При дворе Николая II. Воспоминания наставника цесаревича Алексея. 1905-1918

Мария Николаевна была чудесной девочкой, довольно высокой для своего возраста, настоящим воплощением здоровья. У нее были большие карие глаза. Ее вкусы были весьма простыми. По натуре она была очень доброй девочкой, чем ее сестры частенько пользовались, называя ее «маленьким толстым щенком». Она действительно своим великодушием и преданностью напоминала собаку.

Анастасия же Николаевна была довольно остра на язык. У нее было хорошо развитое чувство юмора, и стрелы, выпущенные ею, частенько попадали в самые уязвимые места. Можно сказать, что она была «несносным ребенком», но с годами этот недостаток стал менее заметен. И еще она была чрезвычайно ленива, что, правда, в какой-то степени компенсировалось ее одаренностью. Она отлично говорила по-французски и была неплохой актрисой, как я убедился, когда мы вместе с девочками разыгрывали сценки из комедии. Удивительно живой ребенок, она столь заразительно радовалась, что некоторые придворные стали называть ее «солнышком», как когда-то при английском дворе называли ее мать.

А в общем-то все можно выразить гораздо проще: очарование этих детей было в их простоте, искренности, свежести и врожденной доброте.

В их глазах мать, которую они обожали, была непогрешима. Лишь Ольга Николаевна иногда проявляла независимость суждений, вообще же дочери окружали мать вниманием и заботой. По собственной инициативе они организовали свою жизнь так, чтобы кто-нибудь из них был постоянно «на дежурстве» при матери. Когда царица болела, та из дочерей, которая была «на дежурстве», даже не выходила на свежий воздух.

Их отношения с царем были превосходны. Он был для них и царем, и отцом, и другом одновременно.

Они чувствовали к нему абсолютное доверие и искреннюю любовь и привязанность. Разве он не был тем, перед которым склонялись в поклоне министры, высшие иерархи церкви, великие князья и даже их мать? Разве не его отцовское сердце было открыто для их печалей и проблем? Разве не он вдали от любопытных глаз с молодой искренностью делил с ними их заботы?

За исключением Ольги Николаевны, великие княжны были весьма посредственными ученицами. Во многом это объяснялось тем, что царица упорно отказывалась брать дочерям гувернантку-француженку. Безусловно, она не хотела, чтобы кто-то вставал между ней и дочерьми. В результате они читали по-французски, да и сам язык им нравился, но они так и не смогли научиться бегло говорить на нем.[15 - Ее величество говорила с ними по-английски, а царь – только по-русски. С придворными царица говорила по-французски или по-английски. Она никогда не разговаривала по-русски (хотя говорила на нем вполне удовлетворительно), кроме случаев, когда ее собеседник не знал никакого другого языка. За все время моей жизни при дворе я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них говорил по-немецки, кроме как в случаях крайней необходимости – например, на приемах.]

Из-за того, что здоровье царицы было не слишком хорошо, на образование дочерей обращали меньше внимания, чем хотелось бы. Болезнь Алексея Николаевича подорвала сопротивляемость ее собственного организма. В периоды обострения она не щадила себя и проявляла незаурядную энергию и мужество. Когда же опасность отступала, природа брала свое, и она, бывало, неделями лежала на софе, абсолютно измученная и лишенная сил.

Ольга Николаевна не оправдала надежд, которые я возлагал на нее. Ее ум не сумел найти неких элементов, необходимых для ее развития. Вместо того чтобы идти вперед, она начала отставать. У ее сестер не было особого вкуса к учебе, их способности были скорее практическими.

В силу обстоятельств все четверо скоро научились быть самодостаточными и искать утешения в собственной душе. Очень немногие так легко приспособились бы к той жизни, которая выпала им, – к жизни, лишенной внешних радостей и замкнутой в узком кругу семьи.

Глава 7

ВЛИЯНИЕ РАСПУТИНА. ВЫРУБОВА. МОИ ЗАБОТЫ НАСТАВНИКА (зима 1913 г.)

Болезнь Алексея Николаевича не могла не сказаться на жизни императорской семьи – все ее члены находились в состоянии постоянного напряжения. Одновременно усилилось влияние Распутина. Тем не менее жизнь в Царском Селе текла столь же спокойно и гладко, как раньше, – по крайней мере, внешне.

В то время я еще очень мало знал о «старце» и где только возможно пытался найти хоть какую-то информацию, на основании которой мог бы сформулировать свое мнение об этом человеке. Его личность очень интересовала меня. Но это было очень нелегко. Дети никогда не упоминали имени Распутина и в моем присутствии избегали даже малейшего намека на его существование. Я понял, что таковы были указания царицы. Без сомнения, она опасалась, что, будучи иностранцем и не православным, я буду не в состоянии понять чувства, которые испытывала она и вся ее семья по отношению к «старцу». Именно эти чувства заставляли их почитать его как святого. Наложив на детей своеобразный обет молчания, она тем самым позволяла мне игнорировать Распутина, или, другими словами, выразила желание, чтобы я вел себя так, как если бы я ничего не знал о Распутине. Тем самым она лишила меня возможности пополнить ряды противников человека, даже имени которого я не знал.

Основываясь на сведениях, почерпнутых из других источников, я убедился, что в жизни цесаревича Распутин играл незначительную роль. Несколько раз доктор Деревенько пересказывал мне забавные замечания, которые цесаревич делал о Распутине в его присутствии. Распутин будоражил его воображение и разжигал любопытство, но влияния на мальчика он не имел.

После демарша Тютчевой Распутин больше не показывался на этаже великих княжон, а цесаревича он навещал очень редко.

Без сомнения, власти боялись, что я когда-нибудь могу столкнуться с Распутиным, поскольку комнаты, которые я занимал, примыкали к апартаментам моих учеников. Поскольку я просил личного слугу цесаревича информировать меня о малейших деталях жизни мальчика, то Распутин не мог видеть его без моего ведома.[16 - Именно так я узнал, что с 1 января 1914 года до дня своей гибели в декабре 1916-го Распутин видел цесаревича только три раза.]

Дети видели Распутина, когда он бывал у их родителей, но даже в то время его визиты были нечастыми. Бывало, он не появлялся при дворе целыми неделями и даже месяцами. Его все чаще видели у госпожи Вырубовой, в ее небольшом доме неподалеку от Зимнего дворца. Царь и наследник почти никогда не бывали в этом доме, поэтому их встречи были редки.

Как я уже говорил, Вырубова была посредницей между царицей и Распутиным. Именно она переправляла «старцу» адресованные ему письма и привозила его ответы (обычно устные) во дворец.

Отношения Вырубовой с ее величеством были очень близкими. Вырубова бывала у своей царственной подруги почти каждый день. Эта дружба длилась много лет. Вырубова очень рано вышла замуж. Ее муж был негодяем и отъявленным пьяницей, и скоро молодая жена всем сердцем возненавидела его. Они расстались, и Вырубова нашла облегчение и утешение в религии. Несчастья роднили ее с царицей, которая сама так много страдала в жизни и стремилась утешить подругу. Молодая женщина, пережившая так много, вызывала в ней глубокую жалость. Скоро Вырубова стала доверенным лицом царицы, а доброта, которую царица проявляла к ней, сделала молодую женщину ее верной рабой.

Вырубова была очень сентиментальна и склонна к мистицизму, а ее безграничная преданность царице таила в себе опасность, потому что была оторвана от всякого чувства реальности и более походила на слепое обожание.

Царица не могла сопротивляться такой яростной и искренней привязанности. Несмотря на свое положение, она хотела иметь друзей – и чтобы это были только ее друзья. Ее устраивала только та дружба, где она была доминирующей стороной. Ответом на ее доверие могло быть только полное самоотречение. Она не понимала, что неразумно поощрять демонстрацию такой фанатичной преданности.

У Вырубовой был ум ребенка, и ее печальный жизненный опыт обострил чувства, но не прибавил ей рассудительности. Не обладая особым умом и проницательностью, она полагалась исключительно на эмоции и действовала под влиянием момента. Она судила о людях и событиях интуитивно, но зачастую это суждение было верным. Одного взгляда ей хватало, чтобы составить мнение о человеке. Она делила людей на «хороших» и «плохих», а если вернее, на «друзей» и «врагов».

Вырубова действовала не в корыстных интересах, но из искренней преданности императорской семье и желания помочь ей. Она пыталась держать царицу в курсе всего происходящего, заставить ее разделить свои собственные симпатии и антипатии и через нее влиять на ход событий при дворе. В реальности, однако, она была лишь слепым орудием в руках группы беспринципных негодяев, которые использовали ее в своих закулисных играх. Она была не способна вести хитроумные политические интриги или ставить какие-то конкретные цели. Более того, она даже не могла догадаться, что за игру вели те, кто пользовался ею в своих интересах. Будучи абсолютно безвольной, она подпала под влияние Распутина и стала при дворе его самой яростной сторонницей.[17 - «Чрезвычайная следственная комиссия», возглавляемая Керенским, установила лживость донесений о ее отношениях с Распутиным. В этой связи интересно упомянуть отчет господина Руднева, одного из членов этой комиссии: «То, что он говорит, было подтверждено при взятии Царского Села отрядом полковника Коровниченко».]

Я не встречал «старца» ни разу с тех пор, как занял свою должность, но однажды все-таки встретил его, когда выходил из дворца. У меня была возможность хорошенько рассмотреть его, пока он снимал пальто. Он был очень высокого роста, с худым, как будто изможденным лицом и проницательными серо-голубыми глазами под кустистыми бровями. У него были длинные волосы и длинная же борода, как у простого крестьянина. Одет он был в русскую косоворотку из голубого шелка, подпоясанную кушаком, в мешковатые черные штаны и высокие сапоги.

Это была наша единственная встреча, но от нее у меня остался какой-то неприятный осадок. В те короткие мгновения, когда наши глаза встретились, у меня появилось ощущение, что я вижу зловещее и злобное существо.

Шли месяцы, и я с удовольствием наблюдал за тем, какие успехи делал мой воспитанник. Он привязался ко мне и пытался оправдать мое доверие. Мне все еще приходилось бороться с его ленью, однако ощущение того, что количество свободы, предоставляемой ему, целиком и полностью зависело от того, как он пользовался этой свободой, укрепляло его волю и стремление и далее упорно работать.

К счастью, та зима выдалась спокойной, и после приступа в Ливадии серьезных осложнений со здоровьем Алексея Николаевича не было.

Конечно, я знал, что это лишь небольшая передышка, но я видел, что Алексей Николаевич изо всех сил пытается обуздать свой импульсивный и вспыльчивый характер, который стал причиной нескольких серьезных происшествий. Я даже подумал, что его болезнь (а она была действительно страшной!) может стать моим союзником в формировании характера мальчика и поможет ему сделаться хозяином своей жизни и отшлифовать его характер.

Это было для меня большим утешением, но я не строил иллюзий относительно того, насколько трудна задача, стоявшая передо мной. До этого я даже не подозревал, насколько окружение цесаревича сопротивлялось моим усилиям и даже саботировало их. Мне приходилось бороться с подобострастием слуг и глупым обожанием некоторых из окружавших его людей. Меня всегда очень удивляло, что Алексей Николаевич, в силу природной чистоты и неиспорченности своего характера, не поддавался соблазну чрезмерных похвал, которые слышал от своего окружения.

Я помню случай, когда во дворец приехала группа крестьян из одной из губерний Центральной России с подарками цесаревичу. Вся группа состояла из трех человек. По команде Деревенко они упали перед Алексеем Николаевичем на колени, чтобы предложить ему привезенные дары. Я заметил, что мальчик смутился и покраснел. Когда мы остались с ним наедине, я спросил, нравится ли ему, когда люди стоят перед ним на коленях.

– Конечно нет. Но Деревенко сказал, что все должно быть именно так!

– Это ерунда, – ответил я. – Даже государь не любит, когда перед ним становятся на колени. Почему вы не заставите Деревенко перестать настаивать на этом?!

– Я не знаю. Я не смею.

Я поднял этот вопрос в разговоре с Деревенко, и мальчик явно обрадовался, когда его освободили от этой церемонии.

Однако самая главная проблема заключалась в том, что он был изолирован от других людей, и в том, каким образом был организован его учебный процесс. Я понимал, что это неизбежно, но такое образование делало его неполноценным существом в том смысле, что он был лишен в юности самых обычных вещей. Образование, которое получает любой наследник престола, искусственно, тенденциозно и догматично. Часто оно отличается догматизмом и прямолинейностью катехизиса.

Тому есть несколько причин: во-первых, ограниченный выбор учителей, тот факт, что их свобода выражения регламентирована условиями официальной жизни; во-вторых, их почтение перед высоким положением ученика и, наконец, то, что за очень короткое время они должны проходить со своим учеником обширную программу. Это неизбежно означает, что они ограничиваются самыми общими формулами. Они знакомят ученика с основными положениями и мало думают над тем, чтобы развить его любознательность, склонность к анализу и умение ставить под сомнение полученный результат. Они стремятся избегать всего, что может вызвать неуместный вопрос ученика и разбудить в нем вкус к нетрадиционным приемам обучения.

Более того, ребенок, воспитанный в таких условиях, лишен чего-то, что играет жизненно важную роль в формировании его личности и убеждений. Он лишен знания, которое приобретается в школе, которое проистекает из самой жизни, свободного общения со сверстниками, непосредственного наблюдения за людьми и событиями и влияния окружающей среды в целом. Короче говоря, такому ребенку не хватает всего того, что с течением лет развивает чувство реальности и способность критически относиться к себе и окружающему миру.

При таких обстоятельствах человек должен обладать исключительными способностями, чтобы увидеть окружающие события и вещи в реальном свете, научиться четко мыслить и стремиться к верным целям.

Он оторван от жизни. Он не может представить себе, что происходит за стенами, на которых для его удовольствия нарисованы фальшивые картинки.

Все это очень беспокоило меня, но я знал, что мне не удастся изменить столь плачевное положение вещей. Дело в том, что в русской императорской семье существовала традиция, согласно которой у наследника трона, когда ему исполнялось 11 лет, появлялся воспитатель, который должен был направлять обучение и воспитание наследника. Обычно этим воспитателем был военный, поскольку карьера военного считалась лучшей для будущего государя. Пост воспитателя обычно занимал генерал или бывший начальник какого-нибудь военного училища. Это был чрезвычайно высокий пост в смысле власти и привилегий, с ним связанных. Но самое главное – дело было во влиянии, которое этот человек мог оказывать на наследника, влиянии, которое часто сказывалось в первые годы его правления.

Таким образом, выбор воспитателя был предметом особой важности. От этого зависело, в каком направлении пойдет образование и воспитание Алексея Николаевича, и я ожидал этого события с надеждой и тревогой.

Глава 8

ПОЕЗДКИ В КРЫМ И РУМЫНИЮ. ВИЗИТ ПРЕЗИДЕНТА ПУАНКАРЕ. ГЕРМАНИЯ ОБЪЯВЛЯЕТ ВОЙНУ (апрель – июль 1914 г.)

Весной 1914 года императорская семья, как и в прошлые годы, отправилась в Крым. 13 апреля мы прибыли в Ливадию. День был очень яркий и солнечный. Мы были ослеплены светом, который заливал высокие крутые скалы, маленькие татарские деревушки, прилепившиеся к склонам гор, и белые мечети, возвышавшиеся на фоне старых кипарисов на местных кладбищах. Контраст с привычным нашему взору пейзажем был столь разителен, что эта давно знакомая нам страна казалась совершенно волшебной и даже нереальной.

Эти весенние дни в Крыму были отдохновением после долгой, тяжелой петербургской зимы, и мы с нетерпением ждали их.

Под предлогом переезда мы сделали себе небольшие каникулы и использовали выпавшие нам несколько дней, чтобы насладиться этой великолепной природой. Затем возобновились регулярные занятия. Как и раньше, нас сопровождал господин Петров.

В последние месяцы здоровье Алексея Николаевича улучшилось. Он заметно вырос и выглядел очень хорошо, так что настроение у всех было приподнятым.

8 мая царь, желавший сделать сыну подарок, решил, что мы должны воспользоваться одним особенно солнечным днем, чтобы посетить Красную скалу. Мы отправились туда на машине – царь, цесаревич, офицер охраны и я. Матрос Деревенко и дежурные казаки ехали в другой машине. Мы медленно поднимались по склону гор среди величественных сосен, чьи стволы устремлялись ввысь и терялись в шапке из хвои. Скоро мы добрались до цели нашего путешествия – огромной скалы, возвышавшейся над долиной. Создавалось впечатление, что она проржавела от времени.

День был таким чудесным, что царь решил ехать дальше. Мы спустились по северному склону горы. Вокруг было еще довольно много снега, и Алексей Николаевич с удовольствием катался по нему. Он бегал вокруг нас, то и дело скользя, катаясь по снегу, снова поднимаясь и снова падая через две секунды. Казалось, его живая натура никогда раньше не имела возможности до конца искупаться в этом удовольствии. Царь с видимым удовольствием следил за сыном. Было очевидно, как он счастлив, что здоровье сына улучшилось и к нему вернулись силы и жажда жизни. И все же его преследовал страх того, что с мальчиком может что-то случиться, и он то и дело пытался умерить пыл сына. Хотя он никогда вслух не говорил о болезни, которой страдал его сын, она была источником его вечных тревог и печалей.