Художественная культура русского зарубежья. 1917–1939. Сборник статей

В настоящее время, когда нам грозят и холод, и голод, и безработица, устройство повсеместно Деловых Дворов я считаю делом первой важности <…> Теперь. Следует принимать в эти большие общины и всех беженцев, без различия пола, возраста, национальности и вероисповеданий <…>[217 - Репин – Екатерине Константиновне 15 августа 1917. Научно-библиографический архив Российской академии художеств (далее НБА PAX), ф. 25, оп. 1, ед. хр. 473, л. 1–2.].

Любимая идея Репина – общинное устройство. Он надеялся когда-нибудь на ее осуществление[218 - Еще в 1913 году, за год до своего 70-летнего юбилея, Репин поднял вопрос о так называемом «Деловом дворе». По его мысли, это должна быть народная академия, в которой не было бы ни чинов, ни званий, а только «мастер» и «ученик». Родной город Репина Чугуев выделил художнику шесть десятин земли под строительство «Делового двора», однако начавшаяся в 1914 году война смешала все планы и приостановила начавшиеся было работы. Принцип устройства народной академии Репин предполагал распространить на все ремесла.]. Но все-таки это были слова. Дело было в мастерской. А там стояла большая картина, писавшаяся, из-за нехватки холста, на линолеуме, купленном в Куоккале, в магазине возле станции. На картине были бурлаки. Столь неожиданный поворот к старой теме продиктован был желанием самарского купца Павла Шихобалова иметь в своей коллекции полотна знаменитого художника. Ведь волжская тема когда-то сделала имя Репина известным всей России, и не только. Но если бы мог заказчик предполагать, какою будет новая картина… Ее увидят в конце 1917 года[219 - Картина «Быдло империализма» («Бурлаки на Волге»). 1917. Линолеум, масло. 176x320. Государственный музей Грузии. Тбилиси. Инв. № 9111.]. А уже в июле и в последующее время, до конца октября, Репин занят еще писанием портретов Керенского и посла Великобритании сэра Джорджа Бьюкенена[220 - В письме к М.П. Оленину 20 июля 1917 года Репин писал: «Я теперь разом над двумя портретами из кожи лезу… Да ведь какие люди! Сэр Джордж Бьюкенен – умный англичанин (ведь они – наша надежда в будущем; недаром такое чувство: эти люди выведут нас из наших трущоб, куды мы по макушку забрались по нашей дикости). Другой – Керенский. Какая сложная, гениальная натура! Вот человек: родился Наполеоном; какой это талант, какая энергия! И до чего он всегда неожиданно оригинален; а вообще прост и добр, как отмеченный Божиим перстом» (Сборник статей. Илья Ефимович Репин. К 150-летию со дня рождения. ГРМ, СПб., 1994. С. 173).].

В Адмиралтействе и в библиотеке Николая II, в Зимнем дворце, где заседало правительство, Репин акварелью и цветными карандашами набрасывал в альбоме с Керенского[221 - Репин нарисовал и написал акварелью несколько набросков-портретов с А. Ф. Керенского. Все они хранились в доме Репина в «Пенатах», а после смерти художника были поделены между его детьми. Один из них, цветным карандашом, попал к Вере Ильиничне, акварельный оказался у Юрия Ильича, третий набросок, возможно маслом, был в доле Татьяны Ильиничны. См. списки раздела в кн.: Новое о Репине. Л., 1969. С. 344–347. В газете «Сегодня» от 1 января 1921 года помещена статья С. Животовского «У И. Е. Репина в «Пенатах»», в которой говорится о том, что Репин пишет портрет Керенского: «Заказали этот портрет какие-то американцы (очевидно любители редкостей). Портрет был начат в здании Адмиралтейства, но пришлось продолжать портрет уже в Зимнем Дворце, но и там не удалось его закончить». В 1921 году, по-видимому, тот самый портрет, что увидел Животовский у Репина, был показан на его выставке в Нью-Йорке. Именно этот портрет и появился теперь на антикварном рынке.]. Как оказалось, в мастерской «Пенатов» он написал по прежним зарисовкам не один, а два превосходных портрета, пометив их уже 1918 годом. Один он подарил в 1926 году Музею Революции в СССР, другой не так давно вернулся в Россию, правда, на антикварный рынок[222 - В 1926 году к Репину в «Пенаты» приехала делегация советских художников во главе с его учеником И. И. Бродским. Художники должны были склонить Репина к переезду в Россию. Они привезли с собою 2000 долларов вспомоществования и как бы в возмещение пропавших в 1917–1918 годах сбережений Репина, хранившихся в филиале Московского купеческого банка. В ответ Репин передал для Музея Революции четыре своих произведения, имевших отношение к революционным событиям: три эскиза – «Расстрел демонстрации. 1905», «Красные похороны» и «У царской виселицы», а также портрет А. Ф. Керенского как главного деятеля революции февраля 1917. Все произведения были выставлены во время работы выставки АХХР в 1927 году, после чего отданы в Музей Революции, теперь Музей политической (новейшей) истории (Москва); другой портрет, тот, что был в 1921 году на выставке в Нью-Йорке, находится в частном собрании.].

В октябре 1917 года Репин занят еще писанием портрета Бьюкенена в его посольской квартире у Марсова поля. Через несколько лет он вспоминал об этом времени в письме к П. И. Нерадовскому, которого просил разыскать потерявшееся изображение английского посла: «Заканчивать портрет пришлось осенью: дни становились короче, а главное темнее – а у меня введены были в картину солнечные рефлексы – к тому же время становилось все беспокойнее. Напр<имер> вчера я удостоился завтракать у Бьюкенена вместе с нашими молодыми министрами – Терещенко и Третьяковым, а сегодня они уже арестованы и сидят в крепости… И после завтрака уже не сидят в будуаре, в обществе дам <…> за кофе, а посол уже очень озабочен и собирается к отъезду в Лондон, распродает свою мебель, отправляет картины и пр. <…> Сеансы прекратились»[223 - Машинописная копия в Отделе рукописей ГРМ, фонд 128 (П. И. Нерадовского), ед. хр. 196, лл. 21–22. Когда готовились к изданию «Письма к художникам и художественным деятелям И. Е. Репина» (М., 1952), это письмо было опущено.]. Такая вот простодушная зарисовка октябрьского переворота.

Но Репин не так прост. 26 октября он пишет сыну, живущему в соседнем доме, в «Пенатах», записку, в которой объясняет, что не стоит торопиться принимать финское гражданство (уже ясно, что Финляндия отделится от России), потому что положение может измениться, а сейчас это «не по-дружески с Русью»[224 - Репин – Юрию Ильичу Репину, 26 октября 1917 года. НБА PAX, ф. 25, оп. 1, ед. хр. 444, л. 48.]. И в этот же день Репин благодарит И. И. Горбунова-Посадова за его книжку стихов «Война». «Как бы я желал, чтобы последняя песня «Бойцам за всемирное братство» была бы положена на музыку и чтобы из этого вышло нечто подобное «Марсельезе» Руже де Лиля! <…> И может ли быть назначение музыканта – создать народный гимн и в нашу эпоху, что может быть роднее свободному сердцу»[225 - Репин И. Е. Избранные письма в двух томах. 1867–1930. М., 1969. Т. 2. С. 322 (в дальнейшем – Рип, 1969, 2).].

В мастерской «Пенатов» между тем не прекращается работа. Репин хочет показать, наконец, «Крестный ход в дубовом лесу», начатый еще сорок лет назад и неоднократно переписанный. Вместе с тем, в середине октября он предлагает правлению ТПХВ, ввиду «неопределенности наших устоев», отложить на год выставку. «Во всяком случае я с Вами не намерен и не было поводов разрывать. «Крестный ход» мой все еще не окончен. И когда будет доведен до приличного вида, будет выставлен у Вас, на выставке здесь (в Петрограде) <…>»[226 - Репин И. Е. Письма к художникам и художественным деятелям. М., 1952. С. 223 (в дальнейшем – Рх). Картина «Крестный ход в дубовом лесу» была продана С.Ф. Колесникову в 1916 году, но была оставлена у Репина для поправок. Она простоит в мастерской «Пенатов» еще семь лет. В 1925 году картина, наконец, была показана на большой репинской выставке в Праге. Там ее купил чешский коллекционер Томас Маглич. Между тем и Колесников дал о себе знать. Он оказался в Югославии. В 1929 году Репин принялся писать вариант картины «Христос и Магдалина» («Утро воскресенья»), чтобы возместить владельцу потерю «Крестного хода».]. Он, как и другие, не знал еще, что сбыться этому не суждено.

Однако 24 ноября, то есть через месяц после переворота, в фойе Михайловского театра состоялось чествование Репина. Отмечалось с опозданием 45-летие его художественной деятельности, устроенное «Общиной художников».

В ответ на приветствие Репин сказал: «Лучшей памятью обо мне было бы открытие у меня на родине, в Чугуеве, Делового двора». Он считает, что теперь нужно создавать целые «деловые города», чтобы принять возвращающихся с фронта, четыре года мучившихся в окопах солдат[227 - Воспоминания М. А. Керзина. Новое о Репине. Л., 1969. С. 275, 276. (Отчет о чествовании был помещен в газете «День» от 26 ноября).].

На другой день в письме к И. С. Розенбергу, повторив мысль о Деловых дворах, Репин заявляет: «Я в настоящее время готовлюсь к Передвижной выставке. Предполагаю выставить пять вещей.

1-е большая картина 4??2? арш<ин>. Это вариант картины «Бурлаки на Волге», только фигура первого бурлака исполнена по старому этюду 1870 года и еще одна фигура – старая, все остальное, начиная с пейзажа-фона картины – все другое. Сцена уже в ?-ти (в первой была почти в профиль), небо готовится к буре; простору больше.

2-я – Дезертир – молодой солдатик, не из «сознательных».

3 – портрет карикатуриста Ре-Ми; не тот, что у «Общинников» выставлен, а другой.

4 – Портрет г-жи Кл. Ф. Лемерсье (галерея выставок в Москве).

5 – Портрет нашей учительницы французского языка А. Ривуар. Благодарю Бога, что еще настолько здоров, что могу работать»[228 - Репин – И. С. Розенбергу, 25 ноября 1917. НБА PAX, ф. 25, оп. 1, ед. хр. 13, лл. 1, 2. В письме говорится о произведении Репина – это уже упоминавшаяся картина «Бурлаки на Волге» 1917 года, затем два портрета Н. В. Ремизова (Ре-Ми), один – в Музее-квартире И. И. Бродского, другой в Государственном музее в Ташкенте. Портреты А. Ривуар и К. Лемерсье находятся в частных собраниях.].

А. Ростиславов успел еще поместить в журнале «Аполлон», 1917, № 8-10, <с> 88 небольшую рецензию: «На осенней передвижной выставке <…> сенсацию производили работы Репина <…> на линолеуме. Благодаря узору, проступавшему даже под густым слоем краски, художественные результаты ужасны, особенно в большой картине «Быдло империализма», слабом варианте «Бурлаков». Зато обычная репинская лепка и сила света сказалась в портрете Ре-Ми»[229 - А. Р-въ (Ростиславов) II Аполлон, 1917, № 8-10, с. 88.].

В феврале выставка переехала в Москву, и какой-то аноним прислал Репину открытку с мерзейшим текстом по поводу необычного названия новых «Бурлаков».

Репин отвечает анониму, что он вовсе не в поводу у революции, если назвал картину «Быдло империализма», и считает название удачным. Он поясняет: ««Быдло» – слово польское, оно разумеет оскотевшего раба, сведенного на животные отправления. <…> Быдло глубоко развращенное существо: постоянно соприкасаясь с полицией, оно усваивает ее способности хищничать по-волчьи, подхалимствовать, но быстро приходить к расправе над своими господами, если они ослабеют.

Традиционная задача империи – воспитывать своих подданных в постоянном унижении, невежестве, побоях и безволии автоматов.

А мой аноним так еще живет тем режимом <…> взволнованно печалится об искусстве этот, по всей вероятности, бывший полицейский цензор. <…>

Мой печальник о русском искусстве боится повода – революции в искусстве. Но ведь революция есть пропасть, через которую необходимо только перейти к республике. И тут, в будущем, представляется большое грандиозное дело искусства. Вспомним только: Афины, Венецию – да и всю Италию (почти федеративную), Голландию и др. <…>

А в заключение своего длинного возражения я скажу похвальное слово Русской республике за некоторые проявления. 1-е нищенство, наше вековечное нищенство исчезло <…> А как скоро привилось равенство!.. Достоинство! Никакого подхалимства!! – как не бывало – это чудо!!

Большая перемена уже в это короткое время <…>. Республика так заметно подбодрила и уже облагородила улицы. Все ходят быстро, торопятся по делам. Куда девалась прежняя лень, апатия. <…>

«Обидно за русское искусство» – изрек критик-аноним. Да, тут есть правда.

В Академии художеств, в зале Совета собирается уже более года Союз деятелей пластических искусств. Я думал, что собравшиеся будут действительно решать будущие судьбы искусства, по существу предмета; но оказалось – главная тема собравшихся была бюрократическая постановка искусства, его зависимости от общего строя – построить министерство искусств и сделаться министрами, чтобы организовать новые методы взглядов, переоценки оценок. Говорили по-новому о равенствах всех искусств и ремесел. Я попробовал просить объяснений понятия равенства в искусствах, но, не будучи в состоянии понять их, вполне логически по страстной речи оратора, я удалился. Мне показалось таким отсталым недомыслием их усилие переоценить искусство, которого эти дилетанты совсем не знают»[230 - Новое о Репине. Л., 1969. С. 27, 28.].

В этом письме есть все, и упования, и разочарования, и «пропасть», и республика, и человеческое достоинство, но и «оскотевшие рабы». А на картине – скотское стадо. То есть восхищение и надежды только в словах, а в жизни то, что на полотне, и что устрашающе близко.

6 декабря Финляндский сейм принял декларацию об объявлении Финляндии независимым государством.

Совнарком РСФСР признал независимость Финляндии 18 декабря, то есть 31-го по новому стилю.

На собрании Академии художеств 19 декабря оглашен проект нового устава. Репин выступил с краткой речью, пожелав, чтобы в новой Академии было побольше дела и поменьше начальства[231 - Новое время, 29 декабря 1917].

1918. 7 апреля н.с. Репин пишет В. И. Репиной в Петроград:

«Прошлый мой приезд в Питер и обратно был так утомителен и огорчителен, что я не скоро еще соберусь испить его горькую чашу мытарств <…> Керосину нет. Мы ложимся в 9 час, встаем в 5, в пол-8-го пьем кофе, чай, едим тарань, хлебцы из меситки (что лошадям давали) <…> Недалеко от нас в Кювенепе (20–25 верст)[232 - Кювенеп (Кивинеп), теперь Первомайское. Поселок Куоккала, по старому административному делению, относился к Кивинепскому приходу.] идет бой, а мы ничего не знаем <…>.

У нас теперь позирует голеньким мальчик Эдя, Хильмин брат. Какое счастье писать с натуры тело!»[233 - Репин – Вере Ильиничне. ОР ГРМ, ф. 119, ед. хр. 4, л. 1об. Этюд с обнаженного мальчика находится в Музее-усадьбе И. Е. Репина «Пенаты», инв. № 149.]

Оказалось, несмотря на все жалобы, работа в мастерской идет. Продолжается усовершенствование прежних полотен. Но появились и новые картины. Мальчик Эдя позирует не просто так. Для Репина этюд с худенького светловолосого подростка требуется для воплощения сюжета об отроке Христе во храме[234 - Музей-усадьба И. Е. Репина «Пенаты», инв. № 122.].

13 апреля 1918 года граница между Финляндией и Россией закрылась. «Пенаты» в шести километрах от нее, но по ту сторону. «Другая» жизнь, начавшаяся в России в 1917-м, теперь вступает в права в новой Финляндии. Деньги пропали в российском банке. Все сначала.

Подолгу не удается наладить связь с близкими. Репин пишет Вере Ильиничне 4 (17) июня 1918, что накануне Г. К. Гегер-Нелюбин привез ему от нее письмо, «деньги, хлеб, шоколад и сахар, сахар! О, как мы изголодались и истосковались по вас <…> У меня или малярия или инфлюэнца, я едва ноги таскаю от слабости, лень: все спать-отдыхать прикладываюсь. Главное – от бесхлебья отощал.

Надя хозяйничает, а одна из прислуг ушла от голода»[235 - Репин – Вере Ильиничне, 17 июня 1918. ОР ГРМ, ф. 119, ед. хр. 4, л. 2.].

«Можно лопнуть от догадок: до сих пор варварство военного быта угнетает нас и все больше. До сих пор Веры нет, и я не могу ни написать, ни ответить на письма. И не знаю, когда дойдет до Вас этот запоздалый ответ… О милом Куоккале. Теперь это пустыня: дачи заколочены, стекла выбиты и дорожки заросли»[236 - Репин – Е. П. Тархановой 23 июня (6 июля) НБА PAX, ф. 25, оп. 2, ед. хр. 19, л. 1.].

А неделю-полторы спустя Репин пишет дочери: «Г-жа Леви приезжает на сеансы и Шуваловы нас очень балуют своими щедротами, а г. Орлов (художник) добыл муки, крупы <…> А у нас хлеб, и каша, и огурцы, и томат и пр. некоторое время еще держимся»[237 - Репин – В. И. Репиной. 18 июля (н.с.) 1918. ОР ГРМ, ф. 119.].

Своей модели Беатрисе Леви Репин пишет: «Я уже приготовил для Вас трон-эшафот и решал Вашу позу; она должна быть победоносна <…>»[238 - Репин – Беатрисе Федоровне Леви. Август [16], 1918. РГАЛИ, ф. 790, оп. 1, ед. хр. 4, л. 2.].

Уже и осень подошла. «Папа чувствует себя теперь хорошо, – сообщает Вера. – Пишет новые картины и портреты дамские <…>. Со временем собирается устроить свою выставку в Гельсингфорсе. В Куоккале много русских бывает по средам. Приезжают по средам из Выборга и Гельсингфорса посмотреть папины работы. Продукты есть в большем количестве, чем в Петрограде. Только нет сахару и керосину, так что вечер проходит в темноте и надо рано ложиться спать. Папа добрый и веселый, встает в 4 часа утра и ложится в 7 ч. веч<ера> <…>»[239 - В. И. Репина – М. П. Оленину. 8 сентября (Лев Тимофеев. Среды в «Пенатах». Неизвестные письма И. Е. Репина // Литературная Россия, 15 авг. 1980. С. 16).].

Действительно, Репин решил картин своих не продавать, а устроить в Гельсингфорсе выставку, а по окончании ее – аукцион. «Вообще заграницей потребуется сделать это известным всей Европе»[240 - Репин – В. Ф. Леви, 3 октября (н.с.) 1918. РГАЛИ, ф. 790, оп. 1, ед. хр. 2, л. 1, 1об.].

К Репину едут из Выборга, чтобы что-то купить. В. Ф. Леви просит Репина уступить ему портрет жены подешевле. И в конце октября 1918 года приходит приглашение выставить работы в салоне Стриндберга в Гельсингфорсе. «Они предвидели мои тайные мысли <…>. Гусляр уже оценен в 5 т<ысяч>, а пойдет за 6, если ему посчастливится подняться на аукционе. А этюд Бабы в ряз<анском> костюме уже почти принадлежит Лемерсье за 5000 р.»[241 - Репин – В. Ф. Леви, 3 октября (н.с.) 1918. РГАЛИ, ф. 790, оп. 1, ед. хр. 2, л. 1, 1об.].

Портрет Беатрисы Федоровны Леви Репин продает В. Ф. Леви за 4500 финских марок. Писал его все лето. «А я позволил себе непростительную слабость, писал даже два порт<рета>, а картины стоят <…>»[242 - Репин – В. Ф. Леви, 25 октября (н.с.) 1918. РГАЛИ, ф. 790, оп. 1, ед. хр. 2, л. 2, 2об.]. Одновременно Репин написал еще портрет А. Д. Шуваловой – тетки четверых красивых братьев Шуваловых (двоих из которых он изобразил) и тоже красивой и статной женщины[243 - Портрет А. Д. Шуваловой. Государственный художественный музей. Рига. Инв. № Ж-1253. Портрет Н. Шувалова. Частное собрание. Портрет В. Шувалова. Частное собрание.].

И вот уже налицо первые успехи. Он не умер от голода. Он работает. Получает какие-то деньги, и многим даже помогает. Зовет участвовать вместе с собою Юрия Репина, приглашает и Василия Филипповича Леви, который тогда делал еще первые шаги в искусстве. Леви становится его почти бессменным помощником по устройству выставок и берет на себя хлопоты, связанные с этим непростым делом.

К Репину едут журналисты. О нем пишут в газету «Карьяла»[244 - Оскар Костиайнен – корреспондент газеты «Карьяла».]. Его все знают, спрашивают его мнения о разных событиях. Что-то уж очень легко, несмотря на все жалобы, вошел Репин в «другую» жизнь. Какой-то спрятанный в нем секрет, редкостная способность к адаптации в предложенных условиях помогали ему безошибочно ориентироваться и жить полной жизнью. Ответ можно найти только в его творчестве.

«Черноморская вольница» – вот картина, которая помогает увидеть, как менялось направление мыслей художника. Он выставил ее на передвижной выставке еще в 1908 году. Это рассказ о запорожских казаках, застигнутых бурей в Черном море на низеньком легком суденышке, знаменитой «чайке». Основой для сюжета послужила дума про Алексея Поповича, которая трагически живописует, как на Черном море начинается недоброе: судна казацкие, молодецкие на три части разбиваются. Одну часть «посеред Черного моря на быстрой супротивной волне утопляет». И тогда обратился кошевой к своим братьям-казакам, чтобы вспомнили они, кто из них великий грешник, и покаялись перед людьми. Удивились казаки, когда поднялся перед ними Алексей Попович, слывший набожным. Но он признался, что когда ехал в Сечь, то с матерью-отцом не попрощался, сестру стременем в грудь толкнул, а как повстречались ему земляки, то он шапки не снял и не поприветствовал их, а скакал, как оглашенный, по селу, давя малых ребят. После этого признания море вдруг успокоилось, все застрявшие казацкие суда вместе соединились и благополучно достигли Днепра. Легенда про Алексея Поповича имела множество вариантов, восходя, по-видимому, еще к языческим временам, и была очень близка былине о Садко.

Репин отнюдь не иллюстрировал думу. Как он говорил, ему хотелось показать, что в обычае сих «лыцарей» было легко переходить от разбоя к покаянию, и покаяние их спасало, то есть они демонстрировали способность к перемене мыслей.

На картине сильные мускулистые фигуры очень уверенно противостояли волнам, управляясь с тяжелыми веслами и ставя, вместе с кормчим, лодку поперек волны. Они могут справиться, что ясно показывала сама конструкция, композиция, основанная на поворотной симметрии и четком волнообразном построении по диагонали. Но то было на варианте 1908 года.

Теперь же картина подписана 1919 годом. И этот холст имеет только идентичную с прежним фабулу. Остальное все другое. Нет больше весел, нет могучих обнаженных спин и рук. На мачте появился парус, и все завертелось под ним. Композиция обрела круговую, можно даже сказать, шаровидную форму. Разные характеры, соединенные в одной лодке под парусом, больше не управляют событиями. Они полностью во власти провидения, во власти Бога. Они в равной степени могут как погибнуть, так и быть спасены, но уже не своей волей. Им остается только осознать свое положение и жить в новых условиях.

По-видимому, это и случилось с самим Репиным. В июле 1919 года была принята республиканская конституция Финляндии. Репин приветствовал событие и немедленно оповестил общественность о том, что дарит музею «Атенеум» свои картины и картины других русских художников из своей коллекции. Он считал, что должен помочь восполнить собрание музея и таким образом отблагодарить государство, давшее приют многим русским, оказавшимся, как и он, на этой территории. Через некоторое время Репин передал молодежному финляндскому обществу «Писара» принадлежавший ему деревянный театр «Прометей» в поселке Оллила[245 - Оллила, ныне Солнечное, – дачный поселок на Карельском перешейке, рядом с Куоккалой (Репино).].

Финляндское правительство отметило русского художника почетной национальной наградой, орденом Белой розы. Его чествовала художественная общественность Финляндии. Довольно редкий случай в истории русского зарубежья.