Воспламеняющая взглядом

– Сказать ему, что вы сегодня заняты?

– Ничего не говорите, – решительно сказал Кэп. – Пусть проведет в желтой комнате все это прекрасное утро. Если он не решит уйти домой, я, может, и приму его перед ленчем.

– Хорошо, сэр.

Проблема решена, по крайней мере для Рэйчел, подумал Кэп с мимолетным чувством неприязни. Уэнлесс явно не был ее проблемой. Суть дела в том, что Уэнлесс становится все более обременительным, исчерпав свои возможности приносить пользу и оказывать влияние. Что ж, всегда есть лагерь Мауи. Есть и Рэйнберд.

При этом Кэп внутренне содрогнулся… а его не так-то легко было вогнать в дрожь.

Он опять нажал клавишу переговорного устройства.

– Я снова хочу получить все досье Макги, Рэйчел. А в десять тридцать я еще раз хочу поговорить с Элом Стейновицем. Если Уэнлесс не уйдет, пока я переговорю с Элом, можете послать его ко мне.

– Очень хорошо, Кэп.

Он откинулся в кресле, соединив кончики пальцев, и бросил взгляд на портрет Джорджа Паттона на противоположной стене. Паттон стоял выпрямившись на верхнем люке танка, словно он считал себя герцогом Уэйном или кем-то еще.

– Жить нелегко, если не умеешь расслабиться, – сказал он портрету Паттона и отхлебнул кофе.

Через десять минут Рэйчел ввезла досье на бесшумной библиотечной тележке. Оно состояло из шести папок документов, сообщений и четырех папок с фотографиями. Там же были записи телефонных разговоров. Телефон Макги прослушивался с 1978 года.

– Спасибо, Рэйчел.

– Пожалуйста. Мистер Стейновиц будет здесь в десять тридцать.

– Разумеется, будет. Уэнлесс еще не умер?

– Боюсь, что нет, – сказала она улыбаясь. – Он просто сидит там и наблюдает, как Генри прогуливает лошадей.

– Терзает свои чертовы сигареты?

Рэйчел, словно школьница, прикрыла рот рукой, хихикнула и кивнула:

– Обработал уже половину пачки.

Кэп что-то проворчал. Рэйчел вышла, а он занялся досье. Сколько раз он листал его за последние одиннадцать месяцев? Десять? Двадцать? Суть его он знал почти наизусть. И если Эл прав, он получит двух оставшихся Макги и посадит их под замок к концу недели. Эта мысль вызвала какое-то острое щекочущее чувство.

Он начал перелистывать досье Макги, то вытаскивая наугад лист, то прочитав какой-нибудь абзац. Это был его метод восстанавливать в памяти положение дел. Его мозг был как бы выключен, но подсознание работало на высоких оборотах. Сейчас ему нужны не детали, необходимо охватить взором все дело целиком. Как говорят бейсболисты, нужно найти биту.

Вот докладная самого Уэнлесса, Уэнлесса более молодого (увы, все они тогда были моложе), датированная 12 сентября 1968 года. Внимание Кэпа привлекла часть абзаца:

…громадное значение в продолжающемся изучении управляемых парапсихических явлений. Дальнейшие опыты на животных пользы не принесут (см. на обороте п.1) и, как я подчеркивал на совещании нынешним летом, опыты на заключенных или других людях с отклонениями могут привести к серьезным последствиям, если «лот шесть» обладает хотя бы отчасти предполагаемой силой действия (см. на обороте п.2). Поэтому я вновь рекомендую…

Ты вновь рекомендуешь, чтобы мы продолжали вливать его в контрольные группы студентов, имея наготове план действий в случае неудачи, подумал Кэп. В те времена Уэнлесс не напускал никакого тумана. Действительно никакого. Его девиз в те времена: полный вперед, а отставших – к черту. Двенадцать человек подверглись опыту. Двое умерли: парень во время опыта и девушка вскоре после. Двое сошли с ума, получив тяжелые увечья, – один ослеп, другого разбил паралич на нервной почве, оба находились в лагере Мауи, где и пробудут до конца своей жалкой жизни. Осталось восемь. Один из них погиб в автомобильной катастрофе в 1972 году: почти наверняка это была не катастрофа, а самоубийство. Другой прыгнул с крыши почты в Кливленде в 1973 году – никаких сомнений относительно него не было, – оставив записку, что «не может больше выносить картин, возникающих у него в голове». Полиция Кливленда вынесла заключение, что это результат ведущей к самоубийству депрессии и паранойи. Кэп и Контора пришли к выводу, что это результат воздействия «лот шесть». Итак, оставалось шестеро.

Позднее, между 1974 и 1977 годами, трое покончили самоубийством, тем самым доведя общую цифру явных самоубийств до четырех, а может, и до пяти. Можно сказать, половина класса. Все четверо, несомненно, покончили с собой, хотя казались нормальными до того момента, как прибегли к револьверу, веревке или прыгнули с большой высоты. Но кто скажет, через что они прошли? И кто действительно знал это?

В итоге осталось трое. Начиная с 1977 года, когда основательно забытый эксперимент, связанный с «лот шесть», опять внезапно стал горячо обсуждаться, за Джеймсом Ричардсоном, ныне живущим в Лос-Анджелесе, установили постоянное скрытое наблюдение. В 1969 году он участвовал в эксперименте с «лот шесть» и во время действия этого препарата демонстрировал тот же потрясающий набор способностей, что и остальные: телекинез, передачу мыслей и – возможно, самое интересное явление из всех, по крайней мере с точки зрения Конторы, – мысленное внушение.

Но, как и другие, по мере прекращения действия препарата Джеймс Ричардсон утратил эти способности. Собеседования, проведенные в 1971, 1973 и 1975 годах, ничего не показали. Даже Уэнлесс не мог не признать этого, а ведь он был фанатически уверен в препарате «лот шесть». Выборочные данные компьютера (они стали гораздо менее выборочными после того, как началась история с Макги) постоянно показывали, что Ричардсон ни сознательно, ни неосознанно не обладает силой психического внушения. Он окончил колледж в 1971 году, перебрался на Запад, сменив несколько низших руководящих должностей – без всякого мысленного внушения, и теперь работал в «Телемайн корпорейшн».

И вообще он гнусный гомик.

Кэп вздохнул.

Они продолжали наблюдать за Ричардсоном, но Кэп был убежден, что тут они потерпели полное фиаско. Оставались двое – Энди Макги и его жена. Их неожиданный брак не остался незамеченным Конторой и Уэнлессом, последний начал бомбардировать начальство докладными, предлагая внимательно наблюдать за любым отпрыском этого брака, – можно сказать, начал считать цыплят, не дождавшись осени, – не однажды Кэпа подмывало сказать Уэнлессу, что, по их сведениям, Энди Макги стерилизовался. Тогда этот старый сукин сын заткнулся бы. К тому времени Уэнлесс схлопотал инсульт и стал бесполезен, совсем пустое место, сплошное неудобство.

С «лот шесть» провели лишь один эксперимент. Результаты его оказались такими катастрофическими, что все покрыли тайной – большой, непроницаемой… и весьма дорогостоящей. Сверху поступил приказ установить на неопределенное время мораторий на дальнейшие эксперименты. Уэнлессу представилась возможность повопить, подумал Кэп… И он действительно вопил. Однако не было никаких признаков, что русские или какая-то другая мировая держава интересуются психическими эффектами лекарств, и высшее военное начальство решило: несмотря на некоторые положительные результаты, «лот шесть» ничего не дает. Рассматривая отдельные результаты, один из ученых, работавших над этой идеей, сравнил ее с установкой реактивного мотора на старом «форде». Да, он мчался как ветер… пока не натыкался на первое же препятствие. «Дайте нам еще десять тысяч лет эволюции, – говорил этот тип, – и мы попытаемся снова».

Часть проблемы состояла в следующем: когда в результате вливания препарата парапсихические силы находились в зените, подопытные сходили с ума. Управлять этим процессом было невозможно. С другой стороны, высшее начальство чуть ли не в штаны накладывало. Скрыть гибель агента или даже случайного свидетеля операции – это одно. Скрыть же смерть студента, у которого инфаркт, исчезновение двух других, истерию и паранойю у третьих – совсем другое дело. У всех есть друзья и сокурсники даже при том, что одно из условий отбора лиц для проведения опыта – минимальное количество близких родственников. Цена и риск – огромные. Чтобы замолчать это дело, потребовались семьсот тысяч долларов из секретного фонда и ликвидация по крайней мере одного человека – крестного отца того парня, который вырвал себе глаза. Этот крестный никак не хотел успокоиться. Он норовил добраться до сути. В итоге единственное место, куда он добрался, – дно Балтиморского канала, где, очевидно, и пребывает до сих пор с двумя цементными блоками, привязанными к останкам ног.

И все же во многом – чертовски во многом – это было дело случая, да, дело случая.

В итоге эксперимент «лот шесть» положили в долгий ящик, однако ежегодно выделяя на него ассигнования.

Деньги шли на организацию периодического наблюдения за оставшимися в живых. Руководство рассчитывало, что в скором времени станет известно что-то новое: выявится какая-то закономерность.

Так и случилось.

Кэп перелистал папку с фотографиями и нашел черно-белый глянцевый снимок, восемь на двенадцать, с изображением девочки. Ее фотографировали три года назад, когда ей было четыре года и она ходила в бесплатный сад в Гаррисоне. Снимок был сделан с помощью телеобъектива из-за дверцы хлебного фургона, затем увеличен и скадрирован так, чтобы убрать играющих мальчишек и девчонок и выделить портрет улыбающейся малютки с торчащими косичками и скакалкой в руках.

Кэп некоторое время умиленно смотрел на снимок. У Уэнлесса после инсульта появился страх. Уэнлесс решил, что девчушку надо бы ликвидировать. И хотя Уэнлесс ныне не у дел, внутри организации нашлись люди, согласившиеся с ним. Однако Кэп очень надеялся, что до этого дело не дойдет. У него у самого было трое внучат, двое – в возрасте Чарли Макги.

Конечно, им придется отнять девочку у отца. Возможно, навсегда. Его же, после того как он сыграет свою роль, почти наверняка ликвидируют. Почти наверняка…

Было четверть одиннадцатого. Он позвонил Рэйчел:

– Эл Стейновиц еще не появился?

– Только что прибыл, сэр.

– Очень хорошо. Пришлите его ко мне, пожалуйста.

– Я хочу, Эл, чтобы вы лично довели операцию до конца.

– Понял, Кэп.

Элберт Стейновиц – маленький человек с бледно-желтоватым лицом и иссиня-черными волосами; в молодые годы его иногда принимали за актера Виктора Джори. Кэп сталкивался по работе со Стейновицем на протяжении почти восьми лет – они оба пришли сюда из военно-морского флота. Ему всегда казалось, что Эл вот-вот ляжет в больницу и больше не выйдет оттуда. Эл курил всегда и везде, но здесь это не разрешалось. Он ходил медленным, величественным шагом, придававшим ему какое-то странное подобие достоинства, а достоинство всегда связано в представлении людей с мужественностью. Кэп, видевший все медицинские карты агентов Первого отдела, знал, что величественная поступь Элберта – липа; он страдал от геморроя и уже дважды делал операцию, от третьей отказался: она могла окончиться свищом до конца жизни. Его величественная походка всегда напоминала Кэпу сказку о русалке, хотевшей стать женщиной, и о цене, которую она заплатила за то, что вместо рыбьего хвоста получила ноги. Кэп предполагал, что ее шаг, вероятно, тоже был величественным.

– Когда сможете быть в Олбани? – спросил он Эла.

– Через час после отъезда отсюда.

– Хорошо. Я вас не задержу. Как там дела?

Элберт зажал свои маленькие желтоватые руки между коленями.

– Нам помогает полиция штата. Все дороги, ведущие из Олбани, перекрыты. Пикеты установлены по концентрическим окружностям с аэропортом Олбани в центре. Радиус – тридцать пять миль.