Субъективный словарь фантастики

БПНФ (Библиотека приключений и научной фантастики)

Это одна из самых популярных книжных серий, выходившая в СССР и продолжавшая выходить в России в 1936–1993 годы в издательстве «Детская литература» (первоначально – «Детиздат» и «Детгиз»). Разговорное название в среде коллекционеров – «рамка» или «золотая рамка». Исследователь фантастики Алексей Караваев в своей книге «Четыре истории» (2015) ведет отсчет БПНФ с выхода тома Жюля Верна «Таинственный остров».

Поначалу серия называлась «Библиотека романов и повестей» и выходила в малом формате, но принцип оформления переплета был задан изначально: однотипная (с вариациями) золотая тисненая виньетка на обложке и корешке. В 1937 году серия сменила название на «Библиотека приключений», а с 1954 года стала называться «Библиотекой приключений и научной фантастики» и с тех пор больше не переименовывалась. В этом же году издательство отказалось от малого формата и перешло к стандартному. Название серии соответствовало ее наполнению: с фантастикой тут соседствовали детективы и приключения (разговор о них – за рамками нашего Словаря).

Чем была привлекательна БПНФ для поклонников фантастики, помимо качественно оформленных обложек, форзацев, титулов и запоминающихся внутренних иллюстраций (см. Иллюстрации к фантастике в СССР (#litres_trial_promo))? Прежде всего, достойным отбором текстов. В «фантастической» части серии поначалу выходила в основном классика жанра (от упомянутого Жюля Верна до Владимира Обручева), но в послевоенные годы формированием БПНФ занялась команда профессиональных редакторов – среди них Исаак Кассель и Нина Беркова. В конце 50-х и в начале 60-х годов в «Детгизе» существовал так называемый экспериментальный фонд: начинающий автор мог принести рукопись, и если ее считали перспективной, с автором заключали договор. Вот так, «с улицы», в серию попала повесть братьев Стругацких «Страна багровых туч» (1959). Тремя годами позже, когда Аркадий Стругацкий сам уже работал редактором в «Детгизе», он выловил из самотека роман Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова «Экипаж “Меконга”» – и литературный дебют еще двух братьев-фантастов (двоюродных) состоялся в этой же серии.

В разные годы в БПНФ выходили книги многих известных советских писателей: Ивана Ефремова, Ариадны Громовой, Кира Булычева, Севера Гансовского, Анатолия Днепрова, Зиновия Юрьева, Александра и Сергея Абрамовых, Михаила Емцева, Еремея Парнова, Дмитрия Биленкина и других. В поздние годы существования «рамки», уже при других редакторах, в серию стала проникать и не очень хорошая фантастика, но хорошей «арифметически» оставалось больше.

Хотя «Детская литература» в СССР считалась издательством, чьи книги привязаны к возрастной категории в четко очерченных границах (верхний порог – старшие школьники), разница между «взрослой» и «детской» редакциями произведений редко была существенной: ну разве что Алексей Толстой адаптировал для «Детиздата» свои романы «Гиперболоид инженера Гарина» и «Аэлита» (#aelita) (см.), сократив (и ухудшив) собственные тексты. Чаще же «возрастной» принцип соблюдался здесь сугубо формально. Если к авторам порой и придирались, то «по линии» идеологии. В начале 70-х, например, от Стругацких потребовали переделок «Обитаемого острова» – по сравнению с журнальной версией (см. Стругацкие и цензура (#litres_trial_promo)). Однако писатели сумели сохранить главное (для всех возрастов): сюжет, конфликт и проблематику. Некоторые детали были придуманы даже интересней, чем в первом варианте; недаром уже несколько поколений читателей считают «детлитовский» вариант этого произведения самым лучшим…

Всего же за годы существования БПНФ в серии вышли (не считая переизданий) более ста наименований фантастических книг. Многие из них сразу после выхода попадали в личные коллекции. Возможно, именно благодаря «рамке» библиофильство в СССР – пусть и в упрощенной форме «серийного» коллекционирования – переставало быть элитарным и становилось массовым. Книги в однотипных переплетах надолго задерживались в семейных библиотеках, а читатель с детства получал доступ к достойным образчикам жанра. Недаром уже в постсоветской России сразу несколько крупных издательств, завлекая новое поколение коллекционеров, стали формировать серии, внешне напоминающие БПНФ. Некоторые серии-новоделы (например, «Ретро библиотека приключений и научной фантастики» издательства «Престиж Бук») есть и поныне. Но к прежней «рамке» все это никакого отношения не имеет.

БСФ (Библиотека современной фантастики)

Серию придумали в недрах редакции фантастики издательства «Молодая гвардия» и осуществили задуманное в 1965–1973 годах (когда редакцию возглавлял Сергей Жемайтис). Книги выходили двухсоттысячным тиражом. Первоначально планировалось выпустить 15 томов, но позднее число довели до 25. Плюс к ним вышли три доптома (без нумерации, но в том же оформлении): «Город» Клиффорда Саймака, сборник рассказов Рэя Брэдбери и сборник болгарской фантастики «Третье тысячелетие», а также две книги в несерийном оформлении – сборники американской фантастики «И грянул гром!» и немецкой (ГДР) – «Параллели». Редакция поставила перед собой титаническую задачу: познакомить читателя со срезом всей мировой фантастики ХХ века, совмещая первопубликации многих зарубежных мастеров с переизданием лучших текстов отечественных авторов.

Сейчас, полвека спустя, видны просчеты составителей серии. И «Большая глубина» Артура Кларка (том 6) – не самый яркий из романов фантаста (а ведь уже был написан «Конец детства»!). И вместо дебютной книги Курта Воннегута «Утопия 14» в том 12 следовало включить другой его роман, уже в «воннегутовской» манере, – «Сирены Титана». И, конечно, классику фэнтэзи (#litres_trial_promo) (см.) не надо было оставлять за бортом серии (содержимое 21 тома, «Антологии сказочной фантастики», относится к fantasy лишь частично). Но не забудем, что редакция работала с оглядкой на Главлит и на «идеологическое» начальство. По этой причине, например, в БСФ не попал Роберт Хайнлайн, а из романа Джона Уиндема «День триффидов» (том 8) исключили фрагмент, где СССР был представлен не в лучшем свете.

Наиболее «опасные» с точки зрения цензуры тексты приходилось сопровождать «амортизаторами» в виде предисловий или послесловий. Джона Уиндема, например, спасал Юлий Кагарлицкий. «Антологию скандинавской фантастики» (том 20) – куда вошла мрачная, в духе Оруэлла, антиутопия (#antiutopia) (см.) Карин Бойе «Каллокаин» – выгораживал Эрнст Генри. Одной из лучших считается «Антология англо-американской фантастики» (том 10): сюда вошли отборные рассказы Генри Каттнера, Роберта Сильверберга, Пола Андерсона, Эрика Фрэнка Рассела, Дэниэла Киза, Джеймса Ганна и других. Составитель сборника Роман Подольный защищал его ритуальными фразами о том, что-де авторы затрагивают «насущнейшие проблемы современности Англии и США: расизм, засилье политиканов…» и так далее. Белла Клюева, тогдашний редактор БСФ, вспоминала, что сильные опасения – в смысле «проходимости» – вызывал и роман Станислава Лема «Возвращение со звезд» (том 4). Один из ее друзей имел доступ к Герману Титову, и космонавта уговорили поставить свое имя под предисловием к Лему (сам текст написал критик Рафаил Нудельман).

В целом книгам БСФ удалось расширить представление соотечественника о современной ему фантастике. Открыв 13 том (Пьер Буль), читатель приобщался к миру «Планеты обезьян». Двухтомная (14 и 15 тома) антология включала прозу советских фантастов во всем ее многообразии; мастодонт «ближнего прицела» Александр Казанцев соседствовал там с блестящим юмористом Ильей Варшавским. В 16 томе Роберт Шекли, которого многие знали как мастера «малых форм», удивлял повестями – в том числе саркастическим, на грани абсурда, «Билетом на планету Транай». Том 19 («Нефантасты в фантастике») знакомил с печально-ироничной прозой поэта Вадима Шефнера. Благодаря БСФ стал знаменит Владимир Савченко, автор опубликованного в 22 томе романа «Открытие себя» (об инженере, который отказался быть заурядным «винтиком»). А после выхода «Неукротимой планеты» Гарри Гаррисона (том 24) уже невозможно было скрыть деяния супергероя Язона динАльта.

В последнем из нумерованных томов мы вновь встречались с авторами всех (кроме Карела Чапека) «сольных» книг. И раз уж в 7 том были включены «Трудно быть богом» (#litres_trial_promo) (см.) и «Понедельник начинается в субботу» (#litres_trial_promo) (см.) братьев Стругацких, они смогли под занавес опубликовать еще и фрагмент «Пикника на обочине». В ту пору никто не думал, что издательский курс резко сменится (см. Молодогвардейская фантастика (#litres_trial_promo)) и выхода отдельного издания знаменитой повести придется дожидаться долгих восемь лет…

Буриме фантастические

Буриме – салонная забава XIX века: участники пишут по очереди рассказ и передают друг другу листок, открывая только последнюю строчку текста. Каждый следующий автор не знает, о чем написал предыдущий, и продолжает по-своему. Возникают сюжетные нестыковки, в итоге рождается нечто веселое и бестолковое. В отличие от любительских внежанровых буриме-игр, где результат зачитывается вслух и только, фант-буриме ХХ века в СССР, как правило, создавались профессиональными литераторами в расчете на публикацию (обычно в журнале). Цель – не развлечение игроков, а прагматические соображения издателей: привлечь внимание подписчиков громкими именами и поднять тираж. Именно поэтому один из главных принципов (авторы не знают всего предыдущего текста) не всегда соблюдается. У участников другая проблема: не поступаясь своей индивидуальностью, надо сохранить какую-то логику повествования. От «проектной» литературы, распространенной в нулевые годы XXI века, фант-буриме отличались отсутствием внятной концепции и свободой самовыражения, выходящей за рамки замысла организаторов. Каждому следующему участнику работать было труднее, чем предыдущему, а автор финальной главы должен был сильно исхитриться, чтобы как-то свести концы с концами.

В 1927 году в «Огоньке» вышел авантюрно-фантастический роман «Большие пожары», созданный 25 писателями. Замысел возник годом раньше, когда главный редактор журнала Михаил Кольцов предложил ведущим писателям СССР поучаствовать в коллективном эксперименте: создать произведение авантюрное, актуальное и идеологически выдержанное (см. Красные Пинкертоны (#litres_trial_promo)). Читатель бы увидел, как наши литераторы работают в команде, не поступаясь эстетическими принципами. По сюжету, с помощью бабочек с нанесенным на крылья таинственным струццием устраиваются пожары в городе Златогорске. Цели диверсантов неясны, и расследование все запутывает… Поскольку авторский костяк составляли писатели, ставшие впоследствии советскими классиками (Алексей Толстой, Исаак Бабель, Леонид Леонов, Вениамин Каверин, Александр Грин и др.), редактор своей цели добился: читающая публика поначалу заинтересовалась необычным опытом. Однако литераторы, вовлеченные в действо по принципу «лебедь, рак и щука», не захотели – да и не смогли бы – стать командой. Сюжет с каждой главой становился все бредовее, рассыпался на части, и сам Михаил Кольцов в финальной главе не смог их склеить…

Та же участь постигла и два фант-буриме, вышедших в 60-е годы. Первый, «Летящие сквозь мгновение» (1966–1967 годы) в журнале «Техника – молодежи», был создан видными фантастами 60-х: Александром Мирером, Севером Гансовским, Ариадной Громовой, Михаилом Емцевым, Еремеем Парновым и др. Мастерство каждого в отдельности не помогло: историю пятерки ясновидцев разбавили шпионами и «ужасами капитализма»; сюжет получил такой идеологический шлейф, что стал непереносим. Другое фант-буриме, «Летающие кочевники» в ленинградском журнале «Костер» (1968), сразу было обречено: первая глава, написанная братьями Стругацкими (о диких «викингах», умеющих путешествовать в космосе), оказалась самодостаточной. Даже опытные Ольга Ларионова, Александр Шалимов, Александр Мееров и прочие ленинградские фантасты не смогли к этой истории что-то добавить – и в результате опять вышел сумбур.

Последний по времени опыт фант-буриме – роман «Дорога к Марсу» (2013), уже в виде книги, – провалился и литературно, и коммерчески. По сюжету, в экспедицию на Марс вместо профи посланы лузеры: им надо долететь, не перессорившись по дороге и не погибнув в результате разных ЧП. И вроде никого из 15 авторов (Сергей Лукьяненко, Александр Громов, Александр Зорич, Дмитрий Колодан и др.) не назовешь любителем. Однако, резвясь, они устроили такое самозабвенное дуракаваляние и так часто подставляли соавторам подножки, что сюжет скатился черт-те куда и Павлу Амнуэлю в финале пришлось, по сути, все перечеркнуть. И за что боролись все 480 страниц? За что укокошили кучу персонажей и наплодили новых? За что ракетное топливо проливали? Так мы и не узнаем: то ли есть жизнь на Марсе, то ли нет жизни на Марсе, то ли и Марса-то никакого нет…

В пасти безумия

Мистический триллер «In The Mouth Of Madness» (США, 1995) поставлен режиссером Джоном Карпентером. Джон Трент (Сэм Нилл) – следователь страховой конторы. Он соглашается заняться поисками автора романа ужасов Саттера Кейна (Юрген Прохнов), подозревая, что пропажа писателя – часть пиар-кампании по раскрутке новой книги «В пасти безумия». Трент и сотрудница издательства Линда Стайлз (Джули Кармен) находят Кейна в городке Хоббс Энд, которого нет: фантаст наделен мистической силой, и любая его выдумка материализуется, если в нее поверить…

Джон Карпентер – мастер жанрового кино, постановщик «Хэллоуина» (1978), «Нечто» (1982), «Они живут» (1988) и др. Фильм «В пасти безумия» держится особняком. Всякий автор массового кино хоть раз предпринимает попытку нарушить законы любимых жанров, чтобы явить миру его изнанку. «В пасти безумия» – чистый жанр плюс его постмодернистская деконструкция. Присутствует едва ли не вся атрибутика ужастиков образца 90-х – с нарочитым перебором. Тут и храм, занятый сатанинским отродьем, и душегуб с топором, и черные доберманы-убийцы, и коп, похожий на зомби, и детки, перемазанные чужой кровью, и каракатица с головой красотки, и твари из босховского «Искушения святого Антония». Режиссер ведет нас туда, где кошмары – бизнес, ну разве что чудища на сей раз будут не из латекса или папье-маше, а главным злодеем окажется знаменитый писатель-фантаст, чья фамилия (Сane) созвучна имени Каина (Сain) – ветхозаветного братоубийцы.

Саттер Кейн «сделан» из двух фантастов – Говарда Филлипса Лавкрафта и Стивена Кинга. Для книг своего героя сценарист Майкл Де Лука позаимствовал цитаты из Лавкрафта, для заголовка взял часть названия его романа «Хребты безумия». Лавкрафту же фильм обязан ключевым элементом композиции (рассказ пациента психушки, обрамляющий сюжет) и фирменной страшилкой – монстры из другого измерения рвутся в наш мир сквозь метафизические преграды. От Стивена Кинга киношному Саттеру Кейну перепало тоже немало: инициалы, ритмика имени, репутация Короля Страха, многолетний интерес Голливуда и читательская популярность.

Кстати, и придуманный Кейном Хоббс Энд смахивает на Касл-Рок в романах Кинга. Тот городок примелькался, почти как родной писателю Бангор, но, в отличие от Бангора, Касл-Рок находится вовсе не в штате Мэн, а лишь в воображении фантаста, в сознании его читателей и в названии Castle Rock Entertainment – кинокомпании Роба Райнера, который дважды экранизировал Кинга. Понятно, что карпентеровский Хоббс Энд в фильме куда страшнее Касл-Рока. Собственно, и сам Кейн, демиург вселенной ужасов, при всем несомненном сходстве с Кингом, не столько его двойник или «темная половина», сколько овеществленная гипербола, сгусток массовых представлений обывателя об авторе романов ужасов: инфернальный, сумасшедший, ужасный, опасный, ходячая жуть.

«Мы описываем выдуманные ужасы, чтобы помочь людям справиться с реальными, – так в книге “Пляска смерти” (#litres_trial_promo) (см.) формулировал авторскую задачу Кинг. – Кошмарный сон сам по себе способен принести разрядку». У Саттера Кейна – иная позиция: он пугает с садистским удовольствием, мечтая выбить из-под ног читателей почву рационального, посрывать им крыши чудовищными фантазиями, принеся в этот мир хаос и безумие. Если преграды между мирами будут сделаны из исписанной бумаги, монстров не удержит никто, в том числе и их создатель. «Я боюсь подумать, что произойдет, если реальность разделит точку зрения Кейна, – признается Линда в разговоре с Трентом. – Здоровый и безумец могут поменяться местами; если безумие возобладает, окажешься в палате с мягкими стенами».

Трент хмыкает, а зря. Фантазия одного человека и впрямь может перемолоть в труху разумную действительность. Думаете, наш мир погубят генералы с атомной бомбой, или чокнутые профессоры, или Люди Икс (#litres_trial_promo) (см.), перешедшие на темную сторону? – словно бы спрашивает нас режиссер. И, усмехаясь, отвечает: нет, наш мир может отправиться в тартарары под стук пишущей машинки одного гения с перевернутыми мозгами…

Едва ли Кинг остался в восторге от образа фантаста, смахивающего на злую карикатуру. Но по крайней мере одна – еретическая – идея картины пришлась бы по вкусу Королю Страха. Считается, что повлиять на судьбу человечества может лишь «высокое искусство», но не массовое. Кинг, защитник «низких жанров», издавна воюет со снобами, третирующими популярную литературу. Он называет их «ничтожными критиками, не представляющими себе, на что способна популярная литература». Фильм «В пасти безумия» демонстрирует, на что она может быть способна. Сказка – ложь, но, как говорится, не будите лихо.

Вампиры

Сверхъестественные существа – бессмертные, питающиеся кровью – являются постоянными персонажами мистических книг, фильмов и телесериалов. Согласно традиции, они не выносят света (поэтому ведут ночную жизнь, а днем спят в гробах), креста, осинового кола, чеснока и серебра. Человек, укушенный вампиром, сам превращается в вампира (не всегда). Впервые эти существа были упомянуты в 1654 году папским библиотекарем Леоном Алацци. В 1819 году доктор Полидори (более известен как киноперсонаж «Готики» Кена Рассела) написал повесть «Вампир». Впрочем, мировую славу получило иное сочинение – «Дракула» Брэма Стокера (1897). Страшный граф в черном плаще приезжает из Трансильвании в Лондон за кровью-любовью прелестной Мины и…

Роман Стокера стал основой более 160 фильмов, хотя любопытны лишь некоторые. Например, первая официальная экранизация – «Дракула» (1931) с Белой Лугоши в роли графа (актер потом еще не раз его сыграет). Или «Дракула» 1958 года с Кристофером Ли (отметится в ролях еще полутора десятков Дракул). Из фильмов сравнительно недавних назовем картину «Дракула Брэма Стокера» (1992), снятую Фрэнсисом Фордом Копполой (с Гэри Олдманом), и пародию «Дракула: Мертвый и довольный» (1995) Мэла Брукса: благодаря Лесли Нильсену граф превратился в старого идиота, окруженного идиотами помоложе.

Одновременно с киноисторией Дракулы развивалась история его родственника. Поскольку в 1921 году вдова Стокера еще не желала детищу покойного мужа кинематографической судьбы, режиссер Фридрих Мурнау обошелся без согласия мадам Стокер: он чуть изменил сюжет, Дракулу переименовал в Носферату (графа Орлока), Лондон заменил на Бремен, Мину превратили в Эллен, а финальным орудием убийства графа сделал луч света (вместо кола). Вампир в фильме «Носферату, симфония ужаса» умел принимать вертикальное положение без помощи рук, как ванька-встанька, – и процесс подъема из гроба был самым жутким кадром. У Мурнау графа-вампира сыграл Макс Шрек, а позже, у Вернера Херцога («Носферату, призрак ночи», 1978), – Клаус Кински. В 2000 году образом Носферату заинтересовался Элайас Меридж. В его картине «Тень вампира» гений Мурнау (Джон Малкович) использовал под именем Макса Шрека настоящего вампира (Уиллем Дефо), обещая в финале отдать ему ведущую актрису. Герой Малковича поступает так жестоко, полагая, что искусство важнее жизни…

Не только вампиры охотятся за людьми, но и люди бьются с вампирами. Чаще всего по отлаженной технологии: за ушко да на солнышко и – гори, Голливуд, гори! Помимо Абрахама Ван Хельсинга, вступившего в схватку с кровососами еще в романе Стокера и продолжившего в экранизациях, с вампирами сражаются множество команд. Самые заметные – персонажи «Вампиров» (1998) Джона Карпентера (есть сиквел) и «Блэйда» (1998) Стивена Норрингтона (есть два продолжения). У Карпентера охотников возглавлял Джек Кроу (Джеймс Вудс) – профи, чья команда оснащена арбалетами, лебедкой и благословением папы римского. В «Блэйде» заглавный герой – не боящийся дневного света вампир-мутант (Уэсли Снайпс), который мстит обычным вампирам за маму. Ноу-хау борца – серебряные пули с чесночной начинкой.

Впрочем, вампиры – не только объект охоты, но и объект сексуальной страсти. Стивен Кинг в книге «Пляска смерти» (#litres_trial_promo) (см.) среди причин «долгожительства» вампиров в кино упоминает даже «инфантильный орализм» зрителей плюс «сильный интерес к некрофилии». Вряд ли эти слова расстроили бы амбивалентных героев «Вампирских хроник» Энн Райс (1976–2016) и фильма «Интервью с вампиром» (1994) Нила Джордана (о тонкостях отношений двух красавцев-упырей – Тома Круза и Брэда Питта). А вот влюбленная в кровососа романтическая Белла Свон из цикла «Сумерки» (2005–2016) Стефани Майер и его экранизаций (2008–2012) наверняка затаила бы обиду на Кинга за такой «диагноз». Как, вероятно, и Сьюки Стокхауз из цикла романов Шарлин Харрис «Вампирские тайны» (2001–2013) и поставленного по их мотивам телесериала «Настоящая кровь» (2008–2014). У Сьюки тоже есть чувства к вампиру. Впрочем, в романах Харрис и сериале «межвидовые» любовь и страсть – дело обычное. Люди там постоянно влюбляются в разнообразных сверхъестественных существ, включая ведьм, вервольфов, менад, да и сама главная героиня – не человек, а фея. Но это уже другой сюжет.

Великий Гусляр

Цикл фантастических произведений Кира Булычева, созданных в 1970–2002 годах, объединен общими персонажами – жителями вымышленного города Великий Гусляр Вологодской области. Чаще всего истории, придуманные фантастом, умещаются в формат рассказа, хотя в цикл также входят и повести («Марсианское зелье», «Жизнь за трицератопса», «Перпендикулярный мир» и др.). Действие большинства произведений происходит в самом городе или окрестностях, и лишь некоторые поздние сюжеты разворачиваются за пределами Великого Гусляра или даже в космосе («Глубокоуважаемый микроб», «Нужна свободная планета», «Звезды зовут!» и др.).

По легенде, первый рассказ «Связи личного характера» был написан автором еще в 1967 году, исключительно ради денег. Первая авторская книга, куда вошли некоторые рассказы будущего цикла, – «Чудеса в Гусляре» (1972), в серии «Библиотека советской фантастики» (см. Молодогвардейская фантастика (#litres_trial_promo)). В полном виде цикл представлен в двухтомнике Булычева «Космический десант» (2006) и «Жертвы вторжения» (2007), выпущенном уже после смерти писателя; в общей сложности цикл состоит из 105 текстов.

Великий Гусляр был не только забавным захолустьем, где проживали начальник стройконторы Корнелий Удалов, его ревнивая жена Ксения, неутомимый пенсионер-общественник старик Ложкин, великий и рассеянный ученый Лев Христофорович Минц, умелец Саша Грубин, журналист Миша Стендаль (не родственник!) и прочие чудаковатые добродушные провинциалы, с которыми и случались всевозможные чудеса. Великий Гусляр был испытательным полигоном, где привычные для НФ ситуации (пришельцы, диковинные изобретения, путешествия во времени и проч.) взаимодействовали с неспешным патриархальным бытом, со спокойным маревом глубинки, где – по идее – ничего произойти не могло, хотя, представьте, происходило. Произведения строились на этом контрасте, оттеняя бессобытийность нашего существования в брежневские годы. Везде вчера было похоже на завтра, а завтра – на послезавтра, и только в Великом Гусляре шла захватывающая, полная чудес жизнь: по улицам сновали инопланетяне, золотые рыбки исполняли любые желания (можно было даже воду в кране ненадолго превратить в водку!), любимый ученик факира показывал невообразимые фокусы, местный колдун под угрозой заклятья заставлял рыбаков делиться окуньками, а гениальный младенец Ленечка (он же Леонардо) щелкал, что семечки, дифференциальные уравнения.

Мертвый штиль вокруг Великого Гусляра был залогом его жизнеспособности: едва в СССР началась перестройка, нарушилось то хрупкое равновесие, в котором пребывали город и мир. Первоначально писатель не осознал серьезности угрозы: ему чудилось, что «новое мышление» можно приплюсовать к Великому Гусляру. Но выяснилось, что это не так. И «Свободные места есть», и «Титаническое поражение» (где гуслярцы доблестно боролись с бюрократизмом) оборачивались фельетонами-однодневками. Становилось ясно, что рассказы цикла неравноценны. «…я делал вещи для редакций, которые не требовали от меня много, и это просто распускает, – говорил мне писатель в конце 80-х. – По “Гусляру” это видно очень сильно: в этих рассказах, особенно поздних, много проходных вещей». Беда, однако, была не просто в торопливости: едва ли не каждая попытка конъюнктурно совместить две новые реальности оканчивалась неудачей. Слишком любил автор своих героев, чтобы безболезненно превратить их в живые иллюстрации к темам «Перестройка в провинции», «ГКЧП в Великом Гусляре», «Капитализм в глубинке» и т. п.

Последняя попытка – сохранить хотя бы отдельных персонажей вне Великого Гусляра (к примеру, отправить Корнелия Удалова в космос) – не стала спасительной; за пределами родного, обжитого мирка рядовой гуслярец выглядел потерянным, не очень нужным; запись горожан в лемовские Ийоны Тихие (#litres_trial_promo) (см.) не имела успеха… В общем, уже в 90-е цикл полностью исчерпал себя. В последние годы жизни писатель вспоминал о нем крайне редко, занимаясь другими темами.

Винсент Ван Гог

Фантастическая повесть Севера Гансовского, названная по имени знаменитого художника, в сокращении опубликована в 1970 году в журнале «Химия и жизнь» (см. Наука и мысль (#litres_trial_promo)), а в полном виде вышла в 1971 году, в 10 выпуске альманаха «НФ» (#litres_trial_promo) (см.). Произведение считается одним из лучших у Гансовского; в 1985 году в ГДР сделали экранизацию повести – фильм «Визит к Ван Гогу» (режиссер Хорст Зееман). В повести, построенной в любимой Гансовским манере (рассказчик общается с читателем), отлично прописана вся «технология» путешествий во времени, а примеры последствий вторжения будущего в прошлое явлены с подлинным артистизмом и остроумием (см. Машина времени (#litres_trial_promo)).

Читатель, настроенный на фантастический детектив или на «альтернативную историю» (см.), вскоре осознает, что формальный сюжетный стержень (сменяющие друг друга попытки героя вывезти из XIX века в век XX дорогие картины и сорвать куш) – оболочка, за которой отчетливо просматривается сверхзадача писателя: показать, как высокое искусство способно внутренне преобразить человека, душе которого, казалось бы, чужды прекрасные порывы.

«Рембрандты, Моцарты, Пушкины не зря бодрствовали по ночам, бескорыстно добиваясь совершенства, исступленно замазывая, перечеркивая, чтобы приняться снова» – эти слова героя повести «Часть этого мира» (1973) мог бы повторить, с внутренним убеждением, и рассказчик в финале «Винсента Ван Гога». На первых страницах он – хладнокровный делец и махинатор, на последних – один из самых преданных поклонников творчества Ван Гога и просто хороший человек. Соприкасаясь с настоящим искусством и его создателем, невольно попадая в их «поле», герой словно бы мутирует. Все худшее в нем истончается в труху, все лучшее обретает опору. Изначальный план героя проваливается: ему не удастся стать богачом. Но он не жалеет. Духовный опыт, приобретенный им во время визитов к Ван Гогу, оказывается поистине бесценен…

Возможно, Гансовский смог лучше прочувствовать судьбу автора «Подсолнухов», «Едоков картофеля» и других признанных шедевров, поскольку и сам был незаурядным художником-графиком (подтверждение тому – его иллюстрации к сборнику «Идет человек» (1971); не случайно Аркадий Стругацкий попросил проиллюстрировать журнальный вариант «Улитки на склоне» именно Гансовского). Сюжет повести о Ван Гоге «рифмуется» с одной из важнейших тем во всем творчестве фантаста: он был одним из тех редких писателей, для которых многие виды искусства (не только живопись, но и музыка, и театр) не оставались на сюжетной периферии. Наоборот! Подчас они отодвигали в сторону собственно фантастический посыл, делали его второстепенным.

Например, повесть «Шесть гениев» (1965) привлекала читателя не описанием заговора германских реваншистов и не изобретением герра Кленка, а его глубокими рассуждениями о классических живописных полотнах – Пуссена, Дюпре, Джорджоне, Кипренского. В рассказе «Доступное искусство» (1965) главным оказывался не процесс материализации Бетховена, но попытки персонажей понять, чем отличается истинный шедевр от мертвого суррогата, пусть и повторяющего шедевр один в один, молекула в молекулу. А еще писателя увлекала мысль о том, что для искусства ни один человек не безнадежен: подобно тому, как расщепленный атом таит в себе бездну энергии, так и человеческая личность хранит огромный творческий потенциал, который можно высвободить и обратить на пользу людям.

В рассказе «Голос» (1963) не хирургическая операция на связках делает безголосого горожанина великим певцом; она лишь открывает то, что до поры было спрятано от всего мира. В рассказе «Электрическое вдохновение» (1969) читатель становится свидетелем чуда превращения (каким образом это происходит? неважно!) как будто бездарной артистки провинциального театра с двумя десятками штампов в новую Веру Комиссаржевскую, обладающую невероятным актерским диапазоном. Фабула небольшой повести «Пробуждение» (1969) – ряд впечатляющих метаморфоз скучного и пресного обывателя, в котором вдруг прорастает универсальный гений, новый Леонардо, подлинный человек Возрождения. Увы, без внутренней «подпитки» чудо быстро отцветает. Но остается ощущение его возможности. У человека изначально есть шанс, напоминает писатель, а уж дальше каждый сам должен решать – воспользоваться этим шансом или упустить его…

Властелин Колец

Роман-эпопея в жанре фэнтэзи (#litres_trial_promo) (см.) «The Lord of the Rings» написан английским филологом, профессором Оксфорда Джоном Рональдом Руэлом Толкиеном и издан в 1954–1955 годы. Это – часть цикла «Легендариум Средиземья» («Middle-earth Legendarium»). Самой знаменитой экранизацией «Властелина Колец» является одноименная кинотрилогия (2001–2003) режиссера Питера Джексона, получившая в общей сложности 17 премий «Оскар».

Действие эпопеи происходит на вымышленном континенте Средиземье, населенном как людьми, так и сверхъестественными существами. Неотъемлемой частью этого мира является магия, искусством которой владеют не все жители. По сюжету, главный злодей Средиземья, властитель Мордора Саурон хочет заполучить Кольцо Всевластья, которое позволит ему поработить все народы континента, а хоббит Фродо и его друзья хотят как можно скорее вернуть опасное Кольцо туда, где его выковали и где его можно уничтожить…

Лично у меня в связи с эпопеей Толкиена всегда вызывали удивление два обстоятельства. Первое – трудности автора с публикацией романа. Казалось бы, оригинальное произведение с тщательно прописанными географией, мифологией, системой образов, добротной приключенческой линией и четким гуманистическим посылом должно было вызвать у потенциальных издателей немедленный хватательный рефлекс. Вместо этого мы видим вялую реакцию: сразу в полном виде печатать книгу не хочет никто, а те, кто соглашаются публиковать роман частями, просят автора сократить текст. Может, издателей отпугивал перфекционизм Толкиена: та профессорская дотошность, которая требовала от автора продумать все детали, «овеществить» придуманный мир вплоть до последнего штриха на карте? Возможно, сам глобальный масштаб эпопеи такого рода вызывал растерянность у возможных публикаторов? Не исключено, что опытным редакторам Толкиен казался вопиюще несовременным – эдаким реликтом, пришельцем из тех далеких эпох, когда усилиями поколений создавались «Махабхарата», «Старшая Эдда», «Калевала» и прочие литературные колоссы, и дерзновенный замысел автора – придумать эпос целого вымышленного мира – кому-то даже мог показаться эдакой монументальной графоманией: мол, чудит профессор Оксфорда. По-настоящему массовое признание «Властелина Колец» на родине автора началось после шумного успеха романа за океаном. Впрочем, и читателям США одно из достижений Толкиена-писателя – филологическое изящество – казалось излишеством. И хотя кинотрилогия Питера Джексона снята во времена, когда эпопея стала культовой, режиссер счел необходимым задвинуть на задний план собственно фольклор Средиземья, а многопоющий добряк и обаяшка Том Бомбадил в картине вообще не фигурирует.

Второе смущающее меня обстоятельство в связи с романом Толкиена: почему он так долго не переводился на русский язык? Приквел эпопеи, «Хоббит, или Туда и обратно» (1937), вышел на русском еще в 1976 году, а вот продолжения истории пришлось ждать еще двенадцать лет – до самой перестройки, когда, наконец, в 1988 году издательство «Радуга» выпустило трехтомник в переводе Владимира Муравьева и Андрея Кистяковского. В чем дело? Возможно, все дело в личности одного из переводчиков? Андрей Кистяковский был диссидентом, переводил «Слепящую тьму» Артура Кестлера и некоторое время был официальным распорядителем Фонда помощи политзаключенным. Но, с другой стороны, русской версией «Властелина Колец» занимались и другие люди. Мне посчастливилось быть знакомым с автором первого перевода (1976) Александром Грузбергом. И, кстати, подход Грузберга – не русифицировать имена и географические названия – многим и поныне кажется самым правильным.