Субъективный словарь фантастики

Сборник вызывает раздражение с первого же кокетливо-риторического вопроса в аннотации: «Еврейская фантастика! Разве такая существует?» (ну да, не существует, как не бывает, например, «арийской физики» или «славянской метеорологии»). «А вы представьте себе, что герои Шолом-Алейхема или Менделе Мойхер-Сфорима в космических скафандрах странствуют по другим планетам», – заманивает та же аннотация, а тебя, читателя, заранее переполняет чувство неловкости: сейчас тебе опять продадут малый туристический набор – пейсы, бороды, длинные носы, шляпы и пр., – и попробуй не купи. Обидишь!

Эту неловкость, похоже, ощущает даже автор открывающего книгу предисловия – признанный мэтр американской science fiction Айзек Азимов. Его, космополита и рационалиста, уже на тысячи парсеков отлетевшего от навязчиво-фольклорной провинциальности, обряжают в виртуальный лапсердак и толкают в бок, вынуждая к признанию: «Я умею мастерски рассказывать анекдоты с идишским акцентом…»

По сути, едва ли не вся книга (ну, за небольшим исключением) – вовсе не обещанная антология Fantasy and Science Fiction, а коллекция еврейских анекдотов, тиражирующих набившие оскомину трагикомические стереотипы в их «экспортном варианте». Авторы, которые обычно демонстрируют буйное воображение, в сочинениях на заданную тему тоскливо-однообразны. Главный – и единственный – месседж сборника незамысловат: где бы ни жил еврей (в России, в Америке, в созвездии Кассиопеи), какое бы имя ни носил (англосаксонское, эфиопское, марсианское), чем бы ни занимался (преподаванием, фермерством, космическим извозом), он все равно сохранится в виде некой навсегда застывшей, как муха в янтаре, национальной константы: суетливого, болтливого, чадолюбивого, скаредного, иногда романтичного и по преимуществу упертого существа, которое везде (на Земле, на дне морском или на планете Ригель-7) и всегда (в ХХ, в ХХХ или в LХ веке) будет изъясняться с комическим акцентом, смешно пугаться, скушав трефное вместо кошерного, трепетать при слове The Pogrom и ежеутренне осмыслять свою этнорелигиозную идентичность, вглядываясь в туалетное зеркало.

В этом зеркале может отразиться человек, а может – создание «длиной с руку и толщиной с голову» («Таки у нас на Венере есть раввин» Уильяма Тенна), или многорукий монстр «на коротеньких гусеничных ножках» («Как я искал Кадака» Харлана Эллисона), или зеленый кентавр («Дибук с Мазлтов-IV» Роберта Сильверберга), или хотя бы ворона («Еврей-птица» Бернарда Маламуда). Суть дела не меняется: героев рассказов будет волновать лишь увиденное в зеркале (что там? «лицо еврейской национальности»? «жидовская морда»?), а читателю будет предписано в очередной раз удивиться контрасту причудливости форм и неизменности их содержимого…

К счастью, коммерческий успех сборника Дж. Данна был невелик – в противном случае опыт был бы продолжен. Ведь подобные рассказы можно было ставить на поток. Роджер Желязны мог бы заставить девятерых принцев Эмбера искать десятого: без десятого, сами понимаете, миньян невозможен. Рэй Брэдбери сочинил бы притчу о еврее-бабочке, чья случайная смерть изменила историю. Стефани Майер вывела бы на свет прекрасного еврея-вампира, Энн Маккефри явила бы мудрого еврея-дракона… Ну а тот же Азимов мог бы, допустим, сесть на любимого конька и измыслить сюжет о еврее-роботе, самовольно добавившем к трем законам роботехники (#litres_trial_promo) (см.) еще и четвертый – о необходимости почитать субботу. И в финале рассказа позитронный мозг перегревался бы от мучительных сомнений: подобает ли правоверному роботу исполнять в шаббат первые три закона – или как?

Жена путешественника во времени

Фантастический роман американки Одри Ниффенеггер «The Time Traveler’s Wife» издан в 2003 году и переведен на русский язык три года спустя. А еще через два года вышла голливудская экранизация романа (режиссер – Роберт Швентке, продюсер – Брэд Питт, в главных ролях – Эрик Бана и Рейчел Макадамс).

Главный герой романа, библиотекарь Генри Детамбль, страдает редким генетическим заболеванием – он обречен, вне зависимости от желания, «выпрыгивать» из своего времени и перемещаться то в прошлое, то в будущее. Причем двигается по оси времени лишь его одинокое тело; все прочее – вещи, одежда, обувь, даже зубные пломбы – остаются на месте. Цитата: «Иногда кажется, что просто на мгновение отвлекся. Потом, без предупреждения, понимаешь, что книга, которую ты держал, красная хлопчатобумажная рубашка в клетку с белыми пуговицами, любимые черные джинсы и бордовые носки, протертые почти до дыры на одной пятке, гостиная, уже почти закипающий чайник на кухне – все это исчезло. Ты стоишь голый, как дурак, по щиколотку в ледяной воде, в канаве у незнакомой сельской дороги…»

Каждый раз главный герой попадает неведомо куда и вынужден адаптироваться к реальности прежде, чем он так же спонтанно вернется назад. Впрочем, автора книги интересует не столько описанный феномен, сколько история многолетних отношений Генри и Клэр – девушки, которая любит нашего героя с детства и принуждена мириться с его исчезновениями и возвращениями. Писательнице удалось реалистически описать семейную жизнь в таком вот невозможном, немыслимом, экстремальном режиме. Сам Генри уверен в жестком детерминизме окружающего его мира: все, что должно случиться, уже случилось, и надо иметь мужество жить с сознанием этого – в том числе и с информацией о дате собственной смерти. Герой не просто знает дату: он и видел уже свой труп, – но тем не менее продолжает испытывать нормальные человеческие чувства в нечеловеческих обстоятельствах. Любовь приговоренных к смерти, любовь на краю пропасти, любовь во время чумы… с чем еще можно сравнить рассказанную романисткой историю?

Впрочем, дар Генри – не только беда, но и благо: он позволяет герою, например, встретить свою выросшую дочь уже в том году, когда сам он календарно мертв, и увидеть свою жену через много-много лет. Парадокс? Безусловно. В том и мастерство Одри Ниффенеггер, что романное повествование, состоящее из этих парадоксов, ничуть не теряет убедительности. Автору удалось почти невозможное: соединить качественную, психологически достоверную мелодраматическую историю с замечательно придуманной историей научно-фантастической. Не будь любовной темы, сюжет превратился бы в цепочку спецэффектов. А не будь фантастического допущения, книга бы не состоялась вообще. Герой любит героиню, она любит его, потом он погибает, но… В этом «но» – самое важное. «Как читателя меня мало интересуют произведения, действия которых происходят в реальных плоскостях», – признавалась романистка в интервью.

Роман Одри Ниффенеггер – самое яркое, но не единственное в англоязычной фантастике сочетание любовной темы с темой хронопутешествий. В качестве другого примера можно вспомнить, скажем, роман Ричарда Матесона «Где-то во времени» (1975). Писателю Ричарду Кольеру позарез нужно перенестись из своего 1971 года в 1896-й. Он хочет встретиться с блистательной актрисой Элизой Маккенна, чью фотографию увидел в музее и влюбился – впервые в жизни, сразу и без оглядки. Но как попасть в эпоху Элизы, если машина времени (#litres_trial_promo) (см.) не изобретена? Способ у фантастов есть. В 1970 году Джек Финней написал роман «Меж двух времен», где дал совет желающим переместиться в прошлое. Надо лишь очень захотеть, сосредоточиться, окружить себя вещами из того времени, куда хочешь попасть, и музыкой той поры, а затем сильно напрячься, прикрыть глаза и ждать-ждать-ждать. Не факт, что влюбленный Ричард Кольер читал Финнея, но интуитивно он поступил так, как предписывалось. И, представьте, добился своей цели…

Вывод авторов фантастических мелодрам прост, но прекрасен: в мире существует любовь, не угасающая вопреки катастрофам, войнам и иным обстоятельствам непреодолимой силы – среди которых на первом месте хронометр и календарь.

Жихарь

Так зовут героя цикла трех романов Михаила Успенского – «Там, где нас нет» (1995), «Время Оно» (1997), «Кого за смертью посылать» (1998). В первом же романе (удостоен премии «Странник») удалой богатырь Жихарь, живущий в условном времени и пространстве (Многоборье), явлен нам во всей красе: он вбирает в себя черты былинного добра молодца, сказочных Ивана-дурака и Ивана-царевича, пушкинского Балды и гоголевского Вакулы, и еще много всего – исторического, литературного и современного (на контрасте эпох построено много остроумных «гэгов»).

Автор использует кинематографическую форму road movie. Главный герой с новыми спутниками (безымянный принц, петух, мудрый Лю Седьмой из Чайной страны) отправляются в путешествие; их цель – исполнить некую миссию, которая им поручена колдуном Беломором. Описывая путь героев, Успенский экспериментирует, сближает миры, прокладывая новые тропы. И если англоязычные коллеги, например, засылали персонажей в обжитую страну традиционных fantasy с их атрибутами, то Успенский селит героев фантастики в неисхоженном (в этом жанре) краю соцарта.

Автор сопрягает архаичный былинно-фольклорный языковой пласт то с современным просторечием горожанина, то с навязшим в зубах казенно-бюрократическим лексиконом советской эпохи. Во второй книге Успенский возвращается к похождениям уже знакомых героев. Задействованы не только фольклорные источники (их автор изучил отменно) и залежи «совковых» стереотипов, въевшихся в наш менталитет, но и библейская атрибутика; на этом отчасти строится сюжет. Квест вновь украшен причудливой и неповторимой словесной амальгамой: смех возникает в тот момент, когда юмор ситуативный взаимодействует с юмором филологическим. Третий роман цикла, уступая первому в оригинальности, даже ярче, чем предыдущий. Богатырь Жихарь, став князем родного Многоборья, не утрачивает лучших качеств. Он по-прежнему участвует в небезопасных квестах и притягивает к себе литературную игру: аллюзии, стилизации, пародии.

Метод литературного оксюморона тоже действует безотказно. Если, например, в первой части есть эпизод, где фабула книги «Как закалялась сталь» пересказана языком народной сказки, а во второй части история Жени Лукашина из «Иронии судьбы» превращается в трагический сюжет японской средневековой прозы (с финальным харакири), то в заключительном романе нас ждет подлинная жемчужина – «былинное» переложение популярного голливудского фильма. Вот небольшая цитата из этого дивного хулиганства: «Как во том ли граде Новоерковом, / Не то в Квинсе, братцы, не то в Бруклине, / Не то в бедном во Гарлеме в черномазыим, / А не то на веселом Кони-Айленде, / А и жил там поживал старинушка, / Поживал там тот ли славный тихий дон, / Славный тихий дон Корлеонушка, / Корлеонушка-сиротинушка / Из далекой страны Сицилии…»

В целом «жихаревская» трилогия, где сплелись фантазия и филология, юмор и сатира, уже обеспечила автору место в Зале славы российской литературы независимо от жанра. Однако своим «Жихарем» Успенский не дал толчок новому направлению в отечественной фэнтэзи (#litres_trial_promo) (см.), и у него нет продолжателей и учеников: автор был слишком уникален. Неповторимый и незаменимый кустарь-одиночка, знаток фантастики и фольклористики, Успенский создал чудо-механизм, который работал, но только в руках создателя. А без него – никак…

Журналы фантастики

Существуют периодические издания, публикующие фантастические произведения, а также статьи, обзоры, интервью, авторские колонки, читательские письма на тему научной фантастики (#litres_trial_promo) (см.) и фэнтэзи (#litres_trial_promo) (см.). Массовые специализированные журналы такого рода появились после Первой мировой войны в Соединенных Штатах Америки: в 1926 году возник ежемесячник Хьюго Гернсбека «Amazing Stories», выходивший до 2007 года. Главный редактор, автор романа «Ральф 124 С 41+» (это имя главного героя), и сам писал «научно-техническую» прозу, и публиковать старался – поначалу, по крайней мере, – тексты, по тематике близкие к «научпопу».

Заметим, что в 40–70-е годы ХХ века самым распространенным форматом для фантастики считался рассказ: читатель получал в одном номере несколько произведений, по возможности хорошо иллюстрированных. В таких журналах печатались и романы, конечно, но все же малая форма оставалась самой демократичной, а среди писателей ценились те, кто мог на нескольких страницах рассказать необычную историю. «Господи, благослови те маленькие журналы, где молодые писатели до сих пор могут публиковать рассказы, получая за это авторские экземпляры», – позднее напишет Стивен Кинг, дебют которого состоялся на страницах одного из этих изданий.

Но вернемся к конкретике. Среди других американских первопроходцев называют «Fantasy & Science Fiction» Энтони Бучера (первый номер вышел в 1949 году под названием «The Magazine of Fantasy», впоследствии среди авторов были такие знаменитости, как Рэй Брэдбери, Теодор Старджон, Деймон Найт и другие), «Galaxy Science Fiction» Горация Голда (возник в 1950 году и за десять лет успел опубликовать ставшие популярными произведения Роберта Хайнлайна, Альфреда Бестера, Харлана Эллисона и др.) и, конечно, «Astounding Science Fiction» (он же «Analog») при Джоне Кэмпбелле (1937–1971), который печатал Клиффорда Саймака, Айзека Азимова, Пола Андерсона, Гарри Гаррисона и прочих нынешних корифеев. Все лучшее из англоязычной фантастики, переводившееся у нас, например, для серии «ЗФ» (#zf) (см.), сперва «обкатывалось» именно в таких журналах…

Вы спросите, как в годы расцвета названных американских изданий развивалась фант-периодика в СССР? Никак. Ее попросту не было. Сборник «Искатель» (1961), приложение к журналу «Вокруг света», по подписке не распространялся, в свободную продажу не поступал, да и фантастика в нем делила скудную жилплощадь с детективом. В 1964 году советские фантасты еще надеялись, что «толстый» журнал такого рода вот-вот будет создан, и даже вели дискуссии в «Литгазете». Генрих Альтов опасался, что когда такое издание появится, будет хуже: фантастику прогонят из остальной периодики. Его оппоненты дружно уверяли скептика, что будет лучше, притом «в ближайшее время. Журнал научной фантастики возникнет и будет жить!» Увы, надежды не оправдались. На протяжении многих лет советские фантасты с завистью поглядывали на коллег из соцлагеря: венгерская «Galaktika» появилась в 1972 году, польская «Fantastyka» – в 1982 году, а у нас все было глухо до 1990 года, когда в Минске возник настоящий журнал «Фантакрим-МЕГА». Он был отлично иллюстрирован, там была хорошая проза и множество приятных мелких рубрик (просуществовал с перерывом восемь лет).

После 1991 года плотину прорвало: казалось, на постсоветском пространстве, как в «Республике ШКИД», каждый захотел издавать собственный журнал. Среди них были тихие середнячки (типа «Четвертого измерения», 1991–1992) и жуткие монстры (наподобие рожденной в недрах сумеречного сознания Юрия Петухова «Метагалактики», 1992–1995, удивительной амальгамы площадного трэша и исступленного «патриотизма»). Поскольку я как автор участвовал во многих проектах, у меня в архиве сохранились номера – смотрю на них с нежностью. «Сфинкс», Москва, 1991 год. Предисловие Кира Булычева, опубликованы первая часть повести «Билл – герой Галактики» Гарри Гаррисона, рассказы Фрица Лейбера, Роберта Желязны, Гордона Диксона и др. (вышел один номер). «SOS», Москва, 1991 год. «Принц Госплана» Виктора Пелевина, рассказы Ричарда Матесона, Дмитрия Биленкина, Томаса Диша и др. (де-факто вышли два номера). «Одессей», Одесса, 1993. Рассказы Филипа Дика, Бориса Штерна, Филипа Фармера и др. (вышли два номера). «Миры», 1993, Алма-Ата. Рассказы Майкла Муркока, Р. А. Лафферти, Сергея Лукьяненко и др. (вышли три номера). И так далее. Журналы редко окупались; как только у учредителя кончались деньги, издания (в том числе и очень симпатичные) схлопывались.

Среди изданий, которые просуществовали намного дольше, назову столичную «Звездную дорогу» (Москва, 2000–2003), петербургскую «FAN-тастику» (2007–2008), киевскую «Реальность фантастики» (2003–2010), петербургский «Полдень, XXI век» (2002–2013), и мне жаль, что все эти очень разные проекты прекратили существование не по творческим, а по сугубо экономическим причинам. Из всех известных журналов дольше всех продержался «Если» (Москва, 1991–2012; с 2015 года тлеет одноименное петербургское издание). Он совмещал публикацию переводной и отечественной фантастики с серьезными аналитическими (а подчас и провокативными) статьями.

Не уверен, что для «толстого» журнала фантастики в России сегодня есть перспектива. В условиях, когда издательства ежемесячно выбрасывают на рынок десятки книг, читателю нужна не еще одна площадка для публикации текстов произведений, а компас и лоция. А уж тексты потом отыщутся – в книжном магазине или в интернете. Перелистайте столичный «Мир фантастики»: множество рецензионных рубрик (книги, фильмы, сериалы, игры и пр.), но проза почти не присутствует. Возможно, именно по этой причине журнал выходит без перебоев с 2003 года. Хотя тираж падает, увы.

Заповедник гоблинов

Роман Клиффорда Саймака «The Goblin Reservation» опубликован в 1968 году. Три года спустя сокращенный перевод появился в журнале «Смена», а книжное издание (1972) вышло в серии «ЗФ» (#zf) (см.). Действие происходит на Земле, где наука допускает и существование магии. Профессор факультета сверхъестественных явлений Висконсинского университета Питер Максвелл возвращается из космического путешествия на Землю и узнает о своей смерти: оказывается, еще один Питер Максвелл прибыл месяц назад и таинственным образом погиб – то ли несчастный случай, то ли убийство. Теперь герою надо успокоить безутешных друзей и коллег, вернуть работу, разобраться, кто его убил и за что, а главное – исполнить миссию, важную для человечества…

Сюжет выстроен мастерски, по-детективному, едва ли не каждая деталь упомянута не зря и «выстреливает» в нужный момент. При этом в тексте нет ощущения тесноты, жесткой заданности, а есть та поэтическая неторопливость, которая отличает лучшую фантастику Саймака. Упомянутый в заглавии заповедник, строго говоря, играет не первостепенную роль в сюжете, но важен для атмосферы романа. Как бы герой ни спешил, он может сбавить темп, оглянуться и оценить красоту и своеобразие уголка мира, не тронутого цивилизацией и живущего по своим законам. Именно здесь получили права гражданства те, кого считали персонажами сказок. На специально отведенной им территории живут тролли, эльфы, гномы, феи и прочие создания; некоторые из них уже стали частью массовой культуры. Ворчливый гоблин О’Тул – в числе наиболее колоритных персонажей, окружающих Максвелла. Есть и другие: ученый неандерталец Алле-Оп, любопытный Дух и биомеханический тигренок Сильвестр.

В романе Земля ушла в будущее на несколько столетий и на первый взгляд сильно отличается от нынешней. Автолеты здесь заменили такси, люди научились перемещаться в космосе на миллионы парсеков, по университетскому городку шныряют пришельцы из самых разных звездных систем, а объявление приглашает всех желающих на лекцию о Шекспире, которую прочтет сам Шекспир, выдернутый из прошлого сотрудниками Института времени. Впрочем, несмотря на внешние метаморфозы, многое здесь застыло в неприкосновенности. Светские дамы, вроде Нэнси Клейтон, как и в ХХ веке, зазывают на свои приемы экзотических гостей. Бюрократы, по традиции, больше верят справке о смерти, чем живому ее опровержению. Университеты, как и раньше, вынуждены превращать науку в шоу, чтобы получить финансирование…

Во всей этой круговерти Максвеллу надо сориентироваться и найти на Земле правильного покупателя для целой планеты, набитой бесценными знаниями (это и есть миссия главного героя). Увы! У тех, кому знания нужны позарез, нет денег, а те, кто готов на любые траты (монструозные инопланетяне-колесники, разумные ульи), никакого доверия не вызывают…

Саймак – писатель добрый, хотя и не благостный. В финале «Заповедника гоблинов» справедливость восторжествует: планета знаний достанется тем, кому надо, заповедник пополнится еще одним необычным жителем, колесники будут посрамлены… После выхода первого книжного издания в СССР роман стал настолько популярен, что в начале 90-х его стали тиражировать не только в Москве и Санкт-Петербурге, но и в российской провинции (Хабаровск, Воронеж, Красноярск, Новосибирск), а также в бывших советских республиках (книги выходили в Душанбе, Баку, Кишиневе, Харькове, Запорожье, Риге, Минске).

Любителям фантастики повезло – чего не скажешь о гоблинах. «Хорошие ребята, как на подбор, и сердца у них добрые», – такими словами аттестует О’Тул своих соплеменников. Увы, в те годы, когда число переизданий достигло пика, на наши телеэкраны вышел мультсериал о медведях Гамми. Гоблины там были отрицательными персонажами – огромными, злыми и тупыми (у Толкиена так выглядели орки). Потому-то слово «гоблин» с начала 90-х прижилось в русском языке в значении «малообразованный, некультурный, грубый человек, обычно физически крепкий». Если бы милейший ворчун О’Тул об этом узнал, он бы, наверное, заболел от огорчения. И жители заповедника остались бы без прекрасного, терпкого октябрьского эля…

Звездная пыль

Повесть англо-американского писателя Нила Геймана «Stardust» (1998) создана в жанре фантастической сказки. История начинается в селе под названием Застенье. Действие поначалу разворачивается в викторианской Англии. Оказывается, в Застенье существует проход между двумя мирами – реальным и сказочным. Один раз в девять лет жители Волшебной страны проходят в нашу реальность – на ярмарку. Во время одной из ярмарок вспыхивает короткий роман между юным Дунстаном Терном и жительницей иного мира. Общее их дитя, Тристран Терн, поначалу считает себя обычным человеком. Но однажды герой дает сгоряча обещание принести любимой девушке Виктории упавшую звезду – и для этого проникает в смежный мир, к которому Тристран наполовину принадлежит по законам крови…

Беглый пересказ сюжета не может передать особой жанровой специфики повести. Здесь есть атрибуты фэнтэзи (#litres_trial_promo) (см.): единорог, ведьмы, заколдованные принцессы, летучие корабли, хищные деревья и так далее, но сюжет развивается совсем не так, как предписывает жанр. Гейман, не поступаясь принципами fantasy, сумел сделать фабулу непредсказуемой. Да и хеппи-энд этой истории весьма условный. Звезда найдена, принцесса расколдована, тайна рождения героя открыта, победитель получит трон и все почести. Вроде бы отрицательные персонажи потерпели фиаско, а положительные герои заслужили счастье, но щемящая грусть не отпускает читателя. И сами герои в сомнении: то ли удалась их жизнь, то ли протекла понапрасну в борениях с призраками и тенями.

На этом месте литературная история «Звездной пыли» плавно перетекает в кинематографическую. В 2003 году Гейман знакомится с Мэтью Воном, продюсером знаменитых лент Гая Ричи, и продюсер убеждает писателя: именно он, Вон, сумеет перевести сказку на язык кино с наименьшим ущербом для фабулы. И действительно, сценарий в целом следует за сюжетом повести: потери невелики, а приобретения (о них чуть дальше) значительны. Картина выходит на экраны в 2007 году. Как в книге, так и в фильме юный персонаж с чуть измененным именем Тристан (его играет Чарли Кокс) из деревни Застенье, влюбленный в своенравную деревенскую красотку Викторию (Сиенна Миллер), дает подруге опрометчивое обещание добыть с неба звезду – и не звезду вообще, а конкретную, которая прямо у них на глазах упала с неба, и место ее падения – где-то за стеной, в волшебном королевстве Штормфорт. Парень еще не знает, что звезда – не камень, но живая девушка по имени Ивэйн (Клер Дэйнс), и за ней одновременно охотятся: а) старая Королева Ведьм Ламия (Мишель Пфайффер), желающая вырезать у звезды сердце и вернуть себе молодость, и б) сыновья умершего лорда Штормфорта – дабы заполучить волшебный топаз, камень власти в этом королевстве.

Большая часть 65-миллионного бюджета была брошена на декорации и спецэффекты: замок ведьм, в книге скромный на вид, в фильме выглядит достойным местом финальной схватки Добра и Зла – пусть даже упомянутая схватка на треть скроена из банальностей, вроде фокусов вуду, удачно падающих люстр и летящих на героев осколков, прямо как в «Крепком орешке» (правда, персонажам удается волшебным образом не пораниться).

Поручив роль злобной Ламии по-прежнему ослепительной Мишель Пфайффер, режиссер попал в яблочко: образ женщины, вступающей в схватку со временем в погоне за ускользающей красотой, не требует актерского перенапряжения – проникнуться подобной ролью актрисам, перешагнувшим за сорок, обычно удается инстинктивно. Как уже было сказано, кое-чем авторы фильма были вынуждены пожертвовать (гном, друг Тристрана, исчез, а сцена с единорогом оказалась скомканной), зато наилучшей идеей сценаристов стало разрастание роли капитана воздушного корабля. Персонаж перестал быть эпизодическим, попутно поменяв имя (с Альберика на Шекспир) и сексуальную ориентацию (с традиционной на нетрадиционную) и обзаведясь лицом Роберта Де Ниро. Пожалуй, из всех его комедийных ролей последнего десятилетия эта наиболее удачная: бравый ловец молний, который, запершись от своей команды, танцует под патефон, запоминается после окончания фильма намного лучше, чем главные герои. Не в обиду Чарли Коксу и Клер Дэйнс будь сказано.

ЗФ (зарубежная фантастика)

Популярная книжная серия выходила в советском (потом российском) издательстве «Мир» в 1965–1999 годах и включала произведения иностранных фантастов. Сам «Мир» возник после реорганизации «Издательства иностранной литературы» (1946–1963), где переводная фантастика выпускалась редко и внесерийно («451 градус по Фаренгейту» Рэя Брэдбери, «Научно-фантастические рассказы американских писателей», «Вторжение с Альдебарана» Станислава Лема и некоторые другие).

Идея отдельной серии принадлежала Евгению Артуровичу Девису, который привлек к ее составлению, оформлению и переводам знатоков фантастики – писателей, критиков, переводчиков, художников. Среди них были Аркадий и Борис Стругацкие, Кир Булычев, Евгений Брандис и Владимир Дмитревский, Рафаил Нудельман, Еремей Парнов, Юло Соостер, Кира Сошинская (см. Иллюстрации к фантастике в СССР (#litres_trial_promo)). Самыми издаваемыми авторами в серии были Артур Кларк (8 книг), Айзек Азимов (5 книг), Клиффорд Саймак (5 книг), Рэй Брэдбери (3 книги), Станислав Лем (3 книги) и Роберт Шекли (3 книги). В рамках «ЗФ» выходили романы, авторские сборники отдельных писателей и многочисленные «географические» антологии (правда, издателям приходилось «разбавлять» подборки произведений фантастов капстран подборками авторов из соцлагеря).

Большим успехом у читателей пользовались сборники рассказов и повестей, объединенных одной темой: роботы («Шутник», 1971), космос («Звезды зовут…», 1969), путешествия во времени («Пески веков», 1970, «Патруль времени», 1985), изобретения («Фантастические изобретения», 1971, «Практичное изобретение», 1974), контакт с инопланетянами («Огненный цикл», 1970, «Дальний полет», 1972, «Пять зеленых лун», 1978), планеты Солнечной системы («Через солнечную сторону», 1971), внеземные формы жизни («Космический госпиталь», 1972), а также юмористическая фантастика («31 июня», 1968, «Нежданно-негаданно», 1973), фантастика ученых («Пиршество демонов», 1968) и так далее. Среди авторов, «открытых» советскими читателями благодаря этой серии, назовем Генри Каттнера и Уильяма Тенна, Хола Клемента и Саке Комацу, Майкла Крайтона и Эрика Фрэнка Рассела…

Впрочем, книги серии «ЗФ» не только знакомили нас с переводной фантастикой, не известной ранее, но и тихонько подтачивали основы господствующей идеологии. Да, все книги сопровождались «разъясняющими» предисловиями, но они чаще всего были только страховкой от возможных претензий советского агитпропа. Томики «ЗФ» незаметно взламывали в нашем сознании стену покрепче Берлинской. Бетон той стены был замешан на ксенофобии, страхе, обильном официальном вранье и нашем прискорбном (хотя и объяснимом) незнании жизни на той стороне. Мрачный мир Драйзера, Эптона Синклера, Говарда Фаста, укоренившийся в нашем сознании, начинал рассыпаться после вторжения в него пронырливых бизнесменов Роберта Шекли, неторопливых фермеров Клиффорда Саймака, бойких, не теряющих оптимизма ни при каких обстоятельствах предпринимателей Гарри Гаррисона, странных ученых Фредерика Брауна и т. д. Мы поняли, что светлое будущее – не обязательно коммунизм и коллективизм, а зеленый штат Иллинойс – не обязательно «эксплуатация человека человеком»; это еще и мальчик Дуглас Сполдинг, его друзья, бабушка, навевающий грусть вечерний пейзаж и дружелюбный уют провинциального городка… Многое было непривычно, поначалу страшновато (иная обстановка, незнакомые конфликты, другой быт), но не чуждо. И мы в конце концов понимали: объединяет нас гораздо больше, чем разъединяет.