Уголовный розыск. Петроград – Ленинград – Петербург

Распространенным видом мошенничества этого времени стало выманивание карточек у доверчивых людей обещанием за небольшое вознаграждение купить хлеб без очереди. Естественно, ни карточек, ни хлеба эти люди не получали. Их, как правило, ждала голодная смерть. Раскрыть такие преступления было очень тяжело. Но и их раскрывали, а преступников судили по законам военного времени, хотя порою жертвы мошенников уже ничем не могли помочь следствию. Да и сами карточки были им уже не нужны…

20 ноября 1941 года в городе начался голодный кошмар. «125 блокадных грамм с огнем и кровью пополам» для выживания было недостаточно. Ленинградцы начали употреблять в пищу листья, коренья и прочие суррогаты.

Характерной приметой времени стало быстрое распространение «черного» рынка и спекуляции. На каждом из крупных рынков города (Клинском, Кузнечном, Октябрьском, Мальцевском и Сытном) ежедневно собирались более тысячи человек для приобретения продуктов.

Информационная сводка, адресованная секретарям Ленинградского горкома ВКП(б) от 26 ноября 1941 года сообщала: «Безнаказанно действуют на рынках Ленинграда спекулянты и перекупщики. За хлеб, жмыхи, за папиросы и вино они приобретают ценные вещи: верхнюю одежду, обувь, часы и т. п. На Мальцевском, Сенном, Сытном и других рынках люди выносят все шубы, пальто, сапоги, часы, дрова, печки „буржуйки“ и т. д.

Но за деньги никто ничего не продает. За мужское полупальто с меховым воротником просили буханку хлеба, зимняя меховая шапка продана за 200 граммов хлеба и 15 рублей наличными, за 400 граммов хлеба один купил кожаные перчатки, за глубокие резиновые галоши к валенкам просили килограмм хлеба или два килограмма дуранды, за две вязанки дров просили 300 граммов хлеба и т. д.

Многие становятся жертвами жуликов. Так, на днях одна женщина отдала две бутылки шампанского за 2 кг манной крупы. Но впоследствии оказалось, что вместо крупы ей всучили какой-то состав, из которого делается клей».

Борьба с карманниками, с лицами, вырывавшими сумки с хлебом у ослабевших людей, велась беспощадно. Типичным было дело некоего Ильина по кличке Гоха. Он орудовал в основном в очередях у магазинов Куйбышевского района. Карманник он был опытный, начал воровать чуть ли не с десяти лет, успел побывать в тюрьме. Воровал только с так называемым «тырщиком», который забирал у него краденое. Помогали ему, как правило, еще двое-трое пацанов-малолеток, отвлекавших внимание возмущенных людей и сотрудников милиции.

Отловил Гоху сотрудник угрозыска Сергей Иванович Чебатурин. Причем самым сложным был не столько сам процесс задержания, сколько вопрос спасения жизни карманника. Брать его пришлось подальше от очереди, которая запросто могла устроить самосуд. Такие факты имели место.

При задержании Гохи и обыске его комнаты оперативник нашел 14 комплектов краденых карточек и несколько сумок, явно отнятых у несчастных людей. Несколько человек, у которых преступник украл карточки, удалось установить. Их показания и решили судьбу Гохи-Ильина. Ну а карточки вернули потерпевшим.

Сыщик Чебатурин даже не был поощрен за раскрытие этого преступления. Это была обычная, по 18–20 часов в сутки рутинная работа сотрудников уголовного розыска, без отпусков и выходных.

Остался без награды и оперативник Александр Егорович Некрасов. В декабре 1941-го он, измученный дистрофией, еле передвигавший ноги от усталости, вступил в схватку с грабителем, отнявшим у 13-летней девочки хлебную карточку. Некрасов доставил задержанного в отделение, а карточку вернул девочке. Может быть, сегодня она, живая, ходит по улицам нашего города, радуется правнукам.

12 декабря 1941 года сотрудники уголовного розыска Виктор Павлович Бычков и Федор Михайлович Черенков прикрывали очередь за хлебом у булочной на углу улицы Восстания и Жуковского. Отсюда поступали сигналы об ограблениях «на рывок». Опытные оперативники четко просчитали варианты действий грабителей и время их появления у булочной.

Ждать пришлось недолго. Вскоре сыщики обратили внимание на трех мордастых молодцов, явно присматривающихся к тем, кто выходил из магазина. Они искали тех, кто получил несколько пайков.

Черников подошел к троице, потребовал документы. Бычков его надежно страховал.

Когда бандиты поняли, что милиционеров только двое, они кинулись на них с ножами. Но оперативники были хорошими боксерами и быстро «успокоили» всех троих.

Следствие было коротким. Ранее судимые Петров, Сморчков и Тында по приговору трибунала были расстреляны.

Нередко преступная цепочка от карманной кражи в очереди за хлебом вела к другому, более тяжкому преступлению. 30 марта 1942 года в очереди за хлебом у гражданки Безруковой украли три комплекта карточек. В тот же день из рук 12-летней девочки были вырваны сразу 7 комплектов карточек, принадлежавших семье Семеновых. Преступницу, ограбившую ребенка и укравшую карточки у Безруковой, удалось задержать. Ею оказалось некая Зинаида Лукина. Ей было чуть за двадцать, но она уже имела две судимости за воровство.

Незадолго до войны Лукина вышла из тюрьмы, ее прописали в Ленинграде. С началом блокады она вступила в сговор с продавцами булочной Волковым и Родионовым, которые отоваривали украденные воровкой карточки без очереди. Убедившись в надежности Лукиной, они стали доверять ей продажу излишков хлеба, которую умело создавали. Затем привлекли ее к еще более «ответственному делу» – к отовариванию фальшивых карточек, которые изготовляли некие Чиль и Кунин. Эти фальшивки были изъяты у Лукиной при обыске ее комнаты. Она сдала сообщников на первом же допросе… Всех их, включая Лукину, по решению трибунала расстреляли.

Главной бедой в борьбе с воровством, особенно зимой 1941–1942 года, было то, что заявители обращались в милицию очень поздно. Как правило, это были люди, которые неделями не покидали цехов своих заводов и еле держались на ногах от усталости и истощения.

Зимой 1942 года сотрудники уголовного розыска задержали в Выборгском районе шайку квартирных воров некоего Толмачева по кличке Седой. Все члены шайки имели бронь от фронта, поскольку работали на оборонных заводах, хотя и не на квалифицированных должностях. При обысках у них изъяли краденые вещи и воровской инструмент.

В мае 1942 года были задержаны некие Кузин, Горшуков и Евстафьев. Эта троица промышляла квартирными кражами, и довольно успешно, хотя и недолго. Выявить их помогли ленинградцы. Город уже приходил в себя после кошмарной зимы, и люди все активнее помогали милиции.

Особое возмущение горожан вызывала та категория квартирных воров, которая могла возникнуть только в особых условиях блокадного Ленинграда. Речь идет о работниках коммунальных служб. Они внесли в оборону города неоценимый, а главное практически не изученный вклад, сохранив тысячи человеческих жизней. Но в семье не без урода. Некто Антонников, управдом дома № 23 по улице Войтика, зимой 1942 года обворовал практически все вверенные ему квартиры.

Таким же бессовестным человеком оказался и управдом Прокофьев. Он прописал сам себя в отдельную квартиру, набил ее дорогими сервизами, коврами, изделиями из хрусталя. Заодно прикарманил большую сумму денег, которую жильцы собрали в фонд обороны родного города.

Пожалуй, самым шумным делом коммунальных работников стал арест группы дворников, обслуживавших дома командного состава Балтийского флота. Трое суток сотрудники угрозыска и служебно-розыскная собака по кличке Султан терпеливо сидели в засаде. Квартирных воров взяли с поличным. Они оказались дворниками, обслуживающими эти дома.

Про Султана стоит сказать особо. Это, скорее всего, единственная собака, пережившая все 900 дней блокады. Ее проводник, Петр Серапионович Бушмин, считался дрессировщиком от Бога. Неслучайно на счету «четвероногого Шерлока Холмса» было более 1200 задержанных преступников, а стоимость возвращенных вещей составила более 2 милллионов рублей.

Когда Султан ослабел во время блокады настолько, что не смог больше работать, Бушмин рассказал об этом товарищам, и они в течение недели (!) отдавали свой ужин изголодавшейся собаке. За спасение жизни лучшей овчарки руководство уголовного розыска объявило проводникам благодарность и наградило их почетными грамотами. Султан и его «коллега» Дуглас за время блокады проработали 1987 следов скрывшихся уголовных преступников, задержали 681 вора и грабителя.

В первые месяцы Великой Отечественной войны 82 служебные собаки были направлены в армию для выполнения боевых заданий. В уголовном розыске блокадного Ленинграда собаки работали почти ежедневно, под обстрелами и бомбежками, в лютый мороз, голодные.

Уже после войны дважды раненный преступниками Султан стал плохо видеть. Были предложения его усыпить. Но начальник ленинградской милиции И. В. Соловьев приказал оставить его на довольствии до естественной смерти. Похоронен Султан в питомнике. Его чучело вместе с фотографией хозяина П. Бушмина было помещено в Музей истории Краснознаменной ленинградской милиции.

20 ноября 1941 года в Ленинграде начался продовольственный кризис. Голод четко поделил людей на людей и нелюдей. В промерзших коммунальных квартирах порою разыгрывались такие человеческие трагедии, что не могли присниться нормальному человеку в самом кошмарном сне.

В декабре по городу прокатилась волна убийств, как правило, с целью завладения продовольственными карточками.

Телефонистка одного из почтовых отделений Масленникова убила… свою мать. На это преступление ее толкнул голод.

73-летнюю Макарскую убил ее сосед – грузчик Слаин. Тоже человек не первой молодости. Едва он успел засунуть в карман карточки жертвы, как в квартиру вошла почтальон. Испуганный Слаин набросился на нее. Но руки, ослабленные голодом, не смогли убить нежелательного свидетеля. Почтальон вырвалась из рук обезумевшего Слаина и дошла до отделения милиции… Слаин даже не пытался скрыться.

Увеличение количества тяжких преступлений, в том числе убийств, не могло не встревожить руководство города, командование Ленинградским фронтом, контрразведка которого активно сотрудничала с милицией, и, естественно, саму милицию. Ни «Дорога жизни» через Ладожское озеро, ни постоянный выезд людей в эвакуацию, а следовательно, пусть и незначительное, но сокращение потребления продуктов питания не могли решить проблем. Хлеб – вот главный источник стабилизации криминогенной обстановки в Ленинграде. К сожалению, незначительная прибавка пайка, которая была произведена 25 декабря 1941 года, не смогла решить проблему.

Продолжала ухудшаться и криминогенная ситуация. И усложняли ее не несчастные, полубезумные от голода люди – в городе поднимал голову профессиональный бандитизм. Первый тревожный сигнал прозвучал еще в октябре 1941 года. Еще бегали по городу трамваи, работали уличные телефоны-автоматы, в дома подавалась электроэнергия…

Женщины из дружины МПВО (местной противовоздушной обороны), носившие воду в пожарные бочки, обнаружили в одной из них большой пакет, перевязанной шпагатом. Естественно, дружинницы вскрыли его и ахнули… Перед ними был кусок мужского тела. Страшную находку тут же отнесли в 5 отделение милиции.

В тот же день в трамваях разных маршрутов стали находить пакеты с отрубленными конечностями и, наконец, с головой человека. Лицо убитого было до неузнаваемости изуродовано – скорее всего, обухом того самого топора, которым убийца расчленил свою жертву.

Найденные останки поступили в морг больницы имени В. В. Куйбышева, где ими занялись криминалисты. Их вывод был однозначен: содержимое пакетов – останки одного и того же человека. Он был убит ударом по голове тяжелым тупым предметом, после чего был расчленен, куски трупа упакованы и разбросаны в разных частях города. Но чтобы для этого использовался городской трамвай – такого не могли припомнить даже ветераны, хотя в криминальной хронике случалось всякое.