все холодными, ничего не упускающими глазами, электрический стул представился мне реальной перспективой, настолько реальной, что я буквально чувствовал, как кожаные ремни затягиваются на моих запястьях и лодыжках.

Я знал, что Генри поймают, независимо от того, обращусь я к шерифу или нет. Мне это казалось неизбежным. Денег у него не было, даже жалких центов, чтобы заправить бак, так что он не доехал бы и до Элкхорна, а потом ему пришлось бы идти пешком. А если бы ему удалось украсть горючку, его поймали бы на подходе к тому месту, где теперь жила Шеннон. (Генри предполагал, что она там как заключенная, ему и в голову не приходило, что она может быть гостьей.) Конечно же, Харлан сообщил тамошней начальнице – сестре Камилле – приметы Генри. Даже если он и не рассматривал возможности того, что разъяренный лебедь появится там, где поселили его возлюбленную, сестра Камилла об этом думала. По роду своей деятельности ей, конечно, доводилось сталкиваться с разъяренными лебедями.

Я надеялся только на одно: попав в полицию, Генри будет хранить молчание достаточно долго, чтобы сообразить – причиной его задержания стали собственные глупые романтические идеи, а не мое вмешательство. Надеяться, что подросток поведет себя здраво – все равно что поставить на скачках на заведомого аутсайдера и уйти с ипподрома с выигрышем, но что еще мне оставалось?

И когда я въехал во двор, у меня появилась дикая мысль: не выключая двигателя легковушки, собрать вещи и укатить в Колорадо. Идея прожила не дольше двух секунд. Деньги у меня были – семьдесят пять долларов, – но машина сломалась бы задолго до того, как я пересек бы границу штата в Джулсбурге. Но эту проблему, будь она главной, я бы решил. Всегда мог поехать в Линкольн и обменять «Модель-Т», доплатив шестьдесят долларов, на более надежный автомобиль. Нет, меня остановила ферма. Дом. Мой дом. Я убил жену, чтобы сохранить его, и не собирался покидать дом только потому, что глупый, не успевший повзрослеть сын отправился в свой романтический поход. Если бы я и покинул ферму, то не для того, чтобы сбежать в Колорадо. Отсюда я мог уехать только в одно место – в тюрьму штата. И туда меня доставили бы в цепях.

Случилось все это в понедельник. Вторник и среда не принесли никаких вестей. Шериф Джонс не приезжал, желая сказать, что Генри арестовали, когда он голосовал на шоссе Линкольн – Омаха, и Харлан Коттери не появлялся с сообщением (демонстрируя пуританскую удовлетворенность, конечно же), что полиция Омахи арестовала Генри по требованию сестры Камиллы и в настоящее время он сидит в кутузке, рассказывая дикие истории о ножах, колодцах и джутовых мешках. На ферме царила тишина и покой. Я работал в огороде – собирал урожай овощей, чинил изгороди, доил коров, кормил кур, но делал все как автомат. В глубине души я верил, действительно верил, что все это – долгий и ужасный, невероятно запутанный сон, и, проснувшись, я увижу похрапывающую рядом со мной Арлетт и услышу стук топора Генри, колющего дрова, чтобы утром разжечь печь.

Наконец, в четверг миссис Макреди – милая и полная вдова, преподававшая основные предметы в школе Хемингфорда, – приехала на своей «Модели-Т», чтобы узнать, все ли в порядке с Генри.

– Вы знаете, по городу ходит какая-то желудочная инфекция. Вот я и подумала, а вдруг он заболел. Он так внезапно ушел из школы, – объяснила она свой приезд.

– Он заболел, это точно, – кивнул я, – только болезнь эта называется любовь, а не расстройство желудка. Он убежал из дома, миссис Макреди. – Неожиданно на глаза навернулись слезы, горячие и жгучие. Я достал платок из нагрудного кармана комбинезона, но несколько слезинок скатились по щекам до того, как я их вытер.

Когда в глазах у меня вновь прояснилось, я увидел, что миссис Макреди, любившая всех своих учеников, даже самых трудных, сама на грани слез. Она, должно быть, и без меня знала про «болезнь» Генри.

– Он вернется, мистер Джеймс. Не беспокойтесь. Я видела такое раньше и рассчитываю увидеть еще не раз до того, как выйду на пенсию, хотя ждать этого осталось недолго. – Она понизила голос, словно боялась, что петух Джордж или кто-то из его гарема мог оказаться шпионом. – Кого вы должны опасаться, так это ее отца. Он безжалостный и непреклонный. Не такой уж плохой человек, но безжалостный.

– Знаю, – ответил я. – И полагаю, вам известно, где сейчас его дочь.

Она опустила глаза. Другого ответа мне не требовалось.

– Спасибо, что приехали, миссис Макреди. Могу я попросить вас никому не рассказывать о нашей встрече?

– Разумеется… но дети уже шепчутся.

Да. Не могут не шептаться.

– У вас есть телефон, мистер Джеймс? – Она осмотрелась в поисках телефонных проводов. – Я вижу, нет. Не важно. Если я что-нибудь услышу, то просто приеду и скажу вам.

– Услышите раньше Харлана Коттери и шерифа Джонса?

– Бог позаботится о вашем сыне. И о Шеннон тоже. Знаете, они действительно были такой славной парой, все это видели. Иногда фрукт созревает слишком рано и мороз его убивает. Так печально. Очень, очень печально.

Она пожала мне руку – крепко, как мужчина, – и уехала на своем дешевом автомобильчике. Не думаю, что она отдавала себе в этом отчет, но в конце она заговорила о моем сыне и Шеннон в прошедшем времени.

В пятницу приехал шериф Джонс, за рулем автомобиля с золотой звездой на дверце. И не один – следом катил мой грузовик. Мое сердце радостно подпрыгнуло, когда я увидел грузовик, и упало, когда я рассмотрел водителя – Ларса Олсена.

Я изо всех сил старался сохранять спокойствие, пока Джонс исполнял Ритуал прибытия: подтянуть штаны, вытереть лоб (хотя день выдался холодным, а небо затягивали облака), пригладить волосы. Не получилось.

– Он в порядке? – спросил я. – Вы его нашли?

– Нет, к сожалению, не могу сказать, что нашли. – Шериф поднялся по ступенькам на крыльцо. – Обходчик обнаружил грузовик к востоку от Лайм-Биска, но никаких следов парня. Мы могли бы больше знать о его состоянии, если бы вы сразу сообщили о его побеге, так ведь?

– Я надеялся, Генри вернется сам, – пробубнил я. – Он уехал в Омаху. Не знаю, скажу ли я вам что-то новое, шериф…

Ларс Олсен крутился на границе зоны слышимости, жадно ловя каждое слово.

– Сядь в мой автомобиль, Олсен, – велел ему Джонс. – Это приватный разговор.

Ларс, смиренная душа, ретировался без единого слова. Джонс вновь повернулся ко мне. Менее приветливый, чем в прошлый приезд сюда, и совсем не такой добродушный.

– Я уже знаю достаточно, так? Этот твой мальчик обрюхатил дочь Харлана Коттери и, вероятно, помчался за ней в Омаху. Он съехал с дороги на поле с высокой травой, когда понял, что бак практически пуст. Это умно. Ум у него от тебя? Или от Арлетт?

Я промолчал, но шериф подал мне идею. Пустяковую, конечно, но она могла прийтись очень даже кстати.

– Он сделал кое-что еще, и за это мы все ему благодарны. Возможно, это даже поможет ему избежать тюрьмы. Он выдрал всю траву из-под грузовика, прежде чем продолжил путь на своих двоих. Так что выхлоп ее не поджег, знаете ли. Послужи грузовик причиной пожара, от которого пострадала бы пара тысяч акров прерий, присяжные могли отнестись к нему сурово, так? Несмотря на то что ему только пятнадцать.

– Что ж, этого не произошло, шериф, он все сделал правильно. Так о чем, собственно, речь? – Я, разумеется, знал ответ. Шериф Джонс мог недолюбливать Эндрю Лестера, адвоката, но он дружил с Харланом. Они состояли в только что созданном местном отделении ордена Лосей[16 - Имеется в виду благотворительный орден Лосей.], а Коттери затаил зло на моего сына.

– Немного нервничаете, так? – Шериф вновь вытер лоб, потом вернул на место стетсон. – Что ж, я бы тоже нервничал, будь это мой сын. И знаете что? Будь это мой сын, а Харлан Коттери – мой сосед, мой хороший сосед, я мог бы поехать к нему и сказать: «Харл, знаешь что? Думаю, мой сын мог поехать в Омаху, чтобы попытаться увидеться с твоей дочерью. Ты, вероятно, захочешь дать знать кому-нибудь, чтобы он не застал там никого врасплох». Но вы этого не сделали, так?

Идея, которую он мне подал, окончательно сформировалась. Пришла пора озвучить ее:

– Он не показался там, где она живет, да?

– Еще нет, не показался, но, возможно, он ищет это место.

– Не думаю, что он убежал, чтобы повидаться с Шеннон, – заявил я.

– Тогда зачем? Или вы считаете, что в Омахе более вкусное мороженое? Потому он и поехал именно туда?

– Я считаю, он поехал на поиски матери. Думаю, она, возможно, как-то связалась с ним.

Мои слова заставили шерифа замолчать на добрых десять секунд. Этого ему хватило, чтобы вновь вытереть лоб и пригладить волосы.

– Как она смогла это сделать? – наконец спросил он.

– Я предполагаю, письмом. – «Бакалея» в Хемингфорд- Хоуме служила также и почтовым отделением, куда приходили письма. – В магазине могли передать Генри письмо, когда он зашел туда за сладостями или пакетиком орешков, как он часто делает, возвращаясь из школы. Я не знаю этого наверняка, шериф, как и не знаю, почему, появляясь здесь, вы ведете себя так, будто я совершил преступление. Это не я накачал ее.

– Не надо так говорить о хорошей девочке.

– Может, и не надо, но для меня случившееся стало таким же сюрпризом, как и для Коттери, а теперь моего мальчика нет. Харлан и Салли по крайней мере знают, где сейчас их дочь.

Вновь мои слова поставили его в тупик. Достав из заднего кармана брюк маленький блокнот, он что-то записал. Убрав блокнот, спросил:

– Но вы не можете с уверенностью утверждать, что ваша жена связывалась с ним… Это вы мне говорите? Речь всего лишь о предположении?