Вино с печалью пополам. Статьи о русской поэзии

Насыпать курган в головах:
«Пускай на кургане калина родная
Красуется в ярких плодах.

Пусть вольные птицы, садясь на калине,
Порой прощебечут и мне,
Мне, бедному, весть на холодной чужбине
О милой, родной стороне!»

Сын мелкого помещика, в будущем автор лирических стихотворений, басен, рассказов, повестей и очерков, недолго послужил в 8-м резервном Малороссийском казачьем полку, – быстро, через полгода, в чине эскадронного обер-офицера ушёл в отставку, чтобы пристально заняться литературным сочинительством.

Хорошо бы нам помнить, сколь популярной малороссийская тематика была в то время в общерусской, даже столичной среде. Не в последнюю очередь – благодаря литературному вкусу А. Пушкина, а также произведениям целого ряда деятелей русской культуры – в романсовом, оперном искусстве, также и в изобразительном. Факты биографии свидетельствуют, что в 1833 г. Гребёнка даже аттестовал Петербург как «колонию образованных малороссиян». Он писал другу: «Все присутственные места, все академии, все университеты наводнены земляками».

И именно в столице империи Гребёнка стал общаться с писателями Пушкиным, Крыловым, Далем, Тургеневым, Ершовым, Одоевским, Кукольником, был близок с семейством вице-президента академии художеств графа Ф. П. Толстого.

Гребёнка всячески содействовал выкупу земляка Т. Шевченко из крепости и выходу в свет его «Кобзаря» в 1840 г. Известно, что Шевченко в знак благодарности не только написал портрет товарища, но и посвятил ему стихотворение «Перебендя» («…Отакий-то Перебендя, / Старий та химерний! / Заспiвае, засмiеться, / А на сльози зверне…») Однако впоследствии их отношения ухудшились.

Между прочим, в 1841 г. Е. Гребёнка издал в Петербурге альманах «Ластiвка» («Ласточка») с участием Т. Г. Шевченко, харьковчанина Г. Ф. Квитки-Основьяненко, выходца из Мирогорода живописца Л. И. Боровиковского и других малороссийских деятелей культуры.

Сам Гребёнка, писавший на двух родных языках, начало публикаций симптоматично (хоть и дерзновенно) отметил переводом первой главы поэмы Пушкина «Полтава» на украинский язык. Обратим внимание, что эта, малороссийская (!), публикация состоялась в журнале «Московский телеграф» (1831). Первый выход Гребёнки на русском языке, напротив, случился в «Украинском альманахе» (Харьков, 1831) – это стихотворение «Рогдаев пир», в котором автор повествует о походе киевского князя Олега. Симптоматично заканчивает автор и поэму «Богдан» (1843): «Хмельницкий, гетман, избавитель народа, Торжественно в Киев спешит…».

А первыми прозаическими пробами его на русском языке стали рассказы «Малороссийское предание» и «Сто сорок пять» – в альманахе «Осенний вечер на 1835 год». О романе Гребёнки «Чайковский» (1843) хорошо отозвался критик В. Белинский, некоторые исследователи считают, что это вообще лучшее произведение Гребёнки.

Энциклопедии указывают, что в 1847–1848 гг. Е. Гребёнка приступил к изданию восьмитомника своих сочинений: четыре тома вышли в 1847 г., ещё четыре – в следующем. Смерть писателя прекратила это издание, в которое вошло 17 повестей и рассказов и один роман. ПСС Гребёнки были изданы лишь в 1862 г. (в 1903 г. – переизданы). Все со чинения Гребёнки на украинском языке были опубликованы в 1878 г.

Скончался литератор, «преподаватель российской словесности в двух отделениях II кадетского корпуса Горного института колежский советник» от туберкулёза – 15 декабря 1848 г., в столице Российской Империи Санкт-Петербурге; однако похоронен на родине, в селе Марьяновка – около хутора Убежище, который, по одной из версий, мог быть местом рождения Е. Гребёнки.

Так распорядилась судьба: супруга литератора Мария Васильевна прожила после кончины мужа 46 лет.

Железнодорожная станция Петровка, находящаяся неподалёку от мест рождения и упокоения писателя и переименованная к 100-летию писателя в 1912 г. в Гребёнку, и сегодня сохраняет свое название.

«Но не грустен я, не печален я, / Утешительна мне судьба моя…»

    2010

«Гроб Господень для нас Россия»

О князе Фёдоре Николаевиче Касаткине-Ростовском – воине и поэте

В год столетия Второй русской смуты, когда впору эпиграфически повторять слова Анны Ахматовой «…взбесившийся Октябрь, как листья жёлтые, сметал чужие жизни…», уместно вспомнить замечательных людей России, ставших и участниками, и жертвами страшных событий.

К таким людям, несомненно, относится офицер, стихотворец, прозаик, переводчик и драматург князь Фёдор Николаевич Касаткин-Ростовский, вполне известный русский литератор первой четверти XX века, однако впоследствии ушедший – со своими сочинениями и эмигрантской судьбой – под спуд общественной памяти.

Неизменно жёлчный и безпощадный в рецензионных суждениях поэт и критик Владислав Ходасевич, в своём отклике в советском издании «Книга и революция» (1921, № 27) на сборник стихотворений Ф. Касаткина-Ростовского «Голгофа России», вышедший в 1919 г. в Ростове-на-Дону, который тогда был центром Добровольческого движения, высказывает резкое суждение, что для ненависти, горя и любви автор не нашёл настоящих слов. Несмотря на «беспросветно золотопогонную идеологию» автора, Ходасевич тщетно пытается найти в нём «хорошего стихотворца», отмечая, что, как и в прежних сборниках, «его ритмика скудна, эпитеты затрёпаны… образы избиты».

По прошествии века, отчасти соглашаясь с суждениями нашего литературного авторитета, настаиваю на том, что произведения стихотворца «Эфкаэр» («Ф. К. Р.») сегодня важны русскому читателю как пронзительное личностное свидетельство, лирический и эпический дневник русского православного человека, причастного к трагическим событиям русской истории, говорившего, как выясняется, не только от себя лично, но и от имени миллионов: «Мы – те, что сражались за Русь на войне, Мы крест свой несём, как носили погоны».

Сегодня времена таковы, что у нас есть возможность и необходимость впечатлиться сочинениями князя Ф. Касаткина-Ростовского, с удивлением, радостью, но и скорбным чувством констатируя и сегодня проницательное высказывание В. Шуфа, сделанное в 1900-м:

Пусть не звонят, тебя встречая, князь,
Колокола умолкшие Ростова.
На родине, с историей былого
Еще крепка князей Ростовских связь…

Для посильного восстановления полноты таковой связи вспомним этого неравнодушного человека.

Справочники сообщают, что князь Фёдор Николаевич Касаткин-Ростовский родился 1(13) ноября 1875 г. в Санкт-Петербурге, однако некоторые специалисты склоняются ко мнению, что будущий воин и поэт мог родиться в слободе Чернянка Новооскольского уезда Курской губернии (ныне Чернянка является райцентром Белгородской области). Следует всё же помнить: отец его в тот год ещё находился на службе и жил в столице, лишь потом вышел в отставку, и семья переехала в Чернянку, где было куплено имение. В нём и прошло детство поэта. Имение Касаткиных-Ростовских в Чернянке было разгромлено во время крупных крестьянских волнений в ноябре 1905 г., посевы бахчи – уничтожены восставшими в июле 1906-го, а в 1911 г. сожжена усадьба, которая располагалась на улице Садовой, «на Острове»; сейчас на бывшей территории («Красный Остров») имения находится здание детского сада (с 1965 по 2008 гг. – начальная школа, с небольшим фруктовым садом).

С этими местами будут связаны лирические строки поэта:

Бывало, выйдешь в сад… Покоем и простором,
За тенью тёмных липовых аллей,
Охватит даль реки, село за косогором
И ширь безбрежная полей…

От запаха цветов, посаженных у дома,
От старого угла, ушедших детских дум,
Потянет в ширь полей, где близко так знакома
И каждая межа, и каждый звук и шум…

На Юге Руси есть неравнодушные доброхоты, и 11 ноября 2015 г. в Белгородском государственном литературном музее был организован вечер-портрет «Крестным путём к воскресению», посвящённый 140-летию со дня рождения князя Фёдора Николаевича Касаткина-Ростовского, в проведении вечера принимали участие студенты музыкального колледжа им. С. А. Дегтярёва – Белгородского государственного университета искусств и культуры. Молодежь публично прочла стихи земляка и вполне уместно исполнила произведения Чайковского и Рахманинова.

А пятью годами прежде, в 2010 г., белгородское издательство «Константа», ведомое Литмузеем, выпустило тиражом 1000 экз., в твердом переплёте, репринт посмертной парижской брошюры избранных стихотворений «Кн. Ф. Косаткинъ-Ростовскiй. Крестнымъ путёмъ къ Воскресенiю», изданной Зарубежным Союзом Инвалидов в 1948 г. под редакцией С. Д. Позднышева. Оригинал был приобретен Литмузеем у букинистов. Автор посвятил книгу своей жене, с которой, как он пишет в предисловии, «болезненно и чутко переживали душой все этапы терзаний нашей Родины, твердо веря в её Возрождение», и в её лице – «всем страдавшим за Россию русским женщинам». «Пусть она останется отражением прошлых дней, воспоминанием о той Голгофе России, которая должна была привести к светлому воскресенью народной души, – написал автор. – Оно уже близко! Я твёрдо в это верю».

Составитель книги в предисловии отметил, что в его распоряжении были две больших тетради поэта – «в одной из них князь писал карандашом или чернилами, в минуты вдохновения; другая тетрадь представляла сшив листов, отпечатанных на машинке». Заглавие книге он дал общее, поскольку «вся жизнь князя в эту четверть века представляла крестный путь».

Добавлю также, что автор книги «Этапы» (Париж, 1939) С. Д. Позднышев в 1949 г. издаст в Сан Пауло книгу «Немеркнущий свет» в ознаменование памяти убиенного Государя Николая II и его семьи; идея создания очерка, над которым автор работал в августе-сентябре 1943-го, то есть ещё к 25-й годовщине Екатеринбургского расстрела, будет принадлежать Союзу Ревнителей Памяти Императора Николая II.

В своём слове, произнесённом «на вечере, посвящённом памяти поэта князя Ф. Н. Косаткина-Ростовского 9 января 1943 г. в зале Шопена в Париже», С. Д. Позднышев описывает облик князя, запечатлевшийся от первой встречи, уже в эмиграции: «Это был высокий, стройный мужчина с красивым русским лицом и слегка седеющими волосами. Одет он был в тёмно-синий костюм, который ему очень шёл. У него был мягкий, спокойный, какой-то созерцательный взгляд и мягкая добрая улыбка. Говорил он негромко, скорее тихо, и голос у него был приятный и бархатистый. … Фёдор Николаевич на чужбине, кажется, постоянно бедствовал. Он не был дельцом, умеющим добывать деньги. Он весь был в другой стихии».

Публицист и очеркист находит пронзительные слова и для «покойного князя Федора Николаевича, певца красоты, поэта, влюблённого в свою Отчизну», и для характеристики эпохи: «Так и в наши годы глухие, в годы духовной смуты и морального падения, когда люди стали как звери и, обратившись в больших и малых бесов, в стадо свиней, дерзко и нагло бросают вызов Богу, рвут, кромсают, выжигают души человеческие и на всё святое плюют с разбойничьим посвистом, – тогда сохранившие душу горят как далёкие, манящие огни во тьме, как звёзды в глубине ночи».

Князь пел «о мечтательной женской любви, о молодости, о счастье, о красоте русской земли, о войне и о той чёрной напасти, которая стряслась над Россией … о былой красоте жизни, потонувшей в пучине Революции, о величии и славе России, о нашем долге перед Родиной, об её грядущем воскресении. … В сиянии красоты, силы, мощи и величия рисовалась его духовному взору Россия прежняя, когда парил над ней орёл двуглавый. В терновом венце, израненная и окровавленная, представлялась она ему после, под игом новой власти… официально безбожная, но что-то затаившая в глубине сердца».

Иди! Иди! Пусть серые туманы
Закрыли путь и тяжек груз креста.
В земле родной твои залечишь раны —
Была б душа молитвенно чиста…

    («В пути»)
Отмечая чуждость князя каким-либо эмигрантским политическим дрязгам, ненависти и злобе, г-н Позднышев указывает: как истый русский человек князь был верующим христианином, благоговел перед нашими «торжественными и чудными» богослужениями, его восхищали и умиляли «картины храмов в красочной панораме наших городов и сёл, он восторженно любил белые монастыри на вершинах среди лесов, в уединении у тихих рек, и чудилась ему постоянно в зыбком тумане древняя Святая Русь».

Село за оврагом. Дома и сады
И белая церковь с оградой,
Три мельницы старых у тихой воды,
Часовня с горящей лампадой…
А дальше поля… Бесконечная даль,
Туманных лесов очертанья,
И синее небо, и та же печаль,
И скрытые в сердце желанья…