Безумие Джоула Делани

Безумие Джоула Делани
Рамона Стюарт

Не будет преувеличением сказать, что при чтении произведений, составляющих сборник «Одержимость», холодеет кровь. Все они, начиная с рассказов классиков жанра «ужасов» Брэма Стокера и Монтегю Р. Джеймса и кончая повестью Рамоны Стюарт, посвящены призракам и привидениям. А заключает сборник исследование Айдана Чамберса о привидениях в Англии, которое заставит даже самого критически настроенного читателя согласиться: «В этом что-то есть!» Читатели получат настоящее удовольствие от сборника «Одержимость», при условии, что не будут читать его ночью.

Рамона Стюарт

Безумие Джоула Делани

"Подобно волку, который нападает на овцу, желая пожрать ее плоть и напиться ее крови, нечистый дух овладевает душой человека. Он не ведает жалости, и ужасен его гнет, затмевающий разум. И неправедны его дела, и он похищает чужое достояние".

    Из Поучения Св. Кирилла Иерусалимского

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Глава 1

У меня не было никаких дурных предчувствий. Это и неудивительно: еще в юности я поняла, что не обладаю даром предвидения. В колледже мне доставались отнюдь не те экзаменационные вопросы, к которым я тщательно готовилась, и звонил мне совсем не тот парень, на которого, как мне казалось, я произвела впечатление. Вместо того, чтобы завершить свое гуманитарное образование и получить диплом магистра антропологии, я вышла замуж за микробиолога и примкнула к своеобразной компании бродячих исследователей-медиков, кочующей из одного университета в другой в поисках стипендий и субсидий.

Даже мои дети появились на свет неожиданно, после переезда из Нью-Йоркского университета в Беркли. В промежутках между одеванием Кэрри и чисткой зубов Питера я написала роман. Правда, после того, как было продано две с половиной тысячи экземпляров, он больше не появлялся на полках магазинов. Но привычка к литературной работе уже появилась, и я стала писать другие романы. Они расходятся неплохо, особенно те, что издаются в мягкой обложке. Хотя до сих пор меня иногда спрашивают, под каким псевдонимом я пишу.

Потом Тед (это мой муж) перебрался в Рокфеллеровский университет, и я опять оказалась в Нью-Йорке, где меня ожидал новый сюрприз. Однажды вечером, после обеда, Тед объявил, что собирается жениться на другой – белокурой шведке из лаборатории генетики. Я отчаянно боролась полгода, но однажды проснулась и поняла, что дальнейшее сопротивление бессмысленно. Начались переговоры с адвокатами об алиментах. Отец Теда производил оборудование для нефтяных скважин, и мы имели доход помимо субсидий и университетских окладов. Возвратившись после недельной поездки в Мексику, я обнаружила, что бракоразводный процесс закончен. Когда я была супругой господина доктора и на собственной машине разъезжала по Кембриджу, мне и в голову не могло прийти, что через год я останусь с двумя детьми в старом доме на Восточной улице.

В общем, мне явно недостает женской интуиции. Мои предчувствия никогда не сбываются. Если я ощущаю подозрительный запах, выясняется, что он не имеет отношения к пожару, и страшный скрежет в ночи не означает, что к нам пожаловали грабители. В то время, как мне снится что-то ужасное о детях, они преспокойно спят в своих кроватках… Но если я катаюсь на коньках по ровному льду, он может неожиданно проломиться.

В тот вечер, когда произошло несчастье с Джоулом, у меня, конечно же, не возникло никаких подозрений. Даже несмотря на то, что он опаздывал. Ведь он опаздывал всегда. Одно время я пыталась воздействовать на него, как старшая сестра. Но все мои увещевания оказались тщетными, и мне пришлось переменить тактику. Я стала готовить обед позже назначенного срока, и только после прихода Джоула начинала жарить мясо. Пока у него была постоянная работа, я во второй половине дня звонила ему в офис, и он приходил прямо оттуда. Но, когда мы вновь вернулись на Восток, Джоул уже закончил Колумбийский университет и успел сменить несколько мест работы – редакция журнала, энциклопедии, издательство. Потом была несчастная любовь и отчаянная поездка в Марокко, которая истощила его сбережения. Он прислал телеграмму из Танжера, и я перевела ему деньги на обратный билет. После этого он стал свободным редактором, и, когда мне удавалось застать его дома, я снова приглашала его, назначая время обеда с большим запасом Джоул тоже вернулся к своим прежним привычкам – раньше семи он и не думал являться.

В тот вечер я испытывала досаду и раздражение. Дети после школы встречались со своим отцом, но вместо того, чтобы, как планировалось, повести их на выставку Боннара в Музее современного искусства, а потом напоить чаем со сладостями, Тед потащил их в свою лабораторию – оказывается, ему только что прислали новый штамм бактерий из Техасского Центра здоровья. В подобных случаях Питер и Кэрри несколько часов слонялись по стерильной лаборатории, рассматривая инфицированных кроликов под стеклом, а Тед просто забывал про своих детей. Но на этот раз дети заинтересовались: штамм, обнаруженный при вскрытии трупа, представлял собой особую разновидность чумы. Некий охотник поймал зараженного кролика, и блоха, прыгнувшая из шкурки зверька, укусила беднягу в лодыжку. Через два дня человек скончался. Такие случаи, в общем, известны, но они столь редки, что даже скептицизм тринадцатилетней Кэрри дрогнул. Питер, конечно, забыл про все на свете: он решил стать микробиологом, как его отец, и после нашего с Тедом развода занял беспристрастную позицию, как подобает человеку науки. Хотя Теду не хватало душевной теплоты, он все-таки мог быть просто великолепным. Отсутствие у него сантиментов оставалось исключительно моей проблемой. Отдавая должное Теду, Питер проявлял снисходительность и к моим женским чувствам. В общем, очень печально, когда у вас беспристрастный двенадцатилетний сын.

Во всяком случае они явились домой, ведя профессиональную беседу об антигенных суспензиях и антителах. Тем временем я как раз закончила на редкость неудачный рабочий день за пишущей машинкой, не сумев реализовать ни одного из своих замыслов. Выписывая недельный чек Веронике, нашей пуэрториканке-горничной, я узнала, что дети вместо музея ходили в лабораторию, а потом посетили новый дом Теда и пили чай вместе с Мартой. Последнее меня особенно задело. Я бы, конечно, никогда такого не позволила. Но у нас не существовало правила, запрещавшего встречаться с Мартой. Питер остался о ней высокого мнения. Трудно придраться к очаровательной белокурой сотруднице лаборатории генетики. Более лаконичное замечание Кэрри было бальзамом для моего уязвленного самолюбия, но я постаралась выглядеть безразличной, тем более в присутствии Вероники, которую явно заинтересовал разговор о новой жене Теда.

– Теперь пойдите умойтесь. Сегодня к обеду придет ваш дядя Джоул.

– О, только не сегодня! – горестно воскликнула Кэрри.

– Он придет сегодня, – твердо заявила я, протягивая Веронике ее чек.

– Но это невозможно! Мы же сегодня идем в кино на шесть пятьдесят в «Коронет». А поесть можно и после.

– Вряд ли. Джоул придет обязательно. До понедельника, – сказала я Веронике, пытаясь придать своей речи легкий непринужденный тон. Чтобы скрыть тяжкий вздох Кэрри, я добавила: – Питер, сходи погуляй с Бароном, хорошо? Может, это его успокоит…

– Не могу, – ухмыльнулся Питер. – Снег идет.

– О Господи, – вздохнула я. Наверное, у нас единственная в мире венгерская овчарка, которая боится снега. Насколько я знаю, в Венгрии его предостаточно. – Ну тогда, хотя бы посади его на цепочку.

– А фильм идет последний день, – вновь попыталась возражать Кэрри.

– Не сегодня, – парировала я с фальшивым спокойствием.

– Какая же ты вредная! – возмутилась Кэрри.

Я сама чувствовала, какая я вредная. И еще жалкая, всеми покинутая и несчастная. С двумя удрученными детьми и нервной овчаркой. К тому же после снегопада придется расчищать тротуар около дома, – потому что каменная соль разъедает лапы Барону. Когда Вероника открыла дверь, он малодушно попятился и заскулил. Это означало, что тротуар уже замело.

В довершение ко всему Джоул опаздывал. Я приготовила салат, нарезала французскую булку. Печеный картофель давно сморщился. Но я была достаточно опытна, чтобы, по крайней мере, не жарить мясо. Мы расселись в столовой, являя собой живую картину американского образа жизни. Темноволосая, еще довольно стройная дама, двое благовоспитанных детей, черная овчарка, кремовый коврик, мебель в льняных чехлах, идеально чистые зеркала, огонь в камине, падающий снег за окном. Но на душе у всех было очень скверно. Это чувствовалось хотя бы по вздохам Кэрри.

Обычно она – милый забавный ребенок с длинными золотистыми локонами и напоминает всем Алису в стране чудес. Но никто не обнаружил бы этого сходства в несчастном раздраженном создании, накручивавшем свои волосы на палец.

– Оставь в покое волосы, – не выдержала я.

С мученическим видом она сплела пальцы и взглянула на стенные часы. Было семь. Ее взгляд означал, что фильм уже начался. Мы сидели в полной тишине, пока в камине не треснуло полено. Взвившиеся искры осели на каминном экране. Барон мигнул и принялся за одно из своих излюбленных занятий, состоявшее в том, чтобы следить за некими невидимыми существами. По-видимому, они совсем маленькие и летают примерно на высоте одного фута над полом. Если протянуть к ним руку, Барон залает.

Питер избрал другой способ времяпрепровождения. Он просто прикинулся Тедом. Сосредоточенное лицо, темные волосы, падавшие на лоб, раскрытая книга на кофейном столике… Со своего места я могла видеть, что Питер старательно копирует факсимиле Теда. Впервые он начал быть Тедом после развода. Добрый умный мальчик, изображающий холодную беспристрастность, – какое душераздирающее зрелище! Я встала и подошла к окну, надеясь увидеть Джоула. Но на улице никого не было. Наверное, все давно сидят дома и обедают. Я видела лишь облицованные песчаником стены домов, снег, пролетавший мимо уличных фонарей. Голые ветви деревьев уже запорошило.

– Идет? – спросила меня Кэрри.

Я отрицательно покачала головой, и Кэрри снова вздохнула. Действительно, это было уж слишком. В последнее время Джоул стал как будто еще безалабернее. По крайней мере до прошлого года ничего подобного не случалось. В детстве он очень напоминал Питера. Те же темные глаза, добрые и любознательные. Наша семья едва ли походила на счастливые семейства из детских книжек. После нескольких тяжелых нервных приступов мать покончила с собой в санатории для душевнобольных. Отец был жизнерадостным и обаятельным, но он часто бывал в отъезде, и наше положение оставалось неопределенным. Он владел урановыми рудниками в Канаде. Точнее говоря, основал там акционерное общество. Мы имели все вестчерские блага – лужайку с подстриженной травой, садик перед домом, летнюю виллу. Но большой роскошный дом принадлежал не нам, и иногда мне приходилось уговаривать владельца, чтобы он подождал, пока придет чек из Канады. Отец надеялся сделать нас миллионерами. Но в возрасте семидесяти лет внезапно умер, с гордостью показывая кому-то проспект богатейшего в мире месторождения редких металлов.

Поскольку я была на десять лет старше, а отец так часто отсутствовал, в конце концов я стала матерью для Джоула. В первый раз я проводила его в детский сад, когда сама шла в школу. Я следила, чтобы наше белье вовремя возвращалось из прачечной, готовила еду. Джоул помогал мыть посуду. Он был чудесным ребенком, очень сообразительным, с замечательным чувством юмора, много читал. И еще – быть может, от того, что общался только со мной, – он всегда сторонился толпы.

А потом, когда Джоулу исполнилось десять, все переменилось. Я покинула его, и, наверное, ему показалось, будто я просто растаяла в тумане. Конечно, так получилось из-за Теда. Мы встретились и поженились, и вскоре отправились в Калифорнийский университет. А дом стал слишком большим для ребенка и мужчины, который появлялся там очень нечасто. Джоула послали в интернат. Я долго чувствовала себя виноватой. Но ведь тогда речь шла о моей судьбе.

Я могла потерять и Теда, и свое будущее, если бы вовремя не решилась на это. Может быть, следовало все делать постепенно? Или даже взять Джоула с нами? Но не думаю, чтобы это пришлось по вкусу Теду. Для Джоула наступили тяжелые времена. Новая школа, новые лица и ощущение перевернувшейся вселенной. Он схватил пневмонию, и мы даже подумали, что он умрет. Однако Джоул выкарабкался, худой и слабый, но уже более стойкий. Кажется, тогда в его взгляде появилась какая-то печальная усталость.

Потом он приезжал к нам во время каникул, а позднее, когда мы перебрались в Кембридж, проводил с нами уик-энды. Внешне наши отношения ничуть не изменились, но в глубине души я продолжала испытывать чувство вины, а Джуол, конечно, не мог забыть, как его бросили. В результате у меня постепенно возникло подсознательное стремление критиковать поступки Джоула. Долгое время у меня не было к тому никакого повода. Он превосходно учился в колледже. Правда, получив диплом, за короткий срок сменил несколько рабочих мест, но таков путь многих молодых людей: они должны найти себя. Его несчастная любовь тоже не встревожила меня – лучше уж пережить это в молодости. Но внезапное путешествие Джоула в Марокко доставило мне немало волнений. Меня очень обеспокоило легкомыслие, с которым он растратил все свои деньги. Вернувшись из Танжера, он уже не искал себе нового места и, работая свободным редактором, едва сводил концы с концами. Если я звонила ему в полдень, он был еще в постели. Однажды взяв книгу с его книжной полки, я уронила какой-то шарик, обернутый фольгой. Фольга немного отогнулась, и под ней обнаружилось нечто вроде нуги, но когда я отломила кусочек, чтобы попробовать, Джоул остановил меня:

– Не надо, это киф.

– Киф? – Слово показалось мне знакомым, и все же я не могла припомнить его значения.

– В Турции его называют – гашиш.

– Гашиш! Так вот как он выглядит. – Я рассматривала шарик, пока Джоул не забрал его у меня. – Ты что, интересуешься наркотиками? К чему это тебе?

Джоул пожал плечами, как обычно делал, когда хотел избавиться от дальнейших вопросов.

– Я привез его из Марокко.

– И ты теперь присоединился к тем, кто расширяет свое сознание? – спросила я самым равнодушным тоном, на какой только я была способна.

Но Джоул больше не доверял мне. Он легко сменил тему разговора, а у меня появился новый повод для беспокойства.

Все это пришло мне на ум, когда я ждала у окна. В конце концов раздражение уступило место тревоге. Повинуясь внезапному импульсу, я оставила свой стакан и устремилась к телефону.

Мои дети слишком сообразительны. Услышав, как я набираю номер, Кэрри догадалась, кому я звоню.

– Ты думаешь, он все еще дома? Что же это такое!

– Он мог прилечь и проспать.

– Очень мило, – фыркнула Кэрри. – Я думаю, мне можно взять хотя бы кусок хлеба.