Россия неизвестная: История культуры вегетарианских образов жизни с начала до наших дней

.

В письме от 3 апреля 1876 г. ссыльный сообщает: «Например: здесь есть сардинки, здесь много разных консервов. Я сказал: „много“, – нет, количество их не велико: богатых людей здесь нет; и кто имеет хорошие выписные из Якутска товары в своем домашнем запасе, расходует их экономно. Но недостатка в них никогда не бывает. (.) Например, однажды понравились мне за чаем в гостях какие—то крендели московского, оказалось по спросу о них, печенья. Можно иметь их? – „Извольте!“ – „Сколько?“ – Оказалось, что набирается фунтов 12 или 15, которые могут быть отданы мне. (…) А пока я съем 12 фунтов печенья с моим чаем. (…) Совсем иной вопрос: съел ли [я] эти фунты печенья и выписал ли себе продолжение той же приятности? Разумеется, нет. Неужели я могу в самом деле интересоваться подобными пустяками?»

С вопросами питания Чернышевский на самом деле иной раз обходится довольно небрежно. Иллюстрация тому – «история с лимоном», которая, как уверяет сам рассказчик, «знаменита в Вилюйске». Подарили ему два свежих лимона – крайняя редкость в этих местах, – он же, положив «дары» на подоконник, запамятовал о них совершенно, в итоге лимоны засохли и заплесневели; в другой раз ему присылают на какой—то праздник печенье с миндалем и тому подобным. «Штука эта была в несколько фунтов». Чернышевский положил большую часть в ящик, где хранился сахар и чай. Заглянув в тот ящик через две недели, он обнаружил, что то печенье было мягкое, нежное, и всё заплесневело. «Смех»

.

Чернышевский старается компенсировать нехватку овощей собиранием лесных плодов. Сыну Александру он пишет 14 августа 1877 г.: «Овощей здесь очень мало. Но какие можно достать, буду есть. Впрочем, их недостаток и неважен благодаря тому, что здесь растет брусника. Через месяц она созреет, и я буду постоянно употреблять ее»

. А 25 февраля 1878 г. он сообщает А. Н. Пыпину.: «Я знал, что у меня скорбут. Я ел бруснику, когда мог доставать. Я ел ее пудами»

.

Следующее сообщение относится к 29 мая 1878 г.: «Вчера я совершил гастрономическое открытие. Здесь очень много смородины. Иду я между кустами ее и вижу: она цветет. (.) А с другого отростка лезет мне прямо в губы другой гроздик цветков, окаймленный молоденькими листками. Я и попробовал, вкусно ли будет все это вместе, цветки с молоденькими листками. И съел; мне показалось: это походит вкусом на салат; только много нежнее и лучше. Салата я не люблю. Но это понравилось мне. И обглодал я куста три смородины. – Открытие, которому едва ли поверят гастрономы: смородина – это самый лучший сорт салата»

. 27 октября 1879 г. – подобная же запись: «Сколько собирал я в это лето смородины, превосходит всякую меру и вероятность. И – вообрази: грозды красной смородины до сих пор держатся на кустах; иной день мерзлые, иной день снова оттаявшие. Мерзлые очень вкусны; совсем не тот вкус, как у летних; и по—моему, лучше. Если б я не был до чрезвычайности осторожен в пище, я объедался б ими»

.

Кажется трудным совместить письма Чернышевского, адресованные его близким, со свидетельствами из книги Вл. Бе—ренштама и с сообщением Могиловой о вегетарианском образе жизни писателя, относящимся к последнему году ссылки. Но, может быть, все же это возможно? В письме от 15 июня 1877 г. находим следующее признание: «… я охотно признаю неизмеримое превосходство всякой кухарки надо мною во всяких вопросах кухонного искусства: – я не знаю его и не могу знать его, потому что для меня тяжело видеть не только красное сырое мясо, но и мясо рыбы, сохраняющей свой натуральный вид. Мне жалко, почти стыдно

. Ты помнишь, всегда я ел за обедом очень мало. Ты помнишь, я наедался досыта всегда не за обедом, а раньше или после, – наедался хлебом. Мне неприятно есть мясо. И это было у меня с детства. Я не говорю, что мое чувство хорошо. Но таково оно от природы»

.

В очень длинном письме, датированном 30 января 1878 г.

, Чернышевский переводит для Ольги, частично сокращая текст, «статью одного из очень известных и самых ученых, и, что еще лучше, одного из самых умных медиков Германии, откуда получается почти вся масса медицинского знания нашими хорошими медиками»

. Автор статьи – Поль Нимейер, живший в Магдебурге. «Статья носит название: „Популярная медицина и личная забота о здоровье. Культурно—исторический этюд Поля Нимейера“»

.

Эта статья, в частности, апеллирует к личной ответственности человека за самого себя; Чернышевский цитирует: «Всякий сам должен заботиться о своем выздоровлении, (.) медик лишь разве ведет его за руку»

. И продолжает: «Но, говорит Поль Нимейер, явилось уж хоть небольшое число людей, решившихся жить по правилам гигиены. Это – вегетарианцы (противники мясной пищи).

Поль Нимейер находит в них много чудачества, вовсе лишнего неглупым людям. Говорит, что сам он не отваживается положительно сказать: «мясо вредная пища». Но что он расположен думать, – это правда. – Этого я не ожидал.

Это я говорю уж не о твоем здоровье, моя милая Лялечка, а в собственное свое удовольствие.

Я издавна полагаю, что медики и физиологи ошиблись, причислив человека к плотоядным по природе существам. Зубы и желудок, устройство которых решает вопросы этого рода, у человека не такие, как у плотоядных млекопитающих. Еда мяса для человека – дурная привычка. Когда я стал думать так, я не встречал в книгах специалистов ничего, кроме решительного противоречия этому мнению: «мясо лучше хлеба», говорили все

. Понемножку стали попадаться кое—какие робкие намеки, что, быть может, мы (медики и физиологи) слишком унижаем хлеб, слишком превозносим мясо. Теперь говорится это чаще, смелее. А иной специалист, – вот как этот Поль Нимейер, уж и вовсе расположен предполагать, что мясо для человека пища, быть может, вредная. Впрочем, я замечаю, что я преувеличил его мнение, передавая своими словами. Он говорит только:

«Я не могу допустить, что можно ставить правилом совершенное воздержание от мяса. Это дело вкуса».

И после того хвалит, что вегетарианцы гнушаются обжорством; а обжорство мясом бывает чаще всякого другого

.

Я никогда не имел охоты чудачествовать. Все едят мясо; потому и для меня все равно: ем, что едят другие. Но – но, все это нимало нейдет к делу. Мне приятно, как ученому, видеть, что правильный, по—моему, ученый способ понимания отношений хлеба к мясу начинает не быть безусловно отвергаем специалистами. Вот я и разболтался о своем ученом удовольствии»

.

В письме же от 1 октября 1881 г. Чернышевский заверяет жену: «В другой раз напишу тебе подробности о моей еде и обо всем тому подобном, чтобы ты яснее видела справедливость другого моего постоянного уверения: „я живу хорошо, имея в изобилии все, надобное для меня“, не особенного же, ты знаешь, любитель роскоши»

. Но обещанные «подробности» приводятся в том же письме:

«Я не могу видеть сырого мяса; и это все развивается во мне. Прежде не мог видеть только мяса млекопитающихся и птиц; на рыбу смотрел равнодушно. Теперь тяжело мне смотреть и на мясо рыбы. Здесь невозможно питаться одною растительною пищей; а будь возможно, то, вероятно, постепенно дошел бы до отвращения от всякой мясной пищи»

.

Вопрос кажется ясным. Чернышевский, с младенческих лет, как и многие дети – на что указывал еще Руссо, – испытывал природное отвращение к мясу. По собственной склонности к здраво—научному, он пытался найти объяснение этому нерасположению, но сталкивался с противоположными тезисами корифеев науки, представляемыми как неоспоримая истина. И только в статье Нимейера 1876 г. он находит объяснение своим ощущениям. Письмо Чернышевского от 30 января 1878 г. (см. выше, c. 70) написано раньше статьи А. Н. Бекетова «Питание человека в его настоящем и будущем», появившейся в августе того же года. Таким образом, Чернышевский – вероятно, первый представитель русской интеллигенции, который принципиально объявляет себя сторонником вегетарианского образа жизни

.

То, что в Вилюйске Чернышевский ел мясо и большей частью рыбу, не подлежит сомнению, однако необходимо иметь в виду, что он старался оградить своих ближних от беспокойства, и в первую очередь жену Ольгу, ведь, по господствовавшим тогда воззрениям, мясо считалось самым важным пищевым продуктом. Достаточно вспомнить постоянные опасения С. А. Толстой, не сократит ли вегетарианский режим жизнь ее мужа.

Чернышевский, напротив, уверен, что хорошее состояние его здоровья можно объяснить тем, что он ведет «чрезвычайно правильный образ жизни» и регулярно соблюдает «правила гигиены»: «Например: я не ем ничего такого, что тяжело для желудка. Здесь много дикой птицы, из утиных пород и пород тетеревов. Я люблю этих птиц. Но они для меня менее легки, нежели говядина. И я не ем их. Здесь много вяленой рыбы, вроде балыка. Я люблю ее. Но она тяжела для желудка. И я ни разу во все эти годы не брал ее в рот»

.

Очевидно, стремление Чернышевского к вегетарианству объясняется не этическими побуждениями и заботой о животных, а, скорее, представляет собой явление эстетического и, как пропагандировал Нимейер, «гигиенического» рода. Кстати, Чернышевский был невысокого мнения и об алкоголе. Его сын Александр передал отцу советы русских врачей пить спирт – водку, например, если не виноградное вино. Но он не нуждается ни в спирте, ни в генциане и померанцевой корке: «Я берегу свой желудок очень успешно. (.) И это очень легко мне соблюдать: я не имею ни малейшей склонности ни к гастрономии, ни к какому подобному вздору. И я всегда любил быть очень умеренным в еде. (.) Самое легкое вино тяжело действует на меня; не на нервы, – нет, – но на желудок»

. В письме к жене от 29 мая 1878 г. он приводит историю о том, как, однажды, сидя за великолепным обедом, он согласился для приличия выпить рюмку вина, после чего сказал хозяину: «Вот видите, я пью; да еще мадеру, а не то что какое—нибудь слабое вино». Все расхохотались. Оказалось, что это было пиво, «простое, обыкновенное русское пиво»

.

Весьма показательно, что Чернышевский оправдывает свое спорадическое мясоедение нежеланием (ср. выше, с. 71) выбиваться из общего ряда – проблема, с которой сталкиваются вегетарианцы и в современном обществе; вспомним приведенные у Маковицкого слова Томаша Мазарика, который объясняет, почему, несмотря на свои «вегетарианские» склонности, он продолжает есть мясо (ср. ниже, с. 132–133).

Восхищение фруктами ощутимо и в письме Чернышевского от 3 ноября 1882 г. Он узнает, что жена купила домик в Саратове и собирается разбить сад: «Если уж говорить о садах, какие называются „садами“ в Саратове, то есть о садах фруктовых деревьев, то я всегда был расположен считать самым красивым из наших фруктовых деревьев вишню. Хорошо и грушевое дерево. (…) Когда я был ребенком, часть нашего двора была занята садиком, густым, красивым. Мой отец любил ухаживать за деревьями. (.) Выучились ли теперь в Саратове достигать того, чтобы порядочно рос виноград?».

В годы юности Чернышевского в Саратове были «грунтовые сады», «в которых, – продолжает он, – хорошо росли нежные фруктовые деревья, – кажется, даже и абрикосы, и персики. – Бергамоты прекрасно росли и в простых, ничем не защищенных от зимы садах. Научились ли саратовские садоводы ухаживать за благородными сортами яблочного дерева? – В мое детство „ранет“ (reinette) в Саратове еще не было. Теперь, быть может, акклиматизированы и они? А если еще нет, то попробуй заняться ими и виноградом и добиться успеха»

.

Вспомним и ту тоску по югу, которая ощущается в четвертом сне Веры Павловны из романа «Что делать?» – о какой—то «Новой России», очевидно у Персидского залива, где русские покрыли «голые горы толстым слоем земли, и на них среди садов растут рощи самых высоких деревьев: внизу во влажных ложбинах плантации кофейного дерева; выше финиковые пальмы, смоковницы; виноградники перемешаны с плантациями сахарного тростника; на нивах есть и пшеница, но больше рис.»

.

Вернувшись из ссылки, Чернышевский поселился в Астрахани и там вновь встретился с Ольгой Сократовной, в их последующей переписке уже говорится не о вопросах питания, но о страхе существования, о литературных проблемах и переводческой работе, о плане издания русской версии энциклопедии Брокгауза и о двух его кошках. Лишь единожды Чернышевский упоминает «того персиянина, торгующего фруктами, у которого ты всегда велишь мне брать»

; второе упоминание о пище находим в скрупулезном отчете о расходах, даже самых мелких: куплена для него «рыба (вяленая)» за 13 копеек

.

Таким образом, сведения о «вегетарианских мыслях» и обыкновениях Чернышевского дошли до нас только вследствие угнетательских мер царского режима: если бы его не сослали, то мы, вероятно, об этом так ничего бы и не узнали.