Дуче! Взлет и падение Бенито Муссолини

Некий миланский промышленник, чтобы умиротворить рабочих, стал носить эмблему серпа и молота на булавке своего галстука. Хаос царил не только в промышленности, сельские районы также превратились в поле боя.

Двести коммунистических союзов Феррары потребовали от фермеров использовать на сельскохозяйственных работах промышленных рабочих и обеспечивать их продуктами. Те, кто на это не соглашался, подвергались бойкоту, начиная от лавочников и кончая парикмахерами, в том числе и по линии оказания медицинской помощи.

Тысячи людей стали с надеждой ожидать, что найдется сила, которая наведет в стране порядок. Издатель «Иль Пополо» в эти дни вел себя подобно генералу какой-нибудь банановой республики. Он сидел за столом, заваленным гранатами, охотничьими ножами и патронами. На стене за его спиной висел черный флаг «ардитов» с черепом и костями, а у двери стоял пулемет.

Муссолини попытался воспользоваться ситуацией и в ноябре 1919 года выставил свою кандидатуру на выборах в палату депутатов, не пойдя даже на блок с националистами. Результат, однако, оказался плачевным. В Милане фашисты получили всего 4795 голосов против 170 000 голосов, отданных за социалистов.

Социалисты осадили редакцию «Иль Пополо», обнесенную колючей проволокой и охраняемую двадцатью пятью вооруженными «ардитами».

– Если они осмелятся ворваться к нам, – предупредил Муссолини, – я уложу с полдюжины храбрецов и устрою им кровавое отрезвление.

Когда через несколько дней к нему пришли шесть флорентийцев и сообщили, что получили по двадцать лир на каждого для совершения террористического акта по отношению к нему, он пробурчал:

– Я думал, что стою дороже.

И тут же выдал каждому по двести лир из собственного кошелька. Он по-прежнему, как шестнадцатилетний школьник, старался при всяком удобном случае утереть, как говорится, нос своим противникам.

В этот период времени «Иль Пополо» часто сталкивалась с цензурными рогатками, на что Муссолини реагировал четырехстраничными выпусками газеты на чистых листах бумаги, на которых были напечатаны лишь ее название и своеобразная эпиграмма: «Наложен запрет по приказу этой свиньи Нитти».

Те, кто был близок к нему, так, как Рашель, видели, что он был подобен сжатой стальной пружине. Он продолжал борьбу, несмотря на все трудности, видя свою задачу в обвинении других. Однажды, придя в ярость от медлительности телефонистки на коммутаторе, он сорвал телефон со стены и выбросил его в окно.

Арнальдо, ставшему заведующим хозяйственной частью газеты, доставалось не менее других. Когда он, например, принес в кабинет Бенито удобное мягкое кресло, брат накричал на него:

– Убери это, и немедленно, ты меня слышишь? Кресла и комнатные туфли являются предметами, вызывающими у меня отвращение.

Но и Арнальдо, в свою очередь, неоднократно говорил Рашель:

– Не обращай на это никакого внимания – наша мать всегда считала, что Бенито – настоящий образец грубости и неучтивости.

Как и в детстве, Муссолини пытался снять напряжение неистовыми поступками, совершая ежедневные велосипедные поездки не менее тридцати пяти километров для проведения летучих митингов и участия в диспутах. (Когда он ездил на автомобиле, то никогда не переключал скорость, а первый его самостоятельный полет на самолете закончился падением с высоты сорока метров, в результате чего ему пришлось провести на больничной койке двадцать дней с высокой температурой. Впоследствии он, правда, налетал более семнадцати тысяч часов.)

Единственное, чего он себе не позволял в течение всей жизни, – признания в поражении.

Любимым его занятием было фехтование. Иногда он проводил до шести поединков в день с апломбом д'Артаньяна, хотя и обращался с рапирой как с дубинкой, ведя бой, гримасничая и мыча, под мостами и на берегах речушек.

Чтобы не вызывать беспокойства в семье, в которой прибавились шестилетний Витторио и двухлетний Бруно, он по возвращении домой говорил Рашели кодовую фразу:

– Сегодня у меня были спагетти.

Ни одному противнику не удалось обезоружить Муссолини, он же не прекращал бой до тех пор, пока тот не признавал его победу.

В послевоенные годы он увлекся игрой на второй скрипке.

В это же время Муссолини познакомился с поэтом-новеллистом д'Аннунцио, который в сентябре 1919 года в свои пятьдесят семь лет с тысячей волонтеров захватил югославский порт Фиуме с большой итальянской колонией – вопреки решению Вудро Вильсона и отсутствию мандата собственного правительства.

Лысоголовый, носящий монокль, держащийся как супермен и выступающий за свободную любовь д'Аннунцио был эксгибиционистом, другом художников, да и сам принимал участие в росписи церковных стен. Но он был и большим патриотом и довольно известным авиатором периода Первой мировой войны. Собрав под свои знамена девять тысяч «ардитов», он в течение четырнадцати месяцев удерживал порт.

Когда на Рождество 1920 года итальянский военно-морской флот выкурил его из Фиуме, он со своими корсарами примкнул к Муссолини. Ловко умевший использовать других для собственных целей, тот был доволен этим усилением фашистского движения, взяв на вооружение черные рубашки «ардитов», серо-зеленые бриджи и краги, а также черные береты с черной кисточкой. Перенял он и выброс правой руки вверх в знак приветствия, как это было когда-то принято у римских легионеров, и боевой клич «К нам!», а также возгласы «Эйя, эйя, алала», бытовавшие у троянцев.

Молодые, наглые и дерзкие парни, входившие в состав так называемых фашистских отрядов действия, вели себя вызывающе, да и их девиз был: «Будь все проклято». Их гимном была песня фронтовых штурмовых отрядов «Молодость», а расхожим оружием – касторовое масло, которым они поили своих жертв – по поллитра за один прием, и почти полуметровой длины дубинки, называемые ими «манганелло».

Вскоре тысячи жаждавших перемен и действий людей были готовы посоревноваться с ними. На правых рукавах они носили ярко-красные нашивки, пили «на посошок» вишневый бренди и отвечали «здесь» на перекличках, когда назывались их павшие товарищи.

Армия эта была весьма пестрой. Одни шли в нее под давлением обстоятельств, как например, двадцатилетний Дино Гранди, проведший в свое время три месяца в монастыре и ушедший от преследовавших его коммунистов лишь благодаря умелому владению мотоциклом.

Другие – в основном бывшие офицеры – пополнили ряды фашистов из-за жизненных затруднений и неприятностей.

Были тут и озлобленные интеллектуалы: веронец Альберто де Стефани, профессор политической экономии, возглавивший движение протеста своих студентов; Альфредо Мизури, зоолог и международный авторитет в вопросах хвостовых особей; римлянин Джузеппе Боттаи, поэт-авангардист, называвший короля «савойским товарищем» и плевавший вслед проехавшей королевской автомашине.

Велика была и хулиганско-бандитская прослойка. Так, Сандро Карози из Пизы, заходя в кондитерскую, требовал свои любимые кремовые пирожные, которые нанизывал на острие кинжала. Девятнадцатилетний Этторе Мути развлекался, звоня в дверь домов, а возвратившись из похода с д'Аннунцио в дом матери, отметил это событие серией выстрелов из пистолета. Итало Капании (по прозвищу «большая скотина»), продававший одно время порнографические открытки в Буэнос-Айресе и бывший затем избранным в депутаты, проходил по рядам социалистов в палате, демонстрируя с намеком старинные морские атрибуты, сорванные с якорей. А во Флоренции, называемой «фашистополисом», некий Туллио Тамбурини устраивал постоянные побоища коммунистов, вследствие чего местная газета «Ла Национе» направляла своих репортеров в центральную больницу города для уточнения числа его жертв.

Кремонец Роберто Фариначчи (по прозвищу «раздающий удары и пощечины») наводил такой террор в своем городе, в котором когда-то жил и трудился великий Страдивари, что о нем с содроганием вспоминали еще по прошествии двадцати лет. Двадцатидевятилетний Роберто, бывший одно время старшим телеграфистом на железнодорожной станции, добился, как он сам хвастался, «отставки» шестидесяти четырех мэров-социалистов, держа у их виска револьвер для ускорения дела. Когда на одного из его близких друзей было заведено судебное дело, он позвонил министру юстиции в Рим и пригрозил сжечь его дом, если тот не отменит судебное разбирательство.

Методы фашистов по свержению власти социалистов были грубыми и примитивными, но зачастую эффективными. Когда в Оке, неподалеку от Ровиго, начался падеж крупного рогатого скота из-за забастовки сельскохозяйственных рабочих, местные фашисты в количестве семнадцати человек устроили на конях отлов разбежавшихся животных по образцу американского Дикого Запада и возвратили их хозяевам. Чернорубашечники на грузовиках рыскали по дорогам сельскохозяйственных районов страны, грабя местное население, сжигая дома и ведя беспорядочную стрельбу, вытеснив оттуда к июню 1921 года социалистов.

Чтобы остаться в живых, все рабочие низкой квалификации в долине реки По вступили в ряды фашистской партии. Многие землевладельцы делали это по принуждению. Когда один богатый тосканец решил построить сооружение для размещения там коллекции из 2500 певчих птиц, фашисты захватили у него почти шесть тысяч акров земли и принудили пустить их под пашню, используя в качестве рабочей силы членов фашистской партии.

Ночь за ночью домовладельцы, лежа за закрытыми ставнями окон, слышали звуки револьверных выстрелов, грохот ног маршевых колонн по пустынным площадям и безумные крики людей, попавших под кровавые расправы. Флорентиец Тамбурини потребовал от всех мелочных торговцев и лавочников снизить цены на продаваемый товар на двадцать процентов. Яйца, фрукты и овощи тех, кто не шел на это, разбрасывались и топтались ногами прямо на рынках. Вскоре на многих лавочках появилась надпись: «Закрыто вследствие грабежей даже в дневное время».

В Адрии, южнее Венеции, фашисты искоренили алкоголизм, принудив каждого виноторговца выставить в витрине поллитровую банку касторового масла в качестве предупреждения, что ждет того, кто будет замечен пьяным. В Алессандрии, городе рецидивистов, фашистский шеф послал отпечатанный циркуляр тремстам громилам, карманным ворам и сутенерам с приглашением на совместную встречу в погребке. В качестве альтернативы для них было только попасть в больницу, поэтому большинство согласились начать честную трудовую жизнь.

Представители среднего класса – рабочие высшей квалификации, мелкие лавочники, студенты – и конечно же власти стали видеть в фашистах Муссолини своеобразных крестоносцев, патриотов-идеалистов, которые были в состоянии спасти Италию от большевизма.

Главнокомандующий армией генерал Армандо Диац, вдохновленный «патриотической направленностью» газеты «Иль Пополо», отдал распоряжение о ее бесплатном распространении в частях.

Полиция же вообще стала сторонницей фашистов, и, когда в Триесте те захватили и разгромили редакцию и типографию социалистической газеты «Иль Лавораторе», издателем которой был Игнацио Силоне, полицейский наряд прибыл туда – для ареста социалистов.

Муссолини стал получать и более реальную поддержку. Джиакомо Теплиц, президент Миланского коммерческого банка, за которым стояла шелковая и текстильная промышленность, был готов внести на счет партии сумму не меньше той, что внесли банкиры Кредитного банка, представлявшие крупнейшие автозаводы, – триста тысяч лир. Миланские масоны и генеральный секретарь конфедерации промышленности Джино Оливетти были также настроены благожелательно. Ко времени провозглашения марша на Рим фонд Муссолини имел на своем счету двадцать четыре миллиона лир, из которых почти ничего не было израсходовано на вооружение и питание фашистских отрядов. Страшась неудачи, Муссолини фонд этот фактически не трогал, исходя из возможности ведения длительной борьбы.

На этом этапе жизни у Муссолини были и более мирные планы. Через год после переезда редакции газеты в более комфортабельные помещения на улице Виа Лованио, в мае 1921 года прошли выборы в палату депутатов, где фашистские кандидаты получили тридцать четыре места. Сам Муссолини насчитывал сто семьдесят восемь голосов, поданных за него избирателями.

Чтобы нанести поражение ненавистному левому крылу, бывший пять раз премьером правительства лидер либералов циничный семидесятидевятилетний Джиованни Джиолитти пошел на создание блока с фашистами, которых называл «пожарниками», надеясь, что их отряды действия разгромят социалистов, не затрагивая либералов. Таким образом, нога дуче была уже поставлена на первую ступеньку власти. После ноября 1920 года, видя языки разгоравшегося большевистского пламени, он решил даже помириться с социалистами.

– Говоря о том, что в Италии продолжает сохраняться большевистская опасность, мы осознаем ее реальность, – предупреждал он в июле 1921 года. – И хотя большевизм в основном повержен… фашизм вскоре станет не только освободителем, но и тиранией.

Такое его высказывание имело под собой основу. Избалованные безнаказанностью, даже те, кто были вначале идеалистами, деградировали в хулиганов, забияк и убийц. В Феррари Муссолини с возмущением отказался пройти по ковру из красных флагов, захваченных Итало Бальбо и брошенных ему под ноги. Целый ряд фашистских лидеров стали выше закона. Так, Ренато Риччи (по прозвищу «небольшое землетрясение») из Карарры для освобождения восьмерых фашистов из тюремного заключения стал терроризировать население, бросив на осуществление этой акции шесть тысяч чернорубашечников, пока магистрат не пошел на уступку. В феврале 1921 года люди Тамбурини хладнокровно застрелили во Флоренции председателя профсоюза железнодорожников прямо в его кабинете, после чего сунули ему в рот сигарету.

В августе 1921 года Муссолини подписал в палате депутатов пакт об умиротворении со своими врагами – социалистами. Но уже через несколько часов получил известия, бросившие его в дрожь и холод. Фашистские лидеры на севере страны – Бальбо в Феррари, Фариначчи в Кремоне и Тамбурини во Флоренции – отказались придерживаться пакта. Придя в ярость, Муссолини вышел из состава исполкома партии, заявив, что будет впредь рядовым ее членом.

Однако это его решение было кратковременным. Вскоре он понял, что оно было гласом вопиющего в пустыне: движение бывших солдат превратилось уже в союз сил, стремившихся разгромить демократию и превратить страну в фашистское государство. Куда бы ни шла партия, он должен был оставаться ее лидером. Поэтому в ноябре 1921 года он пошел на непростой мир с воинственно настроенными элементами в партии.

Вслед за этим последовала целая серия бескровных акций – своеобразная репетиция предстоявшего спектакля. Три года тому назад установление контроля над коммунальными сооружениями и предприятиями – светом, телефоном и водой – помогло Ленину и Троцкому овладеть Петроградом. Муссолини решил воспользоваться этим опытом. Пробным камнем стала Равенна: в сентябре 1921 года 3000 фашистов во главе с Бальбо овладели городом на Адриатике. 12 мая 1922 года настала очередь Феррары: 63 000 чернорубашечников захватили все командные пункты города, Бальбо же с пистолетом в руке сместил префекта, располагавшегося со своей администрацией в замке шестнадцатого века. Через семнадцать дней 20 000 человек захватили и удерживали в течение пяти дней Болонью, устроив свой бивуак под колоннадами, затем ушли, придя к выводу, что город может быть взят.

В августе 1922 года, когда социалисты объявили всеобщую забастовку, Муссолини предъявил ультиматум правительству Факты: либо правительство прекращает эту забастовку, либо это делает он. Поскольку власти проявили нерешительность, фашисты остановили движение поездов и трамваев, затем от Таранто до Мерано заполыхали более ста штаб-квартир социалистов.

Тон заявлений Муссолини стал тверже. 11 августа он провозгласил:

– Подготовка к маршу на Рим начата. А 19 августа добавил: