При дворе Николая II. Воспоминания наставника цесаревича Алексея. 1905-1918

Хотя в то время я был всего лишь одним из преподавателей великих княжон – это было зимой 1910 года, – Тютчева сама рассказала мне об этом споре и его последствиях.[10 - Отношения между царицей и Тютчевой уже никогда не стали такими, как раньше, и весной 1912 года она ушла со своей должности.]

Должен признаться, что в то время я был далек от веры во все рассказы о Распутине.

В марте 1911 года враждебность к Распутину приобрела невероятные размеры, и «старец» счел за благо исчезнуть на какое-то время и дать буре успокоиться. Он отправился в паломничество в Иерусалим.

По возвращении в Санкт-Петербург осенью того же года он понял, что о нем вовсе не забыли, и ему пришлось отражать атаки со стороны бывшего покровителя епископа Гермогена, который грозил ему страшными карами и вырвал обещание держаться подальше от двора, поскольку само его присутствие компрометировало императора и императрицу.

Не успел он уйти от епископа, который в своем гневе поднял на него руку, как сразу же бросился к своей влиятельной покровительнице госпоже Вырубовой, близкой подруге царицы. В результате епископ был сослан в монастырь.

Столь же тщетными оказались усилия архимандрита Феофана, который не мог простить себе, что в какой-то степени способствовал возвышению Распутина, ручаясь перед царем и царицей за его нравственность. Он, как мог, пытался теперь показать его истинное лицо, но эти усилия привели лишь к удалению самого Феофана от двора.

Распутин сумел выставить двух епископов низкими интриганами, которые якобы хотели использовать его как инструмент для достижения своих целей, а когда из этого ничего не вышло, попытались уничтожить его.

«Простой сибирский крестьянин» стал серьезным противником, в котором полное отсутствие моральных принципов «удачно» сочеталось с необыкновенными способностями к интригам. Обладая собственными осведомителями, имея своих людей при дворе и в правительстве, при появлении нового врага он сразу же начинал хитроумно заманивать того в ловушку, вынуждая нанести первый удар.

Под видом предсказаний он сообщал, что скоро станет объектом нового нападения. При этом он был достаточно умен, чтобы прямо не называть своих врагов. Поэтому, когда наступал момент атаки, рука, наносящая удар, была уже не столь сильной и точной. «Старец» даже часто выступал в защиту тех, кто нападал на него, с показным смирением заявляя, что эти испытания необходимы для развития его души.

Был и еще один фактор, способствовавший тому, что царь и царица слепо верили ему до самого конца: они привыкли, что все, кого они удостаивали особым вниманием, оказывались в центре интриг и скандалов. Они знали, что одно их покровительство уже делало людей объектами зависти и злобы. В результате – они были убеждены, что их благосклонность к этому странному мужику непременно вызовет шквал ненависти и ревности и сделает его жертвой ужасных интриг.

Однако скандал разразился там, где его не ждали: в среде священнослужителей. О нем говорили в политических и дипломатических кругах, о нем даже упоминали в своих выступлениях депутаты Думы.

Весной 1912 года граф Коковцов, тогда премьер-министр, решил обсудить этот вопрос с царем. Дело было крайне деликатное, поскольку влияние Распутина в особенной степени распространялось на церковь и царскую семью. Это были именно те сферы, в которых царь не допускал вмешательства министров.

Граф не сумел ни в чем убедить царя, но тот все же понял, что необходимо сделать некоторые уступки общественному мнению. Вскоре после отъезда их величеств в Крым Распутин покинул Санкт-Петербург и растворился в просторах Сибири.

Однако его влияние было такого рода, что даже расстояние не было ему помехой. Напротив, его вес в глазах царя и царицы лишь увеличился.

Как и раньше, между ним и царской семьей шла оживленная переписка (через госпожу Вырубову).

Отсутствующий Распутин был даже влиятельнее, чем Распутин во плоти. Его психологическое влияние было основано на глубокой вере, поскольку нет предела самообману тех, кто готов верить любой ценой. Вся история человечества служит тому доказательством.

Однако сколько страданий и несчастий принесла эта трагическая слепота!

Глава 6

ЖИЗНЬ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ. МОИ УЧЕНИКИ (зима 1913/14 г.)

Улучшение состояния здоровья Алексея Николаевича после того ужасного приступа, о котором я уже говорил, также приписывали Распутину.

Стоит вспомнить, что обострение болезни совпало с резкой сменой образа жизни цесаревича, за которую я так ратовал. Поэтому я в какой-то степени чувствовал себя виноватым.

Я оказался в очень трудном положении. Когда я принимал то очень серьезное решение, конечно же осознавал, какие опасности оно таит в себе. Но тогда я считал себя достаточно сильным, чтобы противостоять им. Однако испытание действительностью оказалось столь ужасным, что я просто обязан был задуматься, продолжать ли мне начатое. И все же я был уверен, что другого варианта у меня нет и не было.

Через два месяца – цесаревич всегда выздоравливал медленно – царь и царица приняли решение продолжить тот эксперимент, который мы начали, несмотря на все возможные риски.

Доктор Боткин[11 - Боткин Е.С. – сын знаменитого профессора Сергея Боткина, придворный врач.] и доктор Деревенько придерживались противоположного мнения, но подчинились решению родителей, хотя оно существенно усложняло их и без того безмерно трудную задачу.

Они всегда были настраже на случай нового кризиса, и, когда несчастье произошло, им было особенно трудно бороться за жизнь мальчика, поскольку они понимали, насколько неэффективными средствами для лечения болезни располагали. Когда после ночных бдений они наконец-то с радостью увидели, что ребенок вне опасности, то улучшение его состояния приписывалось не их заботе и усилиям, а чудесному вмешательству Распутина! Но в них не было ложной гордости или зависти, потому что ими двигало чувство глубочайшей жалости к несчастным родителям и страдающему ребенку, которому в его десять лет пришлось вынести больше, чем любому взрослому.

Из-за болезни Алексея Николаевича мы пробыли в Крыму дольше обычного и вернулись в Царское Село лишь в декабре.

Жизнь там была более «семейной», чем в других резиденциях царской семьи. За исключением дежурной фрейлины и командира «сборного» гвардейского полка,[12 - Охрана царя. В этот полк входили представители разных гвардейских полков.] свита не жила в самом дворце. И обычно семейные завтраки, обеды и ужины проходили спокойно и тихо, если, конечно, в гости не приезжал кто-то из членов семьи. Занятия[13 - В это время мой ученик изучал русский, французский, арифметику, историю, географию и Закон Божий. Английским он начал заниматься позже, а немецкий не изучал вообще.] начинались в 9.00, с 11.00 до 12.00 мы делали перерыв: ездили в карете, катались в санях или на машине, после чего возобновляли занятия и трудились до часу дня. Во второй половине дня мы, как правило, часа два проводили на свежем воздухе. Великие княжны и царь (когда был свободен) присоединялись к нам, и Алексей Николаевич играл с ними, катаясь на ледяной горке, которую мы соорудили у края озера. Он также любил играть с осликом Ванькой, которого запрягал в сани, и с собакой Джоем, забавным маленьким спаниелем с короткими ножками и длинной шелковистой шерстью, ниспадавшей до самой земли.

Ванька был существом с необыкновенно развитым интеллектом и даже со своеобразным чувством юмора. Когда еще только обсуждалась идея о том, чтобы подарить Алексею Николаевичу ослика (или пони), связались со всеми торговцами лошадьми в Санкт-Петербурге, но – безрезультатно. Наконец цирк Чинизелли нехотя согласился расстаться с этим умнейшим животным, который стал слишком стар, чтобы выступать. Так Ванька появился при дворе и, кажется, сразу привязался к детям. Он был очень забавным и знал бессчетное число цирковых трюков. Он самым тщательнейшим образом выворачивал ваши карманы в надежде найти что-нибудь вкусненькое. Особенно ему нравились тянучки, которые он жевал, закрывая от удовольствия один глаз, как старый янки.

Эти животные играли очень большую роль в жизни Алексея Николаевича, поскольку других развлечений в его жизни было мало. Кроме того, у него практически не было друзей. Сыновья матроса Деревенко, его постоянные товарищи по играм, были намного младше его и не имели ни соответствующего образования, ни воспитания.

Иногда его двоюродные братья и сестры проводили с ним воскресенья и дни рождения, но это случалось редко. Я часто беседовал с царицей, пытаясь убедить ее как-то изменить ситуацию. Она попыталась под моим давлением делать это, но опять-таки безрезультатно.

Конечно, болезнь, от которой страдал мальчик, затрудняла выбор его потенциальных товарищей. К счастью, как я уже сказал, сестры любили играть с ним. Они вносили в его жизнь элемент молодого веселья, которого ему так недоставало.

Во время послеобеденных прогулок царь, который вообще любил ходить пешком, обычно обходил парк вместе с одной из дочерей, но иногда присоединялся и к нам. Именно с его помощью мы достроили огромную снежную крепость, над которой работали несколько недель.

Алексей Николаевич был центром этой сплоченной семьи, средоточием любви и надежд. Сестры боготворили его, а для родителей он был источником гордости и радости. Когда он бывал здоров, во дворце все преображалось. Все и вся, казалось, купались в солнечном свете. Обладая от природы счастливым характером, он мог бы вполне успешно и равномерно развиваться, если бы не его болезнь. Каждый приступ означал для него недели, а то и месяцы постоянного наблюдения врачей. А если кровотечение было сильным, то за этим следовал длительный период анемии, когда он просто не мог заниматься. Поэтому в нашем (вернее, моем) распоряжении были только промежутки между приступами. И, несмотря на его живой ум, процесс обучения шел довольно тяжело.

Великие княжны были очаровательны – воплощение свежести и здоровья. Вряд ли где-то еще можно было найти четырех сестер со столь различными характерами и темпераментами. Несмотря на это, они были единым целым, и одновременно каждая из них оставалась яркой индивидуальностью, со своими особенностями. Из первых букв своих имен они составляли общее имя ОТМА, под которым часто дарили подарки и которым подписывали письма, написанные одной из них по поручению и от имени всех.

Думаю, читатели простят мне, если я вспомню здесь несколько эпизодов, связанных с этими очаровательными девушками. Я помню их во всей красоте и искренней пылкости юности. Я бы даже сказал, что они еще не переступили грань, отделяющую юность от детства. Они пали жертвами ужасной судьбы как раз тогда, когда их ровесницы вступали в девичество.

Старшая, Ольга Николаевна, обладала удивительно живым умом. Она была рассудительной и в то же время инициативной, отличалась независимостью суждений. Сначала наши отношения строились трудно, но впоследствии они сделались сердечными и доверительными. Она все схватывала буквально на лету и всегда умудрялась взглянуть на вещи под совершенно неожиданным углом зрения. Я хорошо помню, как на одном из наших занятий по грамматике, когда я объяснял свойства глагола и правила употребления вспомогательных глаголов, она внезапно прервала меня:

– Я поняла, месье. Вспомогательные глаголы – это слуги смысловых. И только бедный «avoir» должен все делать сам.

Помимо учебников она много читала. Когда она стала старше, то каждый раз, давая ей книгу, я помечал на полях те отрывки и главы, которые ей следовало пропускать. Обычно я давал ей краткое изложение этих мест. Свои действия я объяснял ей трудностью текста или тем, что он совершенно неинтересен.

Однажды моя оплошность стоила мне нескольких неприятных мгновений, но благодаря рассудительности царя этот неприятный инцидент завершился лучше, чем я ожидал.

Ольга Николаевна читала «Отверженных»[14 - «Отверженные» – роман В. Гюго. В описываемом эпизоде в ответ на предложение сдаться командир Старой гвардии Наполеона выругался.] и дошла до описания битвы при Ватерлоо. В начале урока она протянула мне список слов, которые не поняла, как это было у нас заведено. К своему крайнему удивлению, я увидел там слово, которое всегда ассоциируется с именем офицера, который командовал гвардией. Я был уверен, что не забыл о своих обычных предосторожностях. Я попросил у нее книгу, чтобы удостовериться в этом, и понял свою ошибку. Чтобы избежать щекотливого объяснения, я вычеркнул злополучное слово и вернул список великой княжне.

– Но вы же вычеркнули как раз то слово, о котором я вчера спросила у папа! – воскликнула она.

Меня словно обухом по голове ударили.

– Что?! Вы спросили…

– Да, и он поинтересовался, где я услышала это слово, и затем сказал, что это очень сильное слово, которое не стоит повторять, хотя в устах того генерала оно было прекраснейшим словом французского языка.

Несколько часов спустя я увидел царя, когда тот гулял в парке. Он отвел меня в сторону и очень серьезно сказал:

– Вы учите моих дочерей очень любопытным словам, месье…

Я начал было объяснять ситуацию, но запутался в словах. Царь рассмеялся и прервал меня:

– Не беспокойтесь, месье. Я в общем-то понял, что произошло, поэтому и сказал дочери, что это одна из самых сильных похвал во французской армии.

Татьяна Николаевна была довольно сдержанной и уравновешенной. Она обладала сильной волей, но была менее откровенна и импульсивна, чем ее старшая сестра. Она не блистала талантами, но это компенсировалось усидчивостью и терпением. Она была очень хорошенькой, но в ней не было того очарования, которым отличалась Ольга Николаевна.

Татьяна Николаевна была любимицей матери. Не то чтобы ее сестры меньше любили мать, но Татьяна знала, как окружить ее ненавязчивым вниманием, и никогда не давала воли свои капризам. Благодаря своей внешности и достоинству, с которым она держалась, она затмевала сестру, а последняя и сама, не думая о себе, отодвигалась на второй план. Несмотря на это, сестры были искренне привязаны друг к другу. Между ними было всего 18 месяцев разницы, что способствовало их близости. Их звали «большой парой», а Марию Николаевну и Анастасию Николаевну – «маленькой парой».