Невеста для царя. Смотры невест в контексте политической культуры Московии XVI–XVII веков

И все же, независимо от источников вдохновения Траханиотова, остается вопрос: что Иван III, Василий III и круг их советников нашли привлекательным в смотре невест? Мотивы Траханиотова, скорее всего, были связаны с семьей: он пытался женить Василия на своей дочери, как считает Герберштейн. Что касается мотивации Ивана III и Василия III, то важная подсказка содержится опять-таки в записках Герберштейна. Как он пишет, Василий «решил… сочетаться лучше с дочерью кого-нибудь из своих подданных, чем с иностранкой, отчасти имея в виду избежать чрезвычайных расходов, отчасти не желая иметь супругу, воспитанную в чужеземных обычаях и в иной вере». Доводы о тратах и культуре убедили Василия и его советников ограничиться при поисках невесты православными россиянками. Как показывал предыдущий опыт, для беспокойства по поводу браков с иностранцами имелись веские причины.

Елена Ивановна и Александр Литовский

Смотр невест как механизм для отбора русской невесты появился вскоре после свадьбы в 1495 году дочери Ивана III Елены и великого князя Литовского Александра Ягеллончика. Этой женитьбой обе стороны пытались закрепить мир между Россией и ее западным соседом, установившийся после постоянных военных столкновений на границе, происходивших с 1487 года. Практически всегда агрессором выступала Московия, чьей задачей было присоединить ключевые приграничные города Литвы, что позволило бы армии Ивана III занять выгодную позицию для последующего удара по Смоленску, «буферу» между Москвой и Вильной (Вильнюсом), столицей Литвы. К 1492 году литовцы жаждали перемирия, но смерть тем летом Казимира IV, великого князя Литовского и короля Польского, помешала этому. Военные действия вновь разгорелись и утихли, только когда Москва заняла стратегически важный город Вязьму, расположенный в зоне досягаемости Смоленска[88 - См.: Stevens C. B. Russia’s Wars of Emergence, 1460–1730. Harlow, 2007; Fennell J. L. I. Ivan the Great of Moscow. London, 1963. P. 132–159; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства: Вторая половина XV века. М., 1952. С. 239–281; Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными. СПб., 1851. Т. I. Ч. I: Сношения великих князей Иоанна Васильевича и Василия Иоанновича с императорами Германскими Фридрихом III и Максимилианом I, 1488–1517. Стлб. 1–154.].

В условиях отступления войск и внутреннего политического перехода власти новый правитель Литвы, великий князь Александр (сын Казимира IV), обратился к Ивану III с предложением о мире. Через несколько месяцев после смерти Казимира IV литовцы направили делегацию одновременно с просьбой о мире и с предложением династического брака между Александром и дочерью Ивана III Еленой[89 - См.: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. I: С 1487 по 1533 год// Сборник Императорского Русского исторического общества [далее – Сб. РИО]. СПб., 1882. Т. 35. С. 71–188 (№ 17–35); Croskey R. M. Muscovite Diplomatic Practice in the Reign of Ivan III. P. 251–266; Бережков М. Н. Елена Ивановна, великая княгиня литовская и королева польская.]. Но Иван III на тот момент был нацелен на взятие Вязьмы и не хотел торопиться с перемирием. Тем не менее к весне 1493 года, твердо имея в руках уже и Вязьму, и несколько других городов, Иван III выразил готовность более серьезно обсудить условия мира, тем более что хотел извлечь из него выгоду: получить признание территориальных приобретений и, что, возможно, было для него даже важнее, признание своего нового титула «государь всея Руси»[90 - См.: Alef G. Was Grand Prince Dmitrii Ivanovich Ivan Ill’ s «King of the Romans»? // Essays in Honor of A. A. Zimin. P. 94–96; Szeftel M. The Title of the Muscovite Monarch up to the End of the Seventeenth Century // Canadian-American Slavic Studies. 1979. Vol. 13. № 1–2. P. 59–81; Хорошкевич А. Л. Об одном из эпизодов династической борьбы в России в конце XV века // История СССР. 1974. № 5. С. 134–136.]. Официальные переговоры между сторонами начались весной 1493?го и продолжались до следующего года. И хотя обе стороны по собственным причинам хотели мира, одна проблема задерживала принятие соглашения: Иван III настаивал, чтобы его дочь оставалась православной, но Александр не менее упрямо настаивал на ее переходе в католичество. В конце концов литовцы, тщетно ждавшие, что поляки, которыми правил брат Александра, выступят войском на стороне князя Литовского, согласились и на территориальные уступки, и на принятие нового титула Ивана III. Частью договора было и то, что Александр берет в жены Елену и обещает не настаивать на ее переходе в католичество.

6 февраля 1494 года с соблюдением всех оговоренных условий Елена Ивановна была обручена с Александром Литовским. Обручение совершил по православному чину православный священник[91 - См.: Козаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда // Советская этнография. 1957. № 1. С. 62; Сб. РИО. Т. 35. С. 120–124 (фрагм. XI–XIV).]. Александр на этом действе, конечно, не присутствовал – его представлял литовский дворянин Станислав Янович Кезгайло. Православные священники произнесли молитвы о соединении пары, благословили кольца, которыми, равно как и золотыми крестами на цепочках, обменялись «жених» и невеста. Для Ивана III обручение было хорошим началом его далеко идущих планов, связанных с этой женитьбой. Елена Ивановна оставалась православной и, как предположил Джон Феннел, должна была стать потенциальным «объединяющим фактором» для православных русских подданных Александра, чтобы те «дезертировали в Москву»[92 - Fennell J. L. I. Ivan the Great of Moscow. P. 162–163; Сб. РИО. Т. 35. С. 138–144 (№ 25), 160–163 (фрагм. I–VI).]. Для Александра обручение и женитьба означали гарантию хотя бы временного перемирия с Московией – необходимую передышку в нескончаемой войне.

За обручением последовало посольство от Ивана III в Вильну (оно выехало в марте и прибыло на место в апреле) для заключения перемирия и обсуждения деталей женитьбы Александра и Елены Ивановны. В обоих случаях – в феврале в Москве и в апреле в Вильне – переговорщики Ивана III требовали письменных обещаний Александра не склонять Елену к переходу в католицизм. И литовское посольство, прибывшее в Москву в ноябре 1494 года, выразило согласие: грамота «от великого князя Александра, дана с печатью, его тестю великому князю Ивану [III] о его дочери Елене, что он не будет заставлять ее перейти в римскую веру, но разрешит ей сохранить ее веру согласно греческому закону»[93 - Эта грамота хранилась в Царском архиве и значится в более поздних описях: Описи Царского архива XVI века и Архива Посольского приказа 1614 года / Под ред. С. О. Шмидта. М., 1960. С. 36 (ящик 183), 61 (л. 48–48 об.), 65 (л. 63 об. – 64); Опись архива Посольского приказа 1626 года / Под ред. С. О. Шмидта; подгот. к печ. В. И. Гальцов. М., 1977. Ч. 1. С. 85 (л. 93 об. – 94), 255 (л. 420); Опись архива Посольского приказа 1673 года / Под ред. С. О. Шмидта; подгот. к печ. В. И. Гальцов. М., 1990. Ч. 1. С. 150–252 (л. 286 об. – 290 об.). Цитата из описи 1626 года.]. С получением на руки такого твердого обещания последние преграды к миру были устранены.

В качестве невесты Александра Елена отправилась к своей новой жизни 15 января 1495 года. Выехав из подмосковного села Дорогомилова, она продолжила свой путь через Смоленск, Витебск, Полоцк и полдюжины других городов между ними и прибыла в Вильну 15 февраля[94 - Древняя российская вивлиофика, содержащая в себе собрание древностей российских, до истории, географии и генеалогии российския касающихся [далее – ДРВ]: В 20 ч. / Изд. Н. Новиковым. М., 1788–1791. Ч. 14. С. 5–15.]. Она путешествовала с большой свитой, в которую входили боярин князь Семен Иванович Ряполовский, боярин Михаил Яковлевич Морозов по прозвищу Русалка, дьяк Василий Кулешин и «много других князей и придворных детей боярских», а также многие из их жен[95 - ДРВ. Ч. 14. С. 2; Сб. РИО. Т. 35. С. 163–164 (фрагм. VII).]. По мере продвижения Елены на запад через города Московии и Литвы ее встречали светские и религиозные высокие чины, для нее служили церковные службы, ее одаривали подарками («поминками»), которые добавлялись к раздутым возам с дарами ее отца Александру и с ее собственным приданым[96 - ДРВ. Ч. 14. С. 5–11.].

Содержимое возов каравана Елены известно из по большей части неопубликованных описей, составленных от руки во время ее путешествия на запад[97 - Описи включают фрагментарный оригинал и две полные, хотя и более поздние копии. Оригинал см. в: Российский государственный архив древних актов [далее – РГАДА]. Ф. 135. Отд. IV. Рубр. II. Д. 1. Он опубликован: Хорошкевич А. Л. Из истории дворцового делопроизводства конца XV в. Опись приданого великой княжны Елены Ивановны 1495 г. // Советские архивы. 1984. № 5. С. 29–34. Копии см. в: Библиотека Российской академии наук [далее – БАН]. 16.15.15. Л. 1–26 об.; 32.4.21. Л. 6 – 23 об. Об этих описях см.: Martin R. E. Muscovite Royal Weddings. P. 77–189 (особенно 81–86); Idem. Gifts for the Bride: Dowries, Diplomacy, and Marriage Politics in Muscovy // Journal of Medieval and Early Modern Studies. 2008. Vol. 38. № 1. P. 119–145. Дипломатические отчеты и связанная с ними корреспонденция об этом браке представлены в: ДРВ. Ч. 14. С. 1–4; Разрядная книга 1475–1605 гг.: В 3 т. / Под ред. В. И. Буганова. М., 1977–1989. Т. 1. С. 40–42; Сб. РИО. Т. 35. С. 157–171 (№ 30–31).]. В них перечислено приданое Елены, личные вещи и другие предметы, которые могли понадобиться ей в новом доме. Сюда входило большое количество традиционных для Московии костюмов: пять шуб, семь тулупов, ожерелья, шесть летников, русские сандалии и обувь, множество колец, брошей, серег, зеркало, а также бесчисленные рулоны ткани и неоправленные драгоценные камни, вероятно, с тем чтобы портнихи могли сделать ей новую одежду, используя знакомые Елене материалы и орнаменты. Среди личных вещей на ее возах находилось великое множество религиозных предметов, включая шесть крестов и шесть икон. Иконы обозначены поименно: Св. Георгия Победоносца, Спасителя, Богородицы, Архангелов Михаила и Гавриила, Св. Фотинии Самаритянки и триптих из икон Спасителя, Богоматери и Св. Мины. Среди предметов, данных Елене для свадебного ложа, была огромная икона Божьей Матери с Младенцем и три иконы, взятые «от принадлежностей князя Андрея» (вероятно, князя Андрея Васильевича Меньшого, младшего брата Ивана III): триптих из образов Спасителя, Свв. Архангелов Михаила и Гавриила и Свв. Николая, Петра и Сергия. Затем икона, иллюстрирующая псалом 148, – «Хвалите Господа с небес»[98 - На этой редкой иконе, названной по первой строке 148?го псалма, изображены все творения Господа, восхваляющие его, и святые, расположенные в несколько рядов вокруг Христа, восседающего на троне.] и икона Благовещения[99 - БАН. 16.15.15. Л. 3 об. – 5, 15–15 об., 17 об. – 18.]. Высоки были ожидания, что Елена останется православной и ее покои будут украшены привычными религиозными предметами. И все же некоторые в таком выборе икон, отсылаемых с Еленой, видят показатель тревоги: тут и символ московского суверенитета и победы православия над неправославными (св. Георгий), и египетский христианин III века в рядах римской армии, отказавшийся отречься от Христа и принявший мученическую смерть (св. Мина), и женщина у колодца (Ин. 4: 1–30), которая выступает в качестве модели целомудрия (в ее случае обретенного вновь), а также, будучи самаритянкой, представляет верность своей вере в чужой стране (св. Фотиния Самаритянка). Тема фертильности тоже была отражена в иконах – в изображениях Благовещения, Богоматери и Рождества. Итак, иконы, которые везла Елена, предназначались не только для молитв, но и для живого напоминания ей о решимости ее отца видеть дочь православной.

Много предметов Елена взяла исключительно для свадебной церемонии. Например, привезла кику (традиционный головной убор, который носили замужние женщины), а также предметы для свадебного ложа: подушки, наволочки, одеяла, занавеси для кровати (использовавшиеся, вероятно, с балдахином) и три ковра, которые было принято в Московии стелить под постель новобрачных. Кроме того, Елена везла подарки своему будущему мужу, многие, по всей видимости, тоже для свадебной церемонии: золотой крест с изображениями святых, золотую цепь («чепь золота») и традиционную русскую одежду – шубу, узорчатый пояс, кожух. Остальные подарки жениху предназначались для ритуальной бани на утро второго дня свадьбы: другая шуба, терлик (вид кафтана), опашень (легкая верхняя одежда), ожерелье и чаша[100 - БАН. 16.15.15. Л. 1–3; 32.4.21. Л. 6 – 7 об.]. Иван III также оправил Александру жеребца, подкованного и с потником под седло, – вероятно, для многих, как предполагал отец невесты, перемещений Александра во время свадебной церемонии. Очевидно, Иван III ожидал, что Александр наденет традиционный русский костюм, по крайней мере на некоторые части церемонии. Он ожидал, что тот совершит ритуальное омовение и наденет после этого то, что полагалось надеть жениху. Он ожидал, что жених будет перемещаться верхом на жеребце – именно так, как это происходило во время царских свадеб в Московии[101 - Примеры процессий с женихом на коне см. в: ДРВ. Ч. 13. С. 2–3, 28, 38, 56–57, 95 и далее.]. Несомненно, эти подарки были переданы Александру, чтобы он мог сыграть роль, которую ему предназначил Иван III, – роль царственного жениха на русской православной свадьбе.

Делегация от Александра встретила Елену со свитой в литовском пограничном селении Немеж [соврем. Нямежис. – Прим. ред.]. Здесь и появились первые признаки беды. Посланник Александра Ян Заберезенский сообщил боярам из свиты Елены, что свадебная церемония состоится не в православной церкви в Вильне, а в римско-католическом соборе Св. Станислава. Бояре стали протестовать, ссылаясь на согласие Александра уважать религию Елены, включая православные свадебные обряды. Но литовцы стояли на своем. Со все растущим накалом страстей процессия продолжила путь в Вильну[102 - Там же. Ч. 14. С. 11.].

По прибытии невесты 15 февраля в Вильну напряжение только возросло. Елена немедленно отправилась в русскую православную церковь Рождества Пресвятой Богородицы отслушать молебен. Александр, который сопровождал Елену на последнем этапе ее путешествия, направился прямиком в католический храм Св. Станислава. В православной церкви архимандрит Троицкого монастыря в Вильне (и митрополит Киевский) Макарий провел богослужение, после которого Еленой были соблюдены ритуалы, считавшиеся необходимыми в Московии. Волосы Елены были расчесаны, и вместо одной косы незамужней девушки были заплетены две косы замужней женщины, на голову надели кику и покрывало, невесту осыпали хмелем, а православный священник Фома (духовный отец Ивана III) произнес молитвы на вступление в брак и благословил ее крестом[103 - О священнике Фоме см.: Смирнов С. И. Древнерусский духовник. Исследование с приложением: Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины. М., 1913. С. 250. Все эти традиционные элементы повторяются и в описаниях других русских царских свадеб: ДРВ. Ч. 13. С. 8, 11, 12 и далее. См. также: Домострой Сильвестровского извода. Изд. 2?е, испр. и доп. СПб., 1902. С. 72–74.]. Затем невеста, одетая в лучшие наряды, привезенные из Москвы, присоединилась к процессии, возглавляемой отцом Фомой, и направилась в церковь Св. Станислава, где ее ждал Александр.

Венчание в церкви Св. Станислава совершалось согласно католическим канонам, но для Елены включили несколько православных элементов. Поскольку обряд обручения был совершен еще в январе, свадебный обряд сократили. Однако обряд возложения венцов (что для православных соединяет пару в таинстве венчания) был включен[104 - См.: Meyendorff J. Marriage: An Orthodox Perspective. Crestwood, N. Y.: St. Vladimir’s Seminary Press, 1984. P. 29–42.]. Невеста (но не жених) стояла на бархате, украшенном сорока соболями (который привезла из Москвы для свадьбы). Священник Фома произносил венчальные молитвы только для невесты, а католический епископ – для Александра. Венец держали над головой одной Елены (над Александром венца не было)[105 - Козаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда. С. 64–65.].

Далее произошел инцидент. В то время как над головой Елены еще держали венец, ей преподнесли чашу вина, что является частью православного ритуала[106 - Meyendorff J. Marriage. P. 20–29.]. Как и другие элементы этого ритуала, чаша предназначалась, похоже, только невесте. После того как Елена отпила из нее, отец Фома разбил чашу об пол. В разных описаниях русского свадебного ритуала XVI века присутствует этот момент разбития чаши ногой[107 - ДРВ. Ч. 13. С. 10 (Василий III, 1526 год), 24 (Андрей Старицкий, 1533), 42 (Юрий Васильевич, 1547). Начиная с первой свадьбы царя Михаила Романова (1624 год), практика изменилась: общую чашу, после того как пара пила из нее вино, не разбивали, а передавали священнослужителю, и он уносил ее в алтарь. См.: РГАДА. Ф. 135. Отд. IV. Рубр. II. Д. 4. Л. 13 (первая свадьба царя Михаила, 1624); ДРВ. Ч. 13. С. 164 (его вторая свадьба, 1626), 206 (первая свадьба царя Алексея Михайловича, 1648).]. Но во всех описанных случаях это делает жених, который перед тем тоже из нее пьет. В случае же Елены и Александра жених был неправославным, поэтому ему не предложили испить вина и затем разбить чашу. Жених и католический епископ были так поражены этим действом, что немедленно прекратили обряд венчания. (По всей видимости, их не предупредили о таком обычае заранее.) Венец убрали от головы Елены, а отцу Фоме запретили продолжать чтение молитвы. В конце концов князь Семен Ряполовский убедил жениха позволить продолжать службу. И хотя мы не знаем, что он сказал Александру, венец снова был поднят над Еленой, и отцу Фоме разрешили возобновить последование венчания[108 - Козаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда. С. 64–65; Сб. РИО. Т. 35. С. 184–188 (№ 35); ДРВ. Ч. 14. С. 13–15.].

Недовольство нарастало и после венчания. Позже в этот день был пир, на котором состоялся обмен подарками. Но на литовской стороне некоторые сокрушались, что Елена и после венчания одета в традиционный русский наряд. Эти жалобы продолжались еще несколько дней, поскольку Елена продолжала носить одежду русской царевны. Как можно предположить с учетом всей той одежды, которую она привезла с собой, у Елены (или у ее отца) с самого начала было задумано, что она будет одеваться по-московски, не перенимая моды новой родины. Александр же, со своей стороны, не собирался перенимать черты московитов. По всей видимости, он не носил ни одного предмета одежды из тех, которые Елена ему привезла, не скакал на подаренном ему жеребце и не совершал ритуального омовения на утро второго дня свадьбы[109 - Козаченко А. И. К истории великорусского свадебного обряда. С. 65.]. Великий князь Александр не желал играть роль русского жениха даже несколько дней.

Но не только свадебная церемония была причиной недовольства обеих сторон. Эта женитьба не увенчалась достижением ни одной из намеченных целей. Во-первых, союз оказался относительно недолог. Александр преждевременно умер в августе 1506 года, Елена последовала за ним в могилу в январе 1513 года. И хотя они были женаты более одиннадцати лет, однако так и не оставили после себя наследника престола ни Литвы, ни Польши (трон последней Александр унаследовал в 1501 году по смерти своего брата, короля Яна I Альбрехта). Во-вторых, этот брак потерпел неудачу и как средство к установлению мира. Война между Московией и Литвой возобновилась в 1500 году и длилась до 1503 года, затем вспыхнула в 1507?м и продолжалась с перерывами до 1537 года. В-третьих, притом что желание Ивана III, чтобы его дочь оставалась православной, было продиктовано заботой о ее душе, он также хотел, чтобы она всячески подчеркивала свое происхождение и веру, служа маяком московского влияния в обстановке религиозного раскола (на православие и католицизм) в княжестве. Но Елена не оправдала надежд отца – не стала его миссионером и «объединяющим фактором» для выступления православных русинов против католического господства. Наконец, Александр изменил своему слову не склонять Елену к переходу в католичество, чем вынуждал Ивана III снова и снова напоминать зятю об уважении к религии жены[110 - Сб. РИО. Т. 35. С. 191–192 (фрагм. III).].

Память об этом неудачном альянсе была жива долго. Дипломатическая переписка между Вильной и Москвой и другие касающиеся женитьбы канцелярские документы показывают рост противоречий между двумя династиями[111 - Там же. С. 68–72 (№ 17, фрагм. I–VI), 123–124 (№ 24, фрагм. XIV–XV), 139–144 (№ 25, фрагм. III, V), 145–171 (№ 28, фрагм. I–XIII; № 30, фрагм. I–V; № 31, фрагм. I–XVII), 182–196 (№ 35, фрагм. I–II; № 36, фрагм. I–VI), 204–211 (№ 40, фрагм. I–III), 239–242 (№ 49, фрагм. I–III), 269–280 (№ 56, фрагм. III–IV; № 57, фрагм. I–II; № 58, фрагм. I–V; № 60, фрагм. I–IV), 288 (№ 61, фрагм. IV), 292–300 (№ 62, фрагм. III; № 63, фрагм. I–III, № 64, фрагм. I–III), 425–426 (№ 76, фрагм. I).]. Отразилась эта женитьба и на состоянии казны. Свадьбы всегда были дорогостоящими мероприятиями, но эта стоила уже непомерно много. Согласно одной из двух сохранившихся копий списка приданого Елены, стоимость вещей, отвезенных ею в Вильну, составляла 61 898 рублей – просто астрономическую сумму[112 - БАН. 32.4.21. Л. 23 об.]. Для сравнения, приданое Евдокии Ивановны, другой дочери Ивана III, вышедшей за татарского царевича Петра (Худайкула) в 1506 году, оценивалось в 2580 рублей. А Мария Сабурова, сестра первой жены Василия III, вышедшая за его родственника, Василия Семеновича Стародубского, имела приданое стоимостью 2063 рубля 20 алтын[113 - О Евдокии и царевиче Петре см.: БАН. 32.4.21. Л. 37 об. О Марии Сабуровой и Стародубском: Там же. Л. 48.]. Если эти цифры верны, то свадьба Елены и Александра должна была нанести ощутимый урон финансам. Трудно представить, что Иван III не сожалел о потраченных напрасно деньгах и напрасно отданной дочери в результате этой женитьбы, принесшей ему только головную боль по поводу религии да пустые сундуки.

Династический кризис 1497–1502 годов

Если брак Елены Ивановны и великого князя Александра в 1495 году отвратил Москву от женитьбы на иностранках, то борьба за наследование в последние годы правления Ивана III обнажила риски выбора русской невесты. Династический кризис 1497–1502 годов коренился в двух женитьбах Ивана III. От первой жены, Марии Борисовны Тверской, у него был сын Иван Иванович Молодой, который в 1483 году женился на Елене Стефановне, дочери молдавского господаря Стефана III Великого (годы правления: 1457–1504)[114 - О первом браке Ивана III см.: Полное собрание русских летописей [далее – ПСРЛ]: В 42 т. СПб./Пг./Л.; М., 1841–2005. Т. 12. С. 77 (6960 год, Патриаршая, или Никоновская, летопись). О рождении Ивана Молодого см.: Там же. Т. 4. С. 131 (6960, Новгородская 4-я летопись); Т. 8. С. 147 (6966, Воскресенская летопись); Т. 12. С. 112 (6966). О свадьбе Ивана Молодого см.: Там же. Т. 4. С. 134 (6991); Т. 6. С. 36 (6991, Софийская 1-я летопись), 234–235 (6991, Софийская 2-я летопись); Т. 8. С. 214 (6991); Т. 12. С. 214 (6991).]. У них был один сын – Дмитрий по прозвищу Внук[115 - О его рождении см.: Там же. Т. 4. С. 155 (6990); Т. 6. С. 235 (6992); Т. 12. С. 215 (6992).]. Второй раз Иван III женился на византийской принцессе Софье Палеолог, племяннице последнего византийского императора Константина XI (годы правления: 1449–1453). Софья родила Ивану III по меньшей мере двенадцать детей, восемь из которых выжили. Среди них были Василий Иванович – будущий Василий III, для которого организовали первый смотр невест в 1505 году, – а также Елена, вышедшая замуж за великого князя Александра в 1495?м[116 - О втором браке Ивана см.: Там же. Т. 4. С. 133, 246; Т. 6. С. 196–197 (6980), 278 (6981, отрывок русской летописи); Т. 8. С. 175–176 (6981); Т. 12. С. 151 (6981). О рождении Василия см.: Там же. Т. 4. С. 133 (6981); Т. 6. С. 19 (6987, Софийская 1-я летопись), 33 (6987), 222 (6987); Т. 8. С. 200 (6987); Т. 12. С. 190–191 (6987). О рождении Елены см.: Там же. Т. 8. С. 182 (6984); Т. 12. С. 168 (6984).].

Смерть Ивана Молодого в 1490 году заложила основу кризиса[117 - О его смерти см.: Там же. Т. 4. С. 135 (6997), 157 (6998); Т. 8. С. 219 (6998); Т. 12. С. 222 (6998).]. Как старший сын Иван Молодой был наследником трона, ему был дан титул великого князя и в удел Тверское княжество после присоединения его в 1485 году к Москве. Эта преждевременная смерть оставила Ивану III два варианта выбора наследника: Дмитрий Внук, сын Ивана Молодого, или Василий, старший сын от второго брака. Оба были еще детьми: Дмитрию было только шесть с половиной лет, а Василию – почти одиннадцать. Каждого поддерживала своя боярская фракция при дворе Ивана III. Дмитрий Внук получил поддержку лидирующего на тот момент боярского рода Патрикеевых. Патрикей Наримунтович и его сын Юрий Патрикеевич, основатели рода, иммигрировали в Московию в 1408 году и имели большое влияние при московском дворе. Патрикей был отпрыском литовской правящей династии и троюродным дядей жены Василия I. Юрий Патрикеевич стал боярином в 1417 году, а в 1418?м женился на дочери Василия I (годы правления: 1389–1425)[118 - Ее имя в источниках различается. О ней как об Анне см.: Там же. Т. 24. С. 232 (б. г., Типографская летопись). Как о Марии – см.: Карамзин Н. М. История. Т. 5. Прим. 254; Baumgarten N. de. Gеnеalogies des branches rеgnantes de Rurikides du XIII

au XVI

si?cle. Rome, 1934. P. 17 (table 111), 20 (n. 8).]. С той поры Патрикеевы мастерски создали коалицию внутри боярских кланов, используя женитьбы для упрочения за собой первого места при дворе Василия I, затем Василия II и, наконец, Ивана III. Сын Юрия Патрикеева (Иван Юрьевич) Иван III и вдова Ивана Молодого (Елена Стефановна Молдавская) были близкими родственниками. Видимо, эта кровная связь стала причиной того, что род Патрикеевых поддерживал стремление Дмитрия Внука к трону после смерти в 1490 году Ивана Молодого[119 - О Патрикеевых и их родственных связях см.: Kollmann N. Sh. Kinship and Politics. P. 133–140.]. Другой возможный наследник, Василий, тоже имел поддержку – в лице своей матери и многих бояр вне фракции Патрикеевых. Смерть Ивана Молодого пришлась на время, когда двор фактически уже был расколот на две группы, сформировавшиеся вокруг двух возможных великокняжеских наследников.

После смерти Ивана Молодого Иван III не сразу объявил своего внука наследником. Почему он так сделал, до сих пор неясно. Но ранним признаком того, что Иван III благоволил к Дмитрию – и роду Патрикеевых, – была женитьба, которую он разрешил в 1497 году между князем Федором Ивановичем Бельским и Анной Васильевной, дочерью князя Василия Ивановича Рязанского, внучкой Василия II. Бельский, как и Патрикеевы, принадлежал к литовской правящей династии, а также был родственником Елены Стефановны Молдавской, матери Дмитрия Внука. В Московию Бельский прибыл в 1481/1482 году. Позади, в Литве, он оставил жену, которая так и не присоединилась к нему в Москве, несмотря на долгие уговоры. В 1497 году, когда он решил жениться второй раз, ему, как пишет Герберштейн, нужно было испросить благословение митрополита, которое он и получил. Как считает Коллманн, женитьба Бельского «укрепила сторону поддержки князя Дмитрия и Патрикеевых в династической битве»[120 - Kollmann N. Sh. Consensus Politics: The Dynastic Crisis of the 1490s Reconsidered. P. 250–251; Герберштейн С. Записки о Московии. С. 111, 318 (прим. 312).].

К концу 1497 года Иван III принял решение выбрать Дмитрия, о чем узнали поддерживающие Василия бояре и решили выступить против Дмитрия и лагеря его сторонников. В декабре 1497 года был раскрыт заговор против Дмитрия. Василий и его мать Софья Палеолог, которые поддерживали планы заговорщиков, включая и убийство Дмитрия, оказались в опале. Гораздо хуже все закончилось для сторонников Василия. Многие из них были казнены, в том числе Владимир Гусев Добрынский, князь Иван Иванович Палецкий Хруль, Щавей (Щавель) Тимофеевич Травин, Поярок Рунов, дьяк Федор Стромилов и Афанасий Еропкин[121 - ПСРЛ. Т. 12. С. 263 (7000); Т. 24. С. 214 (7006).]. В феврале 1498 года в возрасте 14 лет Дмитрий был венчан на царство по византийскому образцу, номинально став соправителем своего деда[122 - Там же. Т. 12. С. 263 (7000); Т. 20. С. 366–368 (7006, Львовская летопись); Т. 24. С. 213 (7006). См. также: Бычкова М. Е. Обряды венчания на престол 1498 и 1547 годов: Воплощение идей власти государя // Cahiers du monde russe et soviеtique. 1993. Vol. XXXIV. № 1–2. Р. 245–255; Majeska G. P. The Moscow Coronation of 1498 Reconsidered. О коронации наследников при жизни их отцов см.: Назаров В. Д. О соправительстве в Московском великом княжестве (конец XIV – начало XVI века) // Верховная власть, элита и общество в России XIV – первой половине XIX века: Российская монархия в контексте европейских и азиатских монархий и империй. М., 2009. С. 112–115. См. также: Lewis A. W. Royal Succession in Capetian France: Studies in Familial Order and the State. Cambridge, 1981; Idem. Anticipatory Association of the Heir in Early Capetian France // American Historical Review. 1978. Vol. 83. P. 906–927.].

Победа была полной, но недолгой. В январе 1499 года Патрикеевы были неожиданно и безжалостно низложены. Князя Ивана Юрьевича Патрикеева и двоих его неженатых сыновей, Василия и Ивана, первоначально приговорили к смерти, но позже приговоры им заменили монашеским постригом, что приравнивалось к политической смерти. Зять князя Ивана Юрьевича, князь Семен Иванович Ряполовский Молодой, – тот Ряполовский, который сопровождал Елену Ивановну на ее пути в Вильну в 1495 году и потушил конфликт, возникший во время свадебного обряда после ритуального разбития чаши, – был казнен[123 - ПСРЛ. Т. 24. С. 213 (7003), 214 (7007); Т. 26. С. 291 (7006, Вологодско-Пермская летопись); Т. 30. С. 139 (7007, Владимирская летопись).]. Окончательно благоволение Ивана III перешло от Дмитрия Внука к Василию в конце зимы – весной 1499 года, когда он получил титул великого князя Новгородского и Псковского[124 - Там же. Т. 20. С. 368 (март 7007); Т. 4. С. 531 (7001 [sic]); Т. 26. С. 291 (июнь 7007); Лурье Я. С. Краткий летописец погодинского собрания // Археографический ежегодник за 1962 г. М., 1963. С. 443 (июль 7007); Шмидт С. О. Продолжение хронографа редакции 1512 г. // Исторический архив. 1951. № 7. С. 273 (январь 7007); Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 254.].

Десятилетия историки спорили о том, почему Патрикеевы были смещены. Некоторые ученые доказывают, что падение клана совсем не связано с династическим кризисом 1497–1502 годов, хотя взамен выдвигают достаточно вариативные объяснения. Одни объясняют кризис как эпизод в борьбе за централизацию государства, а значит, против бояр, защищавших феодальную раздробленность. Другие – внешнеполитическим курсом на удаление из российского правительства людей, которые не были полностью согласны с планами Ивана III относительно войны с Литвой. Третьи считают падение рода связанным с так называемой ересью жидовствующих[125 - См., например: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV–XVI веков: В 2 т. М., 1948–1951. Т. 2. С. 289–320; Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства. С. 360–376; Fennell J. L. I. Ivan the Great. P. 315–352; Fine J. V. A., Jr. The Muscovite Dynastic Crisis of 1497–1502 // Canadian Slavonic Papers. 1966. Vol. 7. P. 198–215.]. Коллманн тем не менее утверждает, что кризис в судьбе Патрикеевых был непосредственно связан с династическим кризисом, который обернулся против подковерной борьбы между боярскими родами при дворе. Она считает, что «фатальной ошибкой Патрикеевых было монополизирование ими власти в ущерб другим семьям политической элиты. Они [Патрикеевы] состояли в родстве с очень многими боярами, захватили значительные экономические ресурсы, поддерживали такого кандидата на великокняжеский трон [Дмитрия], у которого не было родственников для женитьбы на представительницах иных боярских родов»[126 - Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 253; Alef G. Aristocratic Politics and Royal Policy in Muscovy in the Late Fifteenth and Early Sixteenth Centuries // Forschungen zur osteurop?ischen Geschichte. 1980. Bd. 27. S. 77–109. Крамми адоптировал умозаключения Коллманн и Алефа. См.: Crummey R. O. The Formation of Muscovy, 1304–1613. London, 1987. P. 104–105, 110–113.]. К этому можно добавить оскорбительную женитьбу между Бельским и племянницей Ивана III, хотя поначалу это и выглядело хорошей идеей, только усиливающей положение Патрикеевых при дворе и их противодействие боярам-соперникам. Возможно, именно брак Бельского в 1497 года настолько склонил чашу весов в пользу Патрикеевых, что это вызвало неудавшееся восстание в пользу Василия в том же году, ускорив кризис преемственности.

Насколько эти события имеют отношение к брачной политике и смотрам невест, показывает детальный анализ свадебных росписей (свадебного разряда) Феодосии Ивановны, другой дочери Ивана III, и князя Василия Даниловича Холмского 13 февраля 1500 года. Свадебный разряд (самый ранний из существующих в наше время) сохранился только в поздних копиях и в двух редакциях – краткой и расширенной. В последней упоминается намного больше исполнителей гораздо большего числа различных обязанностей на свадебной церемонии, чем в краткой редакции, а также приводится несколько указаний на хореографию свадьбы, необходимых для данного исследования[127 - См.: Martin R. E. Archival Sleuths and Documentary Transpositions. P. 271–281, 291.]. Свадьба совершалась в самый разгар династического кризиса (хотя, конечно, никто в то время не мог этого знать). Состав участников и хореография ритуалов отражают попытку восстановить мир между двумя противоборствующими фракциями. Более того, продуманный выбор кандидатуры Холмского (а не кого-либо из иностранцев) показывает, что московский двор столкнулся с проблемами и пытался использовать преимущества правильного выбора супруга-соотечественника для сохранения стабильности при дворе.

Свадебный разряд (в обеих редакциях) преимущественно сосредоточен на составе свадебного поезда и представляет только частичный перечень других важных обязанностей на свадьбе. Действительно, сам Иван III упоминается лишь в первых строках и даже затем лишь в качестве отца невесты, а не как исполняющий какую-либо роль или появляющийся в каком-либо месте, хотя он должен был это делать. Свадебный поезд состоял из двух частей. Центром одной были сани, в которых везли мать невесты, Софью Палеолог. Центром второй – сани жениха, князя Василия Даниловича Холмского. Композиция поезда намеренно разрабатывалась так, чтобы в одном месте публично собрались родственники жертв разгрома провасильевской партии в 1497 году и родственники Патрикеевых, свергнутых в предыдущем году[128 - БАН. 16.15.15. Л. 27 об. – 28; ДРВ. Ч. 13. С. 2. См. также: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 38–42.]. Так, в поезде жениха мы находим двух братьев: Федора Стригу и Петра Лобана (князей из рода Оболенских), которые были двоюродными братьями князя Семена Ивановича Ряполовского – единственного члена патрикеевской фракции, казненного при ее низвержении. Также записаны были братья-князья Михаил Голица, Андрей Курака и Дмитрий Иванович Булгак Патрикеев, внучатые племянники князя Ивана Юрьевича Патрикеева, лидера фракции[129 - БАН. 16.15.15. Л. 27 об. – 28; ДРВ. Ч. 13. С. 2. См. также: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 30, 34; Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 260; Eadem. Kinship and Politics. P. 79.], а кроме того, князья Юрий, Михаил и Борис Васильевичи Ромодановские, которые были связаны с князьями Ряполовскими и Палецкими и являлись братьями князя Василия Ромодановского, арестованного в 1499 году, возможно, в связи с падением Патрикеевых[130 - БАН. 16.15.15. Л. 28; ДРВ. Ч. 13. С. 2. См. также: Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 38, 40; Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 253, 259.]. В поезде рядом с этими сторонниками Патрикеевых находились Иван Федорович Пестрый Палецкий Гундор, чей двоюродный брат, Иван Иванович Палецкий Хруль, был казнен в 1497 году[131 - БАН. 16.15.15. Л. 28; ДРВ. Ч. 13. С. 2; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 38, 42–43.]. Поезд великой княгини Софьи тоже включал родственников тех, кто участвовал в заговоре. Упомянуты Тимофей Григорьевич Травин Скряба, чей сын Щавей был казнен в 1497 году[132 - БАН. 16.15.15. Л. 29 об.; ДРВ. Ч. 13. С. 4; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 229.], и Иван Михайлович Еропкин Кляпик (родственник Травина), чей двоюродный брат Афанасий тоже был казнен[133 - БАН. 16.15.15. Л. 29 об.; ДРВ. Ч. 13. С. 4; Зимин А. А. Формирование боярской аристократии. С. 233.].

Наверное, наиболее значимое и красноречивое свидетельство миротворческой роли этой женитьбы – месторасположение двух матерей престолонаследников: Елены Стефановны, матери Дмитрия Внука, и Софьи Палеолог, матери Василия. Согласно последней строке разряда (в его расширенной редакции), «А великой княгине Елене быть с великою княгинею с Софьею в одних санях»[134 - БАН. 16.15.15. Л. 30 об.; ДРВ. Ч. 13. С. 5.]. Далее, что вполне естественно, фокус повествования в описании царской свадьбы смещается на невесту и жениха, а не на их матерей и не на других членов династии. Хореография этой свадьбы тем не менее несла ясное послание – сигнализировала о новом равновесии между боярскими фракциями при дворе, которое было результатом и целью смещения Патрикеевых годом ранее. То, что матери обоих возможных наследников ехали в одних санях, явно служило публичной (хотя и, разумеется, фиктивной) демонстрацией гармонии и мира между ними и между их соперничающими лагерями. В этот миг ритуального действа все вендетты, недовольства и обиды были забыты.

Если хореография примирения, столь очевидная в этой свадьбе, должна была символизировать внутренний мир при дворе и сама способствовать его установлению, то выбор жениха еще больше подчеркивал, в сколь полной мере внутридинастический брак стал предметом придворной политики. Можно предположить, что это вообще не бывает копеечным делом – то, когда дочь правителя или любой другой член династии вступает в брак. Однако же то, что Феодосия Ивановна вышла замуж именно за Холмского, так идеально отражало изменившуюся ситуацию при дворе, озабоченном вопросом династических браков после свадьбы в 1495 году Елены Ивановны и опалы Патрикеевых в 1499?м, что уж точно не было ни случайным выбором, ни браком по любви. Жених Холмский – результат осознанного решения Ивана III и его советников использовать свадьбу для установления «широкого распределения власти» при дворе в том вакууме, который возник после смещения Патрикеевых. Коллманн выявила три фракции, делившие между собой власть и выгоды при дворе Ивана III и Василия III: «фракция Холмских-Челядниных-Оболенских, фракция Захарьиных и фракция Булгаковых-Щенятевых»[135 - Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 255.]. Брак Василия Даниловича Холмского не создал новой доминантной фракции вокруг него, жениха в 1500 году (как было бы при простой замене Холмских-Челядниных-Оболенских на свергнутых Патрикеевых). Напротив, эта женитьба создала баланс во внутреннем придворном кругу, подняв до статуса царской родни род, чья значимость была неразрывно связана с другими родами (с Челядниными и Оболенскими), и в результате распределяя царскую милость на несколько боярских родов – ту царскую милость, которая в иных обстоятельствах могла бы поднять род жениха на первые позиции при дворе, как это произошло после свадьбы Патрикеева в 1418 году. Ничто лучше не доказывает намерения создать баланс при дворе, чем тот факт, что спустя два месяца после свадьбы Холмского, в апреле 1500 года, внутренний придворный круг приветствовал вхождение в него старых врагов: князя Ивана Андреевича Можайского и Василия Ивановича Шемячича (потомков давних соперников времен династических войн 1420?х, 1430?х и 1440?х годов) и князя Семена Ивановича Бельского (брата Федора и родственника Елены Стефановны и Патрикеевых)[136 - Kollmann N. Sh. Consensus Politics. P. 257.].

Как выяснилось, женитьба Холмского не разрешила династического кризиса. К концу 1500 года неизвестные мотивы вынудили или побудили Василия пригрозить отозвать свои войска с войны с Литвой, которая только возобновилась (возможно, он даже угрожал присоединиться к врагам отца в этой войне). Столкнувшись с возможным бунтом сына, Иван III окончательно и полностью подчинился. В 1502 году Дмитрий Внук и Елена Стефановна были заточены в темницу. Елена умерла в 1505 году, а Дмитрий Внук – в 1509?м[137 - ПСРЛ. Т. 26. С. 295 (7010); Т. 28. С. 337 (7013, Летописный свод 1518 года).]. Что касается четы молодоженов Холмских, то, несмотря на возлагавшиеся на этот союз большие надежды, результаты оказались печальны. Невеста скоропостижно умерла в 1501 году[138 - Там же. Т. 26. С. 294 (7009).], а князь Василий Данилович, хоть и стал в 1502?м боярином, попал в 1508 году в опалу и умер в заточении[139 - Там же. Т. 23. С. 198 (7017, Ермолинская летопись); Kollmann N. Sh. Kinship and Politics. P. 209.]. Уроки династического кризиса только подкрепили то, что уже было усвоено в качестве уроков из нескольких лет предшествующего брака Елены и Александра: если готовятся браки с соотечественниками, то необходимо разработать некоторые процедуры, чтобы не спровоцировать дестабилизацию баланса при дворе. Выбор невесты для правителя быстро стал целью российской политики.

Первый смотр невест – Василий III и Соломония Сабурова

В 1503 году, до того как Траханиотов убедил его организовать первый смотр невест, Василий Иванович был активно вовлечен в поиск невесты за границей. И то сказать, самое время: ему уже 24 года, и он миновал пору вступления в брак правителей и престолонаследников – такая отсрочка, вероятно, была связана с неопределенностью предыдущих шести-семи лет[140 - О возрасте вступления в брак членов династии Даниловичей см.: Kollmann N. Sh. Appendix 1 (The Calculation of Boyars’ Ages), table A1.1 (Vital Statistics of Daniilovich Males) // Kollmann N. Sh. Kinship and Politics. P. 192.]. Возможно, по привычке первой мыслью его отца и советников было искать жену за границей. Преимущества иностранной невесты были очевидны, особенно на фоне потрясений, которые только что пережил двор. Иностранные принцессы в Тереме сохраняли статус-кво: они не вводили в придворный круг новую царскую родню или родню родни. Иностранная королева прибыла бы в свое новое царство в одиночестве или почти в одиночестве, поэтому двор не погрузился бы в дестабильность, к которой мог привести брак с представительницей одного из крупных боярских родов. С другой стороны, препятствия для брака с иностранкой показали себя в женитьбе Елены Ивановны и Александра Литовского в 1495 году и все еще жили в памяти советников Ивана III и Василия. Решительный поворот в брачной политике московской династии – и от иностранных, и от высокородных отечественных невест – произошел с неудавшейся попыткой отыскать для Василия подходящую невесту за границей, когда вновь проявились религиозные и культурные различия как непреодолимые препятствия для междинастического союза.

Вначале потенциальной невестой Василия стала Елизавета (1485–1555), дочь Ханса, короля Датского (годы правления: 1481–1513), который также правил Норвегией (1483–1513) и Швецией (1497–1513) в рамках непрочной Кальмарской унии трех скандинавских королевств. Между 1499 и 1503 годами Московия сделала несколько серьезных предложений датчанам, которые их резко отвергли, очевидно, потому, что сочли непозволительным обязательное требование к невесте перейти в православие. На самом деле датчане столь пренебрежительно отнеслись к инициативе московитов, что последние продолжали искать руки Елизаветы даже тогда, когда та, не ставя их в известность, вышла в 1502 году замуж за Иоахима I Нестора Гогенцоллерна, курфюрста Бранденбурга[141 - Щербачев Ю. Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326–1690 гг. // ЧОИДР. 1893. Кн. 1 (164). Раздел I («Материалы исторические»). С. 1–340. С. 3; Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 год): В 4 ч. М., 1894–1902. Ч. 1. С. 298.].

Тогда Иван III и Василий обратились за помощью к Елене Ивановне. Будучи великой княгиней Литовской и (с 1501 года) королевой Польской, она могла, как небезосновательно полагали ее отец и брат, легче и вызывая меньше подозрений, разузнать о подходящих кандидатках – не в пример отцу и брату, действовавшим из отдаленной Москвы. В мае 1503 года из Москвы была направлена делегация от Ивана III к великому князю Александру в Литву для подписания договора о мире между Москвой и Вильной, а также с поручением тайно обсудить с Еленой потенциальных кандидаток в невесты Василию. Это первая разведка была общей, неопределенной: «…ты бы, дочка, отведала: у которых государей греческого закона или римского закону будут дочери, где бы пригоже мне сына своего Василия женити»[142 - Сб. РИО. Т. 35. С. 426–427 (фрагм. I).]. Единственный конкретный запрос касался дочерей Джураджа Бранковича, сына православного сербского деспота Стефана Бранковича (годы жизни: 1417–1476). Но Иван III даже не был уверен, жив ли Джурадж и есть ли у него дочери, на которых можно жениться: «…Юрий [т. е. Джурадж Бранкович] деспот в Угрех еще ли жив? И есть ли у него дети, сынове ли, дочери ли? И будут у него дети сынове и дочери, женаты ли, а дочери замужом, или еще холосты?»[143 - Там же. С. 427 (фрагм. I).]

Насколько нам известно, на это первое обращение к ней Елена не ответила. Но в ноябре 1503 года в Вильну было отправлено из Москвы второе посольство, и теперь Елену более строго попросили дать информацию. В меморандуме («памяти»), данном дьяку Никите Моклокову Губе (он был членом посольства и в мае), его наставляли спросить у Елены: «…у которых на имя государей дочери есть, и колка лет? Да о матерех о их и о них вспросити, не бывало ли на них какое слово?» Инструкции Моклокову отражают особый интерес к дочерям сербского деспота, вероятно, потому, что они были православными, т. е. конфессиональных препятствий для брачных предложений не было: «…сказывали, в Угорской земле, у деспотов у сербьских дочери: и ты, госпоже, там посылывала ли в Угорьскую землю о деспотовых дочерех отведывати или не посылывала? И будешь, госпоже, не посылывала, и что, госпоже, у вас слух есть ли: у которого деспота дочери, и каковы дочери, колких лет?»[144 - Там же. С. 442–443 (фрагм. V).]

На самом деле Елена не проводила того масштабного исследования королевских домов Европы к приезду Моклокова, о каком просил ее отец. За исключением одной строки с упоминанием сербских деспотов, сведения, полученные от Елены, касались лишь королевских семей, родственных ее мужу Александру, – эту информацию она могла получить достаточно просто:

Сказывала королева Губе, что про Стефановы дети, деспота сербьского, пытала, да не могла ся их допытати. А у макрабиа поведают пять дочерей: болшая осимнадцати лет, хрома, нехороша; под болшею четырехнадцати лет, а парсуною ее поведают хорошу. А у баварьского князя, у королева зятя, дочери поведают же, а того не ведают, колких лет, а матери у них не стало. А у щетинского князя, у королева же зятя, поведают же дочери, а тогож не ведают, колких лет, а матери у них не стало ж, а слава про матерь и про них добра. А у фрянского короля сестра, а угорьскому королю своякиня, а заручена была за Олбрехта короля; парсуною поведают хорошу, да хрома, да ныне деи на себя чепец положила, пошла на клаштарь. А у датцкого короля, и он его милость сам ведает боле меня, что дочь есть[145 - Слово «макрабиа» относится к маркграфу Бранденбург-Ансбаха Фридриху Гогенцоллерну, который был женат на сестре Александра Софии. См.: Europ?ische Stammtafeln: Stammtafeln zur Geschichte der europ?ischen Staaten: In 4 Bdn. / Hrsg. W. K. von Isenburg, Prinz. Marburg, 1975. Bd. 1. Tafel 61; Bd. 2. Tafel 85.«Баварьский князь» —герцог Георг Баварско-Ландсхутский, сын Людвига IX Баварского и муж Ядвиги, сестры Александра. См.: Ibid. Bd. 1. Tafel 27; Bd. 2. Tafel 85.«Щетинский князь» – Богуслав X, герцог Померании, был женат на сестре Александра Анне. См.: Ibid. Bd. 1. Tafeln 126, 127; Bd. 2. Tafel 85.«Фрянский король» – король Франции Франциск I. Церетели предположила, что сестра, описанная в тексте, – Маргарита. См.: Тураева-Церетели Е. Ф. Елена Иоанновна, великая княгиня литовская, русская, королева польская: Биографический очерк в связи с историей того времени. СПб., 1898. С. 282–284. См. также: Europ?ische Stammtafeln. Bd. 2. Tafel 17. «Угорьский король» – Владислав II, король Богемии, Венгрии и Хорватии, брат Александра и Яна Альбрехта, предыдущего короля Польши (1492–1501). В 1503–1504 годах Венгрия и Польша вместе управлялись династией Ягеллонов, которые унаследовали эти престолы после исчезновения неаполитанской ветви (Анжу) французской династии Капетингов (ветви, происходившей от Карла Анжуйского, сына короля Людовика VIII). См.: Europ?ische Stammtafeln. Bd. 2. Tafeln 105, 118.Упомянутый здесь датский король – Ханс, или Иоганн (годы правления: 1481–1513). Его дочь Елизавета была одной из первых иностранных кандидаток в невесты в списке Василия. См.: Europ?ische Stammtafeln. Bd. 2. Tafel 72. Документ опубликован в: Сб. РИО. Т. 35. С. 452–453 (фрагм. XVI). См. также: Croskey R. M. Muscovite Diplomatic Practice. P. 266–268.].

Моклоков просил Елену узнавать дальше, но она отвечала, что ее отец и брат через своих послов могут расследовать эти вопросы лучше, чем она. Вместе с тем она предупреждает: королевства Западной Европы «так в латыне крепко, что у них без папина ведома никакож не дадут в греческой закон»[146 - Сб. РИО. Т. 35. С. 453.]. Нельзя было бы выразиться яснее. Если Иван III и Василий Иванович думают, что западные правители разрешат своим дочерям в целях династического брака перейти в православие, то они ошибаются. Одно дело – Елене (или иной женщине из царского рода XV века) выйти замуж за неправославного иностранца, оставаясь православной. И совсем другое дело – ожидать, что неправославная иностранная принцесса перейдет в «греческую веру», даже в стремлении составить выгодную дипломатическую партию с наследником московского престола.

Хотя отчет Елены был ограниченным и, возможно, поверхностным, он затрагивал темы, наиболее важные для Ивана III, Василия и их советников. В ее отчете подразумевалось, что первой целью государей было найти группу здоровых кандидаток. Это объясняет рекомендации в наставлении Моклокову, касающиеся сведений о здоровье и молодой девушки, и, если возможно, ее матери. Здоровье было необходимо, поскольку от любой королевской невесты в те времена высокой детской смертности ожидалось, что в браке она постоянно будет беременна, чтобы оставить как можно больше живых и здоровых потомков. Внешность тоже обозначена в отчете Елены. Обозначен и возраст – вероятно, для оценки репродуктивной зрелости кандидаток. Наконец, в отчете Елены подразумевалось, что московиты ожидают от невесты своего государя перехода в православие. Когда Елена Ивановна вышла в 1495 году замуж за Александра, то камнем преткновения, как мы видели, было настойчивое желание Ивана III, чтобы она оставалась православной; при этом его не слишком заботило, что это будет смешанный брак с католиком[147 - Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства. С. 325, 330–331, 332–337; Зимин А. А. Россия на рубеже XV–XVI столетий. С. 102–104; Тураева-Церетели Е. Ф. Елена Иоанновна. С. 57–81.]. Сейчас же искали иностранную невесту, а не жениха. Невеста должна была приехать в Московию и сделаться, как заметила Изольда Тирет, «благословенным чревом» династии[148 - Thyr?t I. Between God and the Tsar; Eadem. «Blessed Is the Tsaritsa’s Womb»: The Myth of Miraculous Birth and Royal Motherhood in Muscovite Russia // Russian Review. 1994. Vol. 53. № 4. P. 479–496.]. Неправославная царица виделась явлением немыслимым, поскольку не соответствовала функции посредника между царем и подданными, которую супруга царя выполняла в московской политической культуре.

Что отсутствует в отчете Елены, так это сколько-нибудь серьезное беспокойство о знатном происхождении потенциальной невесты. Генеалогические замечания в отчете лишь помогают идентифицировать родственную связь потенциальных кандидаток и мужа Елены, Александра. Нет упоминания или предположения, что знаменитые родители являются каким бы то ни было преимуществом. На самом деле религия превосходила по своей важности генеалогию – превосходила до такой степени, что дочери сербского деспота серьезно рассматривались в качестве возможных невест, и не из?за происхождения (далеко не блестящего по европейским меркам), а из?за их православного вероисповедания. В 1472 году московиты были весьма польщены, принимая в царскую семью византийскую принцессу Софью Палеолог в качестве жены Ивана III – союз, благодаря которому, как считается, царский двор Московии последней четверти XV века заимствовал или выработал многие черты имперского стиля. Но даже в этом случае не было попытки проследить генеалогию Софьи или добавить ее предков к ветви Даниловичей. Генеалогия московитов сознательно велась исключительно по мужской линии. Сходным образом, когда в 1561 году Иван IV женился во второй раз, неясность происхождения Марии Темрюковны Черкасской не была помехой для выбора ее кандидатуры. И когда в 1643–1645 годах Михаил Романов выбрал в женихи своей дочери Ирины Вальдемара Датского и Норвежского, то ни царя, ни его советников ничуть не тревожило, что Вальдемар – сын от морганатического второго брака короля Кристиана IV и Кирстен Мунк. Этот практичный подход к родословной сильно контрастирует с высокогенеалогическим сознанием европейских династий тех столетий – династий, одержимых демонстрацией реального или фальсифицированного происхождения своего рода от августейших исторических личностей, начиная с Карла Великого и заканчивая (в наиболее причудливых случаях) гомеровским или виргилиевским царем Приамом Троянским, библейским царем Давидом или Александром Великим[149 - См.: Tanner M. The Last Descendant of Aeneas: The Habsburgs and the Mythic Image of the Emperor. New Haven, 1993.].

Это отсутствие озабоченности знатностью происхождения предков также контрастировало с сильной сосредоточенностью на генеалогии отечественных кандидаток в царские невесты. Их смотры включали в себя расследования, в ходе которых выяснялась медицинская история каждой потенциальной невесты и ее родителей, подтверждались ее возраст и целомудрие, оценивалась физическая красота и предпринимались попытки предсказать, используя доступные на тот момент народные методы, ее способность выносить и родить множество детей. А кроме того, в такие расследования входило серьезное изучение генеалогии кандидаток – не с целью отыскать девушку с наиболее блестящим фамильным древом (хотя, поскольку все невесты были россиянками, ни одно древо не могло сравниться с царским), но с тем, чтобы составить список родственников. Генеалогия стала основной заботой при выборе русской невесты, ведь требовалось найти такую супругу, которая не нарушит хрупкий баланс придворных фракций, – забыть этот урок династического кризиса 1497–1502 годов было невозможно.

Когда Юрий Траханиотов и другие советники предложили будущему Василию III выбрать себе жену на смотре невест, они не могли не беспокоиться по поводу подводных камней, таившихся на пути домашних и зарубежных поисков. Иностранки были исключены, как замечает Герберштейн, из?за издержек, а также религиозных и культурных различий. Но русские невесты тоже представляли риск. В результате были введены ограничения и на набор отечественных невест.

Эти ограничения прямо упоминаются в нескольких отчетах иностранцев, описывающих московские смотры невест. Папский посол Павел Йовий подробно рассказал о московском смотре невест в «Книге о посольстве Василия, великого государя Московского, к папе Клименту VII в 1525 году»[150 - О Йовии см.: Zimmermann T. C. P. Paolo Giovio: The Historian and the Crisis of the Sixteenth Century. Princeton, 1995.]. И хотя сам Йовий никогда не путешествовал в Московию, его отчет считается серьезным источником, поскольку написан историком Возрождения, чьи работы (по большей части касающиеся итальянской истории и исторических биографий) до сих пор ценятся как замечательные ранние примеры научных гуманистических трудов по истории[151 - О Дмитрии Герасимове см.: Казакова Н. А. Дмитрий Герасимов и русско-европейские культурные связи в первой трети XVI в. // Проблемы истории международных отношений: Сб. ст. памяти Е. В. Тарле. Л., 1972. С. 248–266; Ostrowski D. Ironies of the Tale of the White Cowl // Paleoslavica. 2002. Vol. 10. № 2. P. 28–32.]. Также труд Йовия важен потому, что основан на надежном первоисточнике – на разговоре с Дмитрием Герасимовым, московским дипломатом и переводчиком, который находился в Риме в 1525 году в составе посольства к папе Клименту VII. Герасимов был идеальным собеседником: вовлеченный в дипломатическую сферу, он близко знал все, что касалось дел династии, и в том числе царских свадеб. И дипломатией, и свадьбами управляла небольшая группа дьяков, обладавшая все более специализированными знаниями внутри царского скриптория. Посольский приказ и его архив возникли на базе этого скриптория в первой половине XVI века. Данный архив с его штатом писцов будет отвечать за составление, редактирование и сохранность свадебных документов XVI и XVII веков[152 - О царском скриптории и архиве Посольского приказа см.: Martin R. E. Royal Weddings and Crimean Diplomacy. P. 402–406.]. Герасимов, являясь высокопоставленным дипломатом, был хорошо знаком и работал с дьяками и другими придворными, которые организовали Василию III смотр невест и свадьбу.

Историк всегда и во всем, Йовий добыл у Герасимова информацию и оформил как общее рассуждение, не называя Василия III по имени, но описывая механизм смотра невест[153 - Н. М. Карамзин считал, что Йовий мог описывать одну из двух свадеб Василия Ивановича (в 1505 и 1526 годах), но на деле он, вероятнее всего, запечатлел первое бракосочетание, поскольку второе произошло уже после публикации записок Йовия в Риме. См.: Карамзин Н. М. История. Т. 7. Стлб. 132.]. «Задумав жениться, – начинает Йовий, —

московитские государи повелевают произвести в целом царстве отбор молодых девушек и привезти к себе тех, которые выделяются своей наружностью и душевными качествами. Потом сведущие люди и верные женщины осматривают их, и притом так тщательно, что могут даже ощупать и исследовать самое сокровенное. После долгого и мучительного ожидания родителей, достойной брака с царем признается та из них, которая придется по душе государю. Остальные же девицы, состязавшиеся в первенстве в красоте, целомудрии и нравственности, часто в тот же самый день в угоду государям выходят замуж за вельмож и воинов. Таким образом, в силу того, что государи пренебрегают славными отпрысками царского рода, на высоту царственного ложа под покровительством красоты взбираются по большей части девушки невысокого звания, как мы видим это в обычае у турок-оттоманов[154 - Йовий П. Книга о посольстве Василия, великого князя Московского, к папе Клименту VII // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы / Сост. О. Ф. Кудрявцев. М., 1997. С. 285–286.].

Этот замечательный отчет ясно указывает на то, что московиты разработали и проводили смотры невест как средство, чтобы не допустить появления невесты из знатного придворного клана. Йовий говорит нам, что смотры невест были созданы именно как способ избежать «славных отпрысков царского рода», что, конечно, означает знатные боярские кланы, которые доминировали в политике и часто были связаны с правителем благодаря брачному союзу или по крови. Таким образом, Йовий подтвердил отчет Герберштейна в том, что Иван III, Василий III и их советники – все были согласны, что «сочетаться лучше с дочерью кого-нибудь из своих подданных, чем с иностранкой».

Шведский дипломат Петр Петрей (1570–1622) оставил важное описание смотра невест, устроенного для Василия III в 1505 году (опубликованное в 1615?м), которое повторяет многое из отчета Герберштейна, особенно в том, что касается цены и культуры:

Прожив довольно времени в большом распутстве и сладострастии с развратными женщинами и потаскушками и не желая допустить, чтобы брат его с детьми, по его смерти, имел доступ к верховной великокняжеской власти, он [Василий III] решился взять себе жену и собрал для того всю Боярскую думу, чтобы бояре хорошенько обдумали и обсудили все обстоятельства и наконец решили, полезнее ли и выгоднее для страны жениться ему на туземной или на иностранной княжне.

Они много и долго советовались и наконец решили в Думе, чтобы он женился на туземке, оставил в покое иностранок и не слишком много заботился о родстве с иноземными государями, так как они вероломны, горды и надменны, а потому не отдадут и не пошлют своих дочерей ни в какую варварскую землю, тем менее к московскому князю; кроме того, иностранная невеста и новая княгиня приводит обыкновенно с собою новые, чужие нравы, много чужого народа и иностранный покрой платья, а это будет стоить невероятных издержек. У них же и другая вера, которой русские не могут терпеть, даже слышать о ней, а это поведет к чрезвычайным переменам и разногласию в государстве.

Такое мнение и предложение внушил другим думным боярам и придворным один знатный человек, греческий уроженец, по имени Георгий Микрус, бывший в большой милости и почете у великого князя; к нему расположены были все, знатные и незнатные, за его благочестие и скромность. Он говорил, что в Москве найдутся девицы, которые нисколько не уступят европейским в красоте, добродетели и знатности: из них-то великий князь и может выбрать себе одну, которая покажется ему всех лучше, от нее будет больше пользы и прибыли стране, чем от иностранки. В самом же деле он думал, что так как находится теперь в большом почете у великого князя, то тот женится на его дочери, которая превосходила всех других девушек красивой наружностью, нравственностью и добродетелью[155 - Петрей П. История о великом княжестве Московском // Масса И., Петрей П. О начале войн и смут в Московии. М., 1997. С. 235.].