Фантасофия. Выпуск 6. Трэш

Дерматин обивки против пулеметного ствола сгорел, пороховой столб бил на полметра. Не приделал Рубик пламегаситель.

Карлы почувствовали на себе укусы огненных стрел, быстро определили их источник. Пригнувшись к земле и выставив перед собой щиты, к Андрею бросились трое. Прицел был рассчитан на людей. Пули пошли поверх гномьих голов. Андрей наклонил коляску. Поздно. Кто-то из гномов метнул топор на длинном кожаном ремне. Топор рассек ключицу, отбросил Андрея, рванулся из раны, выдирая кости. Гномы подбежали.

Больше Андрей ни на что не смотрел – его добили в три топора.

Греарнах умер сразу, даже не удивившись. Мы с ним упали. Я не знаю кто раньше. Ко мне подбежала его баба, та, что рубила Наташе руки. Ее остановил Худяк со своими телохранителями. Бешеную бабу держали трое.

Худяк вытряс из заплечного мешка что-то вроде жидкого цемента и залепил мне ноги. Я все порывался пнуть его пяткой в лицо, но у меня не получалось, и Худяк смеялся. Мне связали руки, засунули по пояс в мешок с лямками. Худяк взял меня на спину.

Во двор вбежали пятеро ментов с короткими калашниками наперевес. Хлестнули очередями. Пули выбивали щепки из гномьих щитов, лязгали по железу, застревали в широких могучих телах… Но гномы были уже в меховых рядах, набивали мешки. Один из ментов принялся вызывать подмогу. Да поздно уже, поздно! Ментов убили, кажется, всех.

Снова масляно засветился угол двора.

Худяк заорал:

– Кончай! Кончай свою курву еть! Домой! Тащи добычу! Белую дьяволицу живой тащи! Волоки, волоки уродицу! Тачку огненную не сломайте! Наших не оставляй – дохляков! Скорее, скорее, ублюдки гранитной расщелины! Куды щемишь, хер треснутый, бабу пусти! Айда!

Худяк закончил орать, поддернул лямки мешка и прыгнул в дыру. Последним.

Греарнах всегда возвращается домой – это знают все. Греарнах всегда приносит хорошую добычу – даже из горгоры, даже из страны великанов… Только зачем нам эта белая дьяволица с бесом во чреве, зачем обгорелый сын огненной тачки… Зачем?

Греарнах – великий воин. Обидно великому воину принимать смерть от дочери желтоволосой уродицы. Дочери, которая еще не родилась… А что делать – так будет. Так было предсказано. Это знают все, и я тоже знаю. Потому что Греарнах – это я.

Греарнах – Безногий Воин, вождь.

Бизон Михайлов

На посту

Я видел пятиметровый континуум время-пространство: длина, ширина, высота, время-туда, время-обратно. Такой вот континуум. А что дальше? Он мне снился. А потом я проснулся.

Проснулся и стою. Рубаха до пупа, штанов нет, х…й в небо смотрит. Удивительно. Смотрит прямо в полюс мира, как зенитка – как будто ждет, когда появятся «хейнкели», «юнкерсы» и «мессершмиты». Чтоб долбануть – и амба. Чтоб не ползали, бляди, по небу Родины. А холодно – п….ц. Ветер прям в рожу… Гонит пыль по мостовой и листья – дубовые, кленовые, березовые… Но я стою – надо, значит, надо.

Вдруг подходит пограничник. Фуражка зеленая, погоны тоже зеленые – младший сержант. Кокарда на фуражке дембельская – в три х. я заворочена. Подъезжает издалека:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – говорю.

– Как поживаете?

– Спасибо, не жалуюсь.

– Рад за вас… А как здоровье супруги, детишек?

– Опасений не вызывает.

– Что ж… Весьма рад, весьма.

Ага, думаю. Вот ты и подошел к главному. Подумал – и как в воду глядел! Поправил он фуражку и говорит:

– Однако ж, позвольте узнать: для чего вы здесь стоите?

– Догадаться нетрудно: стою на страже Родины.

Удивился. Опять за козырек взялся, поправил свою фуру. Потом кашлянул так деликатно и говорит:

– Вы знаете, я вас очевидно огорчу, но все же вынужден заметить, что… э-э-э… некоторым образом это я… э-э-э… н-ну, словом… то есть это я, некоторым образом, стою на страже Родины.

– Ничего удивительного. Вы стоите, и я тоже стою. Оба стоим.

– Вот как? Что ж, это, конечно, бывает… А все же, согласитесь, странно: отчего не в фортеции службу несете? Опять же штандарт где?

Бдительный, сука. Но мне-то его подколы – как два пальца обоссать:

– Фортеции еще нет, как на пост был наряжен только утром. За штандартом же посланы: прапорщик Козлов Андрей Иванович, ефрейтор Долгоруков Герман Юрьевич и рядовой Ахмедов Сеид-ага Габил-оглы. К вечерней проверке должны водрузить.

– Ах, вот как?.. Ну что ж. Так вы, значит, здесь с утра стоите?

– Так точно.

– Та-а-ак… Вот так прямо с х…м и стоите?

– Совершенно справедливо. Стоим вдвоём с моим х. ём.

– О! вы, случаем, не поэт?

– Отнюдь, товарищ младший сержант. Влиянию Евтерпы подвержен в свободное от основной деятельности время. Вообще же я коммерческий директор инвестиционной компании «Балалайкин и сын».

– А вы, позвольте полюбопытствовать, кто: сын или Балалайкин?

Достал, гнида. Чтоб ты лопнул!

– Сие оглашению не подлежит. Коммерческая тайна.

– Понимаю, понимаю… Ну что ж, рад был познакомиться. Засим не смею далее вас задерживать. Сердечный привет супруге.

– Всего наилучшего.

И пошел, горемыка. Ать-два, ать-два. Одна нога деревянная, за спиной рюкзак, а в рюкзаке арбуз, что ли? А может, и мячик от баскетбола где-то сп. дил, я-то откуда знаю – я к нему в рюкзак не лазил. Так и ушел.

Рустам Ильясов

Голос Америки

– Ты виновен в сталинских репрессиях, – сказал однажды голос в голове.

– Почему? – спросил я, вздрагивая от неожиданности. – Нет, почему это?