Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург

Затем снова погасло электричество.

Снова зажглось.

И так несколько раз.

В последний раз электричество погасло около половина пятого утра.

Электричество гасло, конечно, не от порчи. Чья-то таинственная рука дотронулась до штепселя, находившегося у выхода из 4-й галереи, почти совсем рядом с тем столиком, где должен был нести дежурство постовой надзиратель Васильев.

Должен был, но и только. В это время по странному стечению обстоятельств Васильева на посту не было. Он ушел греться в дежурную комнату.

3 часа ночи. В тюрьме еще все спит. 3 часа 5 минут – все еще тихо.

3 часа 10 минут – надзиратель Кондратьев ушел в дежурную комнату. Через несколько минут сюда же приходит надзиратель Васильев. Через 20 минут он отправляется к себе на пост в 4-ю галерею. За ним прошел и Кондратьев. И в этот самый момент погасло электричество.

В исправдоме тревога. Кондратьев бросается в камеру заключенного Немтина, исполнявшего обязанности монтера исправдома. Немтин не отзывается.

В исправдоме все еще темно. По галерее мечутся какие-то тени.

Вдруг со второй галереи крик:

– Вон там какая-то тень!

Это кричит задремавшая было надзирательница 2-й галереи Романова.

Кондратьев бросается по направлению к тени. Возвращается обратно.

Свет уже горит. В тот же момент обнаруживается побег заключенных.

Наутро в исправдоме все на ногах. Прокурор и старший следователь производят осмотр места побега. Исследуется каждая пядь, осматривается каждый винт. Устанавливается, что камеры, в которых содержались бежавшие, были открыты без повреждения замков. Открыта также дверь в комнату свиданий. Открыты двери камеры, выходящей на пост и сообщающейся с комнатой свиданий. В коридоре, прилегающем к комнате свиданий, оторвана доска, прикрывавшая небольшое окошко, ведущее в коридор при кухне. Висячий замок на кухонной двери сбит. Кухонное окно, ведущее во двор, открыто. В комнате свиданий обнаружен кусок железной трубы. Такой же кусок нашли у лестницы на второй галерее.

Путь побега

Спустившись по винтовой лестнице с 4-й галереи на 1-ю, беглецы прошли к выходу на главный пост и через камеру, ведущую в комнату свиданий, прошли в коридор. Здесь они оторвали доску, прикрывавшую окошечко, которое вело в коридор кухни. Затем они проникли на кухню через окно, через окно же спрыгнули во двор, а затем через забор вышли на улицу и скрылись.

Гавриков, бежавший в эту ночь, впоследствии, когда он был пойман, рассказывал, что около 4 часов ночи его разбудил Пан, сказавший ему: «Выходи». Он вышел. Надзиратели во всех галереях крепко спали. Пан погасил свет в исправдоме, и они стали спускаться по винтовой лестнице. К ним присоединился Пантелеев. Они спустились в комнату свиданий, и Пантелеев стал ломать окно, выходившее на кухню.

Когда все трое уже находились на кухне, они услышали какие-то шаги. Бандиты испугались и приготовились было к обороне. Но это оказался Михаил Лисенков, запоздавший почему-то.

Выйдя во двор, беглецы заметили, что в пекарне исправдома идет работа. Беглецов, однако, никто не заметил. Перепрыгнув на улицу, бандиты пожали друг другу руки, и Пантелеев и Гавриков пошли к Неве по направлению к Николаевскому мосту, Лисенков же и Рейнтоп направились к Марсову полю.

Любопытнее всего, что за несколько дней до этого Пантелеев и Гавриков были тщательно обысканы. Но так как у них ничего не нашли, все успокоились. Вот как обстояло дело, по словам надзирателя Васильева. Он знал, что в 4-й галерее сидят особо тяжкие преступники. И он лишь на 20 минут вышел погреться… а в это время и совершился побег.

Более подробно рассказал о побеге бандит-убийца Иванов-Раковский, находившийся в это время под следствием по делу об убийстве рабочих Тентелевского химического завода и похищении платины. Он подтвердил, что побег предполагался 7 ноября, что еще тогда Рейнтоп приготовил ключи, что бандиты в этот день должны были получить оружие от брата Гаврикова – Семена Гаврикова, причем за револьверами должен был идти тот же Кондратьев. Кроме того, по его словам, предполагалось выкрасть оружие из несгораемого шкафа канцелярии исправдома и захватить несколько винтовок. Кондратьев, однако, не принес револьвера…

В день побега 10 ноября свет должен был погасить бандит Шатковский – Пан-Валет, член той же знаменитой шайки Панов. В эту ночь в камере у Иванова-Раковского и Лисенкова сидел в гостях Кондратьев. Иванов-Раковский заснул, а когда проснулся, Кондратьева уже не было. Дверь камеры была открыта. Ночью Лисенков схватил Иванова-Раковского за голову и шепнул ему: «Идем». Иванов-Раковский вскочил, оделся. Лисенков заглянул в камеру Пантелеева и сидевшего с ним кокаиниста Вольмана и сказал: «Ушли». Затем он приказал Иванову-Раковскому снять сапоги, и оба они стали спускаться с лестницы. В это время свет был погашен. Лисенков тащил Иванова-Раковского за руку. Но у самой лестницы они столкнулись с надзирателем Васильевым, который шел к ним навстречу… Иванов-Раковский вырвался и побежал обратно в камеру, Лисенков же исчез.

По признанию Кондратьева, за побег ему обещали 20 миллиардов рублей. Кроме побега он должен был содействовать бандитам достать яд, которым предполагалось одурманить одного из надзирателей…

Недолго бежавшие гуляли на свободе. Прежде всех попался ближайший помощник Леньки Пантелеева – Гавриков. Попался, понятно, на бандитском деле, которым он, как и остальные члены шайки, продолжал заниматься после побега.

Гаврикову не повезло. У ресторана «Донон» он закончил свою «славную карьеру»…

Соучастник всех налетов Пантелеева, Гавриков один предстал перед судом трибунала 31 декабря 1922 года.

Правда, на скамье подсудимых он был не один. С ним были еще трое: наводчица налетчиков на квартиру Богачева – Лидия Луде, пойманная незадолго до суда, и участники ограбления артельщика пожарного телеграфа – Абдульменов и Зайцева.

Как и всегда, веря в свою счастливую звезду, Гавриков и теперь, второй раз, в трибунале держался спокойно, изредка улыбаясь. Затем он вновь переживал все свои бандитские похождения и, когда судом оглашались рискованные моменты его деятельности, болезненно улыбался, припоминая свою последнюю неудачу у ресторана «Донон».

Гавриков покаялся во всех своих преступлениях.

– Я говорю правду, – сказал он. – Я знаю, что мне все равно выхода не будет, и не жду, чтобы меня спрашивали.

Последняя повесть

Гавриков рассказал трибуналу все подробности известного уже нам побега из 3-го исправдома.

Жили Гавриков и Пантелеев после побега как бродяги. Ночевали, главным образом, в воинских кассах вокзала Октябрьской дороги. Когда же приходил контроль для проверки документов – бандиты ловко уходили; после ухода контроля они возвращались туда же.

В Ленинграде бандиты предполагали прожить месяц-полтора, а после этого уехать.

Гавриков спокойно рассказал свою последнюю повесть и спокойно же выслушал приговор трибунала: к расстрелу.

Гавриков подал прошение о помиловании, в котором сам признавал, что за преступления, им совершенные, «не должно быть преград для наказания», но что он понял всю тяжесть совершенного, «что он молод, мало жил и не богат жизненным опытом» и что был «в руках Леньки Пантелеева».

Просьба о помиловании была оставлена без последствий. Гавриков был расстрелян. Он до последней минуты рассчитывал, что вот-вот откуда-то придет помощь, откуда-то явится Пантелеев и спасет его. И никак не мог примириться с тем, что все погибло.

После побега

Гавриков в трибунале был не совсем откровенен. Более откровенным он был на тех многочисленных допросах, которым подвергался в 1-й бригаде угрозыска и у следователя трибунала. Но даже эти показания на нескольких десятках листах не дают полного представления о «делах» и «подвигах» шайки. А «подвигов» было немало.

Показания расстрелянного Гаврикова дали уголовному розыску ряд ценных данных. К уже известным «ходам» Пантелеева прибавилось еще несколько.

После бегства из 3-го исправдома (Ленинградского Дома Заключения), которое произошло в ночь на 11 ноября 1922 года, Гавриков пробыл на свободе почти целый месяц и участвовал в целом ряде налетов и грабежей. Этот месяц был для шайки месяцем наиболее тяжелых испытаний, но вместе с тем наиболее богатым по «жатве», которую она собрала.

В ночь побега, 11 ноября, стояла холодная, слегка морозная погода. Улицы, даже центральные, были безлюдны. Лишь изредка вдоль домов и заборов одиноко, как бы крадучись, мелькали тени прохожих. Осторожно, боязливо озираясь, пробирался мимо исправдома «путник запоздалый» в серой шинели.

Это был год серой шинели – серой шинели, которая говорила о том, что владелец ее небогат. Серый цвет был защитным цветом от бандитов и грабителей, и даже самый настоящий щеголь предпочитал надеть ночью серую шинель, которая если и не давала полной гарантии, то уже в некоторой степени обеспечивала от случайностей неприятной встречи.

Впереди высился мрачной громадой каменный двухсаженный забор 3-го исправдома. Приблизившись к забору, серая шинель увидала на нем черную тень. Шинель в ужасе отпрянула.

Тень тоже остановилась.

Шинель секунду-две стояла тихо, а потом, рассчитав, очевидно, что-то, кинулась без оглядки бежать.

– Выходи, свободно! – обернувшись назад, во двор исправдома, сказала тень и легко и мягко спрыгнула в снежный сугроб.

Это был Ленька Пантелеев.