Совершенный монастырь. Афонские рассказы

Старец размышлял: «Сталин уже давно умер, но Церковь в советской России находится под «омофором» КГБ. Как может в такой Церкви быть благодать? Скоро, по слухам, Советы должны послать первую партию священников из оставшихся действующих монастырей, чтобы возобновить подвижническую жизнь в афонской русской Свято-Пантелеимоновой обители. Греки заранее были предубеждены против этих новых русских, считая, что на Горе скоро появится советские агенты. Конечно, это все «брак лакерды», но их версия не лишена оснований…»

Отец Никанор глядел, как приближается старый рыбацкий баркас его давнего друга Сотириса. Рыбак жил в Ериссо и, помимо основной профессии, занимался морским извозом – доставлял паломников на Святую Гору. Сотирис причалил к карульской арсане; из обшарпанного баркаса вместе с рыбаком вышли, как и предполагалось, два священника и мирянин.

– Мир дому сему! – ступив на святую землю, паломники приветствовали улыбающегося старца в поношенной схиме поверх рясы.

– С миром принимаем.

Отец Никанор поправил очки с толстыми линзами и внимательно посмотрел на гостей. Затем, отпустив Сотириса, обещавшего вернуться за паломниками завтра, пригласил их в келью. Гости, захватив подарки, последовали за старцем. Держась за страховочные цепи, потянулись они к старой келье Иверской иконы Божьей Матери.

– Будьте осторожны, дорогие, крепче хватайтесь за цепи и смотрите под ноги – здесь очень опасные тропы.

Паломники и не заметили, как дошли до места. Угрюмые карульские скалы с редкой колючей растительностью скрывали за собой деревянную избушку с куполом – келью Иверской иконы Божьей Матери. Старец толкнул дверь.

– Вот мы и дома.

Гости вошли в келью, оказавшуюся внутри еще более скромной, чем снаружи. Хозяин усадил их за стол и вынес тарелку с лукумом и три рюмки анисовой водки[3 - Небольшое количество анисовой водки и лукум (восточные сладости) – традиционные афонское гостеприимство.]. Паломники помолились перед едой и принялись за угощение.

Отец Никанор знал пятидесятилетнего иеромонаха Доримедонта из Джорданвила и его духовного сына Николая, потомка древнего дворянского рода – они посещали его уже третий раз. А вот «красного» священника он принимал у себя впервые. И чего Доримедонт привез его к нему, ведь он-то неоднократно слышал, как старец хулил советскую власть и продавшуюся ей Московскую Патриархию?

– Отец Никанор, позвольте вам представить отца Петра, ему скоро предстоит служение в Лондоне. Сейчас Московский Патриархат выходит на международный уровень и ему необходимо пересмотреть свое отношение и политику по некоторым принципиальным вопросам. Вот отец Петр и хотел бы познакомиться с афонской духовностью.

Паломники с интересом осматривали жилище подвижника. Низенький деревянный стол, пять стульев, ложки, висящие на стене, старая русская печь, чугунные котелки; все было почти так, как при старце Феогносте, только несколько новых картин с афонскими видами украшали избушку. Но в этой простоте была особая красота, что сразу же почувствовали паломники. Примерно такое же чувство охватывает людей, которые смотрят на древние чудотворные иконы. Иные иконы не имеют красоты в художественном смысле: их лики темны от старости, и, по мнению атеистов, некрасивы. Но благодатная сила, присущая чудотворным иконам, пробуждает у людей другие, духовные чувства.

Отец Никанор не раз убеждался, что Афон действует на людей подобно чудотворным иконам, пробуждая в них высокие чувства. Иногда эти возвышенные чувства паломников не совпадали с чувствами старожилов, привыкших к святому месту. Отец Никанор в этом случае часто шутил: «Одно дело – туризм, другое – эмиграция».

Схимник не хотел нарушать сложившиеся давным-давно на Афоне традиции гостеприимства и решил сдерживать свое нерасположение к «красной Церкви». Он с долей иронии посмотрел на отца Петра.

– Как там Россия-матушка поживает? Выполняете ли пятилетку? – старец немного нахмурился. – В церкви-то ходют еще или все переломали?

– Да вроде ходит народ. После войны многие уверовали. Сейчас чуть хуже, – священник чувствовал себя неловко и смущенно теребил в руках кипарисовые четки. – Меня ждет в Лондоне ответственное служение, и я приехал вместе с моими американскими друзьями в этот святой удел Матери Божьей, чтобы попросить у Пресвятой благословения на свой труд.

Старец немного успокоился. Этот Петр был не так уж и страшен.

– Хорошо, хорошо… Я одно время жил в Москве. Но как давно это было. Я ведь покинул Россию еще до революции и даже видел самого святого императора Николая.

Никанор подчеркнул этот факт намеренно, желая поддеть «красного» попа: их Церковь упорно молчала о своем отношении к последнему царю Российской Империи.

– Хм? Правда? – иерей покраснел и неловко кашлянул в кулак.

Установилось долгое молчание. Все понимали, из-за чего оно возникло, но никто не решался первым нарушить его.

Отец Никанор обычно после традиционного угощения вел своих гостей в небольшой храм, где они служили молебен, но как он приведет туда этого московского иерея и будет с ним молиться? Лучшее средство от неловкости – искренность.

Стараясь сохранить дружелюбие, хозяин сказал московскому гостю:

– Вы простите, отец Петр, но я не могу повести вас в храм и молиться с вами…

– Я понимаю вас: церковная дисциплина обязывает, – сказал отец Петр и смущенно улыбнувшись, поправил окладистую бороду.

В душе отца Никанора поднялась привычная волна негодования против советской власти и Московского Патриархата. Но сейчас он вдруг вспомнил своего старца и поставил гневным помыслам преграду:

– Брак лакерды.

– Что вы сказали?

– Да нет, это просто у нас со старцем Феогностом была такая присловица.

Никанор поставил чайник на «газаки» – газовый баллончик с горелкой, вспомнил свои давние споры со старцем и улыбнулся.

Отец Петр неожиданно искренне улыбнулся в ответ и выдохнул:

– Быть может, отцы, мы когда-нибудь и сможем понять друг друга?

Все опять замолчали. Старец задумался и перевел взгляд на гостей:

– Богу все возможно… А пока давайте пить чай!

Солнце уже клонилось к закату, поднимался южный ветер, который всегда гнал большую волну. Афон стоял и будет стоять твердыней света среди веков и континентов, напоминая миру о бренности всех человеческих споров и трений, о вечном превосходстве Божьей любви над человеческой ненавистью.

Доминиканец

Сегодня небо было серым и задумчивым, обрывки туч сбивались в свинцовые стаи, воздух был влажным и солоноватым, морось заставляла старого монаха поеживаться и сильнее кутаться в рясу. Монах со странным для Афона и вообще для православия именем Ансельм задумчиво наблюдал за рокочущими волнами, разбивающимися о пирс. Хоть и страшно было море в гневе своем, но эти раскатистые волны могли погубить лишь тело, тогда как житейское море легко могло поглотить и самую осторожную душу…

Отец Ансельм тяжело вздохнул, скорбя о своих грехах. Будущий афонит[4 - Монах, живущий на Афоне.] родился в простой католической семье, вырос набожным католиком и был пострижен в монахи в одном из доминиканских[5 - Доминиканский орден монахов-проповедников был создан в 1214 г. святым Католической Церкви Домиником для борьбы с еретическими движениями, которые в великом множестве возникали в средневековой Европе. В отличие от православия, в католицизме существует несколько направлений монашества: бенедиктинцы, доминиканцы, францисканцы, иезуиты, тамплиеры и т. д. У каждого ордена свой устав и сво? направление деятельности.] монастырей, где затем провел много лет. До сих пор Ансельм с любовью вспоминал свою келью, где проводил все свое время в молитве.

Так бы и окончил отец Ансельм свои дни в тихой доминиканской обители, если бы однажды аббат монастыря не поручил монаху одну важную миссию, справившись с которой, он мог бы считать свой жизненный путь пройденным не зря.

Но опытный, уже пожилой католический монах-доминиканец успешно провалил эту миссию…

Отец Ансельм невольно улыбнулся, вспоминая, как он с готовностью и радостью от того, что сможет пожертвовать своим покоем ради Христа, согласился на миссионерскую деятельность. Ему нужно было вести проповедь в странах центральной Африки, борясь с прозелитизмом греков. Нельзя сказать, что он в первый раз тогда услышал это слово – Афон: отец Ансельм был специалистом по греческому языку и истории Византии, а потому много знал об этом месте. Его мать была гречанкой, а отец сицилийцем. Детство будущий монах провел в Палермо, закончил с отличием колледж, а затем католический университет в Милане, получив степень магистра богословия. Его, вне всякого сомнения, ожидало блестящее будущее, но вскоре после выпускного вечера Лучиано – так его звали тогда – облачился в доминиканскую рясу с капюшоном, подпоясанную кожаным поясом: он стал послушником.