Погром в тылу врага

Остатки здравомыслия подсказывали, что тупое солдафонство и жажда отыграться на подчиненных уже не помогут. Время поджимало. Он предоставил слово всем, поставив условие не орать на все поле. Рядовой Рыкало был уверен, что переметнуться на сторону противника «долговязый груздь» не должен, ведь он нормальный парень, только немного тормозит, но как раскачается – не остановишь. Никогда не подводил товарищей. Кулич уверял, что Загадкин был изрядно выпившим, но не настолько, чтобы оторваться от коллектива. Бобров вспомнил, как на подступах к деревне рядовой Загадкин сверзился в канаву, но вроде выбрался, еще и отшучивался. Гусыгин возражал, мол, «клюкнул» Загадкин больше прочих, мог и потеряться, даже заблудиться, но чтобы не найти дорогу к родной части… Ну, прикорнул под корягой, очнулся – не собьют надолго крепкого парня двести граммов!

Версий было множество, но все опрошенные сходились в одном: до «заколдованной» деревни Загадкин был в строю, а потом его никто не видел. Пропал. Как корова языком слизала. А день уже в разгаре, не может он так долго плутать, давно бы уже появился…

– Я вроде шум в деревне слышал, когда к опушке подбегали… – меланхолично глядя в небо, вымолвил Артюхов. – Вроде тетка голосила. А потом мужик. А потом собаки лаяли…

– Отправляем спасательную экспедицию, товарищ капитан? – предложил гениальнейшее решение Марецкий. – А что, места уже знакомые, быстренько там все прочешем… Лажанулись ведь, исправлять надо.

– Ага, через магазин, – фыркнул Криводанов.

– Не смешно, – прожег его взглядом Марецкий.

– А никто и не смеется, сержант…

– А может, подождем еще немного, товарищ капитан? – поежился Бабаев. – Вдруг придет?

Неприятности росли как снежный ком. Голова пылала жаром. Незаконный переход границы, вандализм – проступок, можно сказать, «творческий». А вот то, что по прибытии в лагерь капитан Веренеев не пересчитал людей – грубейший ляп. Вопиющий непрофессионализм. Он не успел принять соответствующее решение – в расположение части прибыла колонна из двух армейских «УАЗов». Майор, представившийся работником военной прокуратуры, сообщил, что уполномочен заключить капитана Веренеева под стражу. Офицеры из комендантской роты препроводят арестованного в гарнизонную гауптвахту при военной части, расположенной в поселке Молочай (12 километров к востоку от границы), где ему будут предъявлены обвинения. При этом визави говорил виноватым голосом и смотрел не в глаза арестованному, а почему-то в ухо. Бойцы роптали, но до мятежа не дошло. Прощание с Российской армией принимало какой-то странный оборот…

Впрочем, жилищные условия на означенной гауптвахте были сносные. Отдельная «палата», откидная койка, на которой не возбранялось лежать в любое время суток, три кирпичные стены, решетка, за которой изредка прохаживались зевающие часовые. Капитан Веренеев казался спокойным и сонным. Охранники посматривали на него с любопытством и плохо завуалированным восхищением. После сытного обеда, когда он собрался немного вздремнуть и даже подбил сомнительной свежести подушку, явились следователи военной прокуратуры и объявили о намерении провести первичный допрос. Арестант не возражал поболтать. На вопрос, считает ли он себя виновным, заключенный ответил положительно, чем смутил прокурорских работников, после чего подробно ответил на все вопросы. Запираться было бессмысленно – компетентные органы располагали информацией. Не знали они лишь то, что конкретно происходило на латвийской территории, из чего Олег сделал вывод, что стукача в диверсионной группе не было. Он подробно осветил нюансы акции – при этом преуменьшив важность и значение попавшегося по дороге магазина, торгующего винно-водочной продукцией. А также сделал упор на то, что виновен в безобразиях исключительно он один. А остальные, включая заместителя по воспитательной работе, только выполняли его преступные приказы. На вопрос, что его подвигло принять роковое решение, капитан Веренеев насупил брови, буркнул: «А че они?» (имея, видимо, в виду бессовестных латышей), после чего сухо рассмеялся. Он не в состоянии сказать за всю Одессу, но лично ему неприятно, когда о память российского человека вытирают ноги.

Следователи удалились, намекнув, что когда-нибудь еще придут и заключенному придется подписать еще пару бумажек. «Можно подумать, мы подписываем какой-то договор», – лениво подумал арестант. Он лежал на нарах, скрестив руки на груди, с закрытыми глазами, без поясного ремня, обрастал щетиной, когда снаружи послышалось стеснительное покашливание и за решеткой выросли как минимум трое. Олег предпочел не открывать глаза – всю необходимую информацию он мог получить и так.

– Лежит, – смущенно пробормотал командир первого взвода Григорий Оленич. – Не выходит никуда. Пациенту прописали тюремный режим – в связи с угрозой террористического акта… Какой-то он ненастоящий, мужики, согласитесь? Не похож на нашего неунывающего командира. Нам подсунули бледную копию?

– Вроде дышит, – неуверенно заметил его коллега из второго взвода Шура Крутасов.

– А это искусственное дыхание, – объяснил Максим Болдин из третьего взвода. – Эй… – Он негромко постучал по решетке. – Товарищ капитан, мы видим, что вы не спите, открыли бы глаза хотя бы для приличия. Между прочим, мы проделали неблизкий путь, чтобы предстать под ваши светлые очи и выразить вам свое почтение и респект. Простите, что без апельсинов…

Олег неохотно повернул голову и открыл глаза. Посетителей действительно было трое – удивительно, как их сюда пустили. Сухопарый, жилистый, словно связанный из нервущихся тугих жгутов, лейтенант Крутасов вцепился в решетку и скорчил такую физиономию, словно он находился не снаружи, и внутри камеры. Переминался с ноги на ногу русоволосый Максим Болдин, в котором накачанные бицепсы самым загадочным образом уживались с интеллигентностью. Энергично подмигивал и мурлыкал что-то под нос самый молодой в компании, гибкий, как тростник, Гриша Оленич с большими ушами и коротким, но лихо закрученным казачьим чубом.

– Здравия желаем, товарищ капитан, – среагировал с широкой, но несуразной улыбкой Оленич. – Уличенный вы наш в проявлении преступной инициативы.

– Подсудимый, вам страшно? – неловко пошутил Максим.

«Подсудимый» не шевелился, его щетинистое лицо было каменным и неулыбчивым. Глаза неприязненно сверлили посетителей. Трое стушевались, стали ежиться, переминаться с ноги на ногу.

– Командир, пощади… – охрипшим голосом взмолился Крутасов. – Это не мы выдали тебя и твоих ребят… Гадами будем, зуб даем, Родиной клянемся… На хрена нам это надо, ты же для нас авторитетнейший товарищ?

– Серьезно, Олег Петрович, это не мы, – поддакнул Оленич, водружая на застывшую гримасу библейскую невинность. – Ты же знаешь, на что мы способны, а на что не способны. Мы не стукачи – тем более ты пострадал за правое дело…

– И зампотех не при делах, – вступил Болдин. – Сергеич нормальный мужик. Это все Запутный, командир. Он даже не скрывает, что настучал на своего командира. Ухмыляется, зараза, строит из себя правильного и законопослушного. Вот же гнусь, а еще пил вместе с нами. В роте без году неделя, а так пакостит…

– Да он почти не пил, только сделал вид, что лизнул… Вы только ушли, а он уже навострился к вышестоящему начальству, – добавил Крутасов. – И даже не таился, подонок… Бегом, бегом, лишь бы доложить.

– Это такая порода людей, Олег Петрович, – разбавил краски Оленич. – Их мало, но они настырны и отравляют жизнь. Букву закона блюдут до смешного. Им невдомек, что жизнь по уставу – по модулю невозможна, она для роботов, а не живых людей. Моральные уроды, в доносительстве не видят ничего зазорного…

– Эх, устроить бы ему «темную», – мечтательно вздохнул Максим. – Или вышвырнуть из роты куда подальше. Обязуемся, командир, в ближайшее время мы над этим будем работать.

– Отставить, товарищи офицеры, – вздохнул Олег и принял сидячее положение, опустив ноги. Принялся чесать спутанные волосы. – Запутного не трогать, бог ему судья… Что там на воле? – Он поднял голову.

– Да нет там ничего интересного, – быстро нашелся Оленич. – Осень, мрачно, дождик моросит.

– Латыши бузят, – мрачно добавил Крутасов. – Никакого чувства юмора у людей. Еще бы, такой удар по окрепшему национальному самосознанию… – И, отвернувшись, смачно выругался сложным пятистопным ямбом.

– Давят по дипломатическим каналам, – сказал Болдин. – Надеюсь, наши выкрутятся, – вздохнул и закончил: – …и не возложат на жертвенный алтарь козла отпущения.

Прозвучало не очень оптимистично, Максим смутился и отвел глаза.

– Если и накажут, то только тебя, Олег Петрович, – проворчал Оленич. – Остальные вроде не при делах, хотя послужные списки все содеянное и не украсит. Впрочем, бытует мнение, что теоретически, как особо отличившийся, ты можешь обрести сравнительно мягкое наказание. Говорят, что командующему ВДВ твой поступок очень понравился. Опять же смягчающие обстоятельства – в виде нестабильной личной жизни, высоких правительственных наград…

– Но решение принимает, увы, не командующий ВДВ, – мрачно заключил Крутасов.

– Я не понял, – усмехнулся Олег, – вы пришли меня утешить или накрутить?

– Поддержать, – шмыгнув носом, сказал Оленич. – Дать понять, что мы всегда с тобой, Олег Петрович. Ты, главное, не волнуйся. Прошел слушок, что дознавателям из военной прокуратуры даны рекомендации не особо усердствовать в постижении истины.

– Но по головке все равно не погладят, – фыркнул Шура. – И шоколадку не дадут. Слушай, командир, – он как-то воровато покосился по сторонам, – если хочешь, мы можем, конечно, тебя отсюда вытащить – здесь всего-то полтора десятка «гансов» и не бог весть какой прочности ворота. Возни минут на шесть, фигня…

– Не скажи, – забеспокоился Оленич. – Это очень трудоемко и энергозатратно. К тому же, по уставу нашего монастыря… – Он уставился на серую стену и начал что-то подсчитывать, шевеля губами и загибая пальцы.

– Ладно, кончайте балагурить и гнать пургу, – поморщился Олег. – Группа поддержки, блин. Сам затеял, сам и отвечу. Загадкин не вернулся?

– И не думает, командир, – мрачно отозвался Крутасов. – Загадка нашего времени… с этим Загадкиным. По логике вещей, к текущему моменту он должен либо вернуться, либо попасться, либо умереть. Умирать этому жердине не с чего. Если бы попался, уже бы шум стоял – как на той стороне, так и на этой. Но все тихо. Таинственная история.

История с Загадкиным не укладывалась у капитана в голове. Надо же дать такого маху. Бог с ним, с рейдом по латвийской территории, но потерять солдата, за которого ты несешь ответственность… Он вновь проваливался в прострацию, не реагировал на сослуживцев. А те не стали задерживаться, сообразив, что сейчас они не самые желанные гости. В принципе, было приятно, что его не забывают, но он не подал виду. Веренеев снова погрузился в раздумья, накапливая отрицательную энергию. Но помешали ему очередные посетители. Двое, что вошли в камеру, не были похожи на следователей военной прокуратуры. Они носили цивильные, неброские костюмы, невзрачные ветровки. У одного в руках была папка. Добротные осенние туфли не переливались глянцем, но и грязь, обступившая со всех сторон убогий поселок Молочай, не отваливалась от них лепешками. Первый был повыше и массивнее, но второй относительную хрупкость компенсировал цепким недоброжелательным взглядом. Войдя в камеру вслед за рослым спутником, он обернулся и смерил взглядом замешкавшегося конвоира. И тот мгновенно убрался, забыв запереть камеру. Олег лениво покосился на распахнутую решетчатую дверь. Два удара, прыжок в коридор, оглушить конвоира, потом еще парочку на выходе… и на волю, в пампасы?

По закону гостеприимства он должен был как-то среагировать. Пришлось сесть и «дружелюбно» почесаться. Визитеры уселись на пустующие нары напротив и, не сговариваясь, принялись пристально изучать арестанта. Это продолжалось несколько минут. «Из Москвы в Россию прилетели?» – почему-то подумалось капитану. Он не смутился, а стал тоже пристально разглядывать посетителей. Потом наскучило.

– Вы уже составили мой психологический портрет, господа? Или, простите, товарищи?

Впрочем, люди, почтившие капитана визитом, не были похожи ни на тех, ни на других. Зародились смутные подозрения. Но он не стал их заострять – какая разница? Эти двое продолжали безапелляционно его разглядывать.

– Стандартная процедура, понимаю, – усмехнулся Олег и заразительно зевнул.

– Простите, Олег Петрович, но это действительно стандартная процедура, – тихим голосом вымолвил обладатель рыбьей физиономии и щетинистых глаз. – Вам, наверное, интересно, с кем вы имеете удовольствие…

«Ни капли», – подумал Олег.

– Моя фамилия Зиновьев, – представился посетитель. – Фамилия моего коллеги – Каменецкий.

– Почему не Каменев? – удивился Олег.

– Простите? – нахмурился второй посетитель.

– Школьную историю вспомнил, – улыбнулся Олег. – Были в Советской России такие известные политические… – хотел сказать «проститутки», но смягчил выразительный посыл, – деятели.

– Были, – согласился Зиновьев, доставая служебное удостоверение. Второй поступил аналогично. К собственному зрению у Олега претензий не было. Федеральная служба безопасности. Центральный аппарат. Зиновьев Алексей Михайлович и Каменецкий Егор Борисович. Оба в почетном майорском звании. Далеко же им пришлось месить грязь…

– Итак, начнем, – кашлянул Зиновьев. – Как дела, Олег Петрович?