Всё исправить

– Вовк, ты где?

Пара секунд, и ответный голос, перемежаемый шелестом помех.

– Подъезжаю. Дома уже почти. Чего тебе не спится?

– Да спится, спится. Спок ночи!

Положив коробку «Имулы» на изголовье ночного столика, Алексей улыбнулся. Ну вот… Пустые страхи пугают ночью детишек. Все будет хорошо.

Хлопнула дверь ванной, и в комнате появилась она… И все мысли разом вон из головы, остался только тонкий звон на грани слышимости, будто где-то в углу зудел комар.

– У вас есть пять минут, милорд. Пока я сушу волосы, – Юля, не стесняясь, сбросила обширное махровое полотенце, в которое была замотана, накинув вместо него халат прямо на голое тело. – После чего дама утратит всю накопленную за день страсть и будет сопеть в две дырки. Правда, устала я чего-то, – улыбка слабая, чуть виноватая.

– Я сейчас… Я мигом!

Ночной напор воды был силен, и душ вместо обычного вяло моросящего дождичка колол кожу упругими струями. Чекалов торопливо тер себя жесткой мочалкой, смывая следы нахальной ящерки, вознамерившейся бегать по его спине. Все будет хорошо. Они таки сделали это… Сегодня сделали. И дальше пойдут… Все будет хорошо. Все. Будет. Хорошо.

Юля уже лежала в постели, укрывшись одеялом до подбородка. И коробка «Имулы» лежала рядом, прямо у изголовья. Не так, как ее оставил Алексей.

– Не утерпела… – виновато улыбнулась жена, поймав невысказанный вопрос взглядом. – Дома он уже. Не злись на дуру-бабу.

– Это кто здесь дура? – возмутился Чекалов. – Это кто здесь баба? Нервишки у нас с тобой расшатались, вот что я скажу… ну-ка, подвинься…

И все в мире стало призрачным, ненастоящим. Все, кроме нее…

Потом, когда все кончилось, и она уже лежала на его плече, расслабленная и умиротворенная, прижавшись всем телом – белья в постели дома Юля обычно не надевала, называя это «обидеть мужа комбинацией» – он внезапно признался:

– Юля, Юль… Сегодня, как Вовке уезжать, мне так паршиво сделалось чего-то. Знаешь, такое ощущение, будто ящерка холодная вдоль позвоночника бегает. Туда-сюда, туда-сюда…

– Хм? – она открыла глаза. – Похоже. Очень даже похоже…

Ящерка, изгнанная было контрастным душем, немедленно объявилась вновь.

– Ты о чем?

– О том же, о чем и ты. У меня были сходные ощущения. Только еще вдобавок… впрочем, это детали.

Ночник-бра, собственноручно сработанный Чекаловым из телефонной коммутаторной лампочки (Юля не любила темноты в доме) давал слишком мало света, и глаза жены казались сейчас бездонными.

– Вы оба гении, Лешик. И ты, и Володька. Я не для комплимента это говорю, констатирую факт. Вот только, как всякие гении, вы высокомерно игнорируете то, чего не понимаете.

Вопрос «чего именно мы не понимаем?» уже готов был сорваться с языка, но Алексей вовремя его прикусил. Чтобы не спугнуть. Когда Юля начинала говорить вот таким ровным, размеренным, слегка сонным голосом… Уж кто-кто, а Чекалов хорошо знал, что такое озарение.

– Ваш проект «Лазарус» покуда ущербен. В нем не хватает вот этого… Человек – не биомашина, Лешик, состоящая из деталей-белков. Это верно для вирусов там, бактерий разных… Очевидно, верно и для мух. И даже для рыб и лягушек, вероятно… Но с какого-то момента, по мере усложнения организма – хлоп! – количество переходит в новое качество. Мы говорим – «человек существо духовное», мы упоминаем душу… но понимаем ли мы, что именно стоит за этим?

Ее глаза чуть мерцали в полумраке.

– Что такое любовь, Лешик? Этот мир материален, значит, и все в нем имеет материальную основу. И любовь, да… Только не надо приплетать гормоны и прочее. Это все бормоталово для дебилов, как ты говоришь. Вот я спрошу тебя, только не обижайся… Ведь до меня ты же знавал девушек? Не надо, не отвечай, это пока вопрос риторический. А вот вопрос по сути. Ты имел тогда те же ощущения… ну… что и сейчас, со мной?

– Ничего похожего, – совершенно искренне ответил Алексей.

– Верю. Даже не верю – знаю. Потому что и у меня… ничего похожего. Потому что это не просто секс, Лешик. Это любовь. А ведь с точки зрения биомеханики все то же самое – и гормоны, и отросток, и дырка…

Ее глаза бездонны, как сама Вселенная.

– Не все так просто в этом мире. Задумывался ли ты, Лешик, отчего нам бывает грустно, когда грустит кто-то другой, и весело, когда кругом веселятся? Ведь, казалось бы, никаких объективных причин для этого нет. Не нашел ты кошелек, набитый купюрами, не повысили тебя по службе… А вот просто смеется незнакомый ребенок, и ты улыбаешься. Отчего? Вопрос…

Пауза.

– Наверное, есть в людях что-то… какой-то приемник, позволяющий чувствовать чужую радость и боль…

– Не у всех, – не удержался от реплики Алексей. – Мы с тобой знаем массу примеров людей, абсолютно глухих и к чужой радости, и к чужой боли.

– Верно, Лешик, есть такие примеры. Только это означает всего лишь, что тот приемник у данного гражданина либо неисправен от рождения, либо сломан, скажем так, в процессе эксплуатации. Либо выключен волевым усилием. Ну отключил человек свою совесть, чтобы не мешала ему по жизни идти широким шагом…

Пауза.

– А бывает еще хуже. Когда приемник настроен неправильно, и выдает сигналы обратной полярности, скажем так. То есть чужая боль вызывает чувство удовольствия. Такие дефектные особи называются садисты.

Долгая пауза.

– И если бы это было все… Есть вещи, и вовсе нам непонятные, Леша… Ощущение неясной опасности – ладно, это еще можно списать на «обработку отрывочной информации подсознанием, когда нет явных доказательств, достаточных для осознания». Но ведь бывает и так, что нет ее вовсе, никакой явной информации, а холодок по спине… Ощущения чужого взгляда, со спины – какие такие органы чувств улавливают это? То же озарение. Вот откуда сейчас у простой русской бабы, только что мужем взятой, такая россыпь перлов? М? И я не знаю… откуда-то оно приходит, и все. Думаю, и у вас с Володькой примерно так же, только вы, как мужчины, самоуверенно относите это к продукции собственных мозгов. Типа как компьютер вычислил… Верно, мозги тут имеют значение, и даже очень большое, но только ли они?

Теперь Чекалов боялся даже громко дышать. Не спугнуть, только не спугнуть… Вот-вот, сейчас треснет хрупкая невидимая грань, рассыплется с неслышимым стеклянным звоном, и откроется… Озарение – не пустой звук.

– Вот когда вы с Володькой учтете все это, поймете суть и переведете в компьютерные символы, это и будет Формула Настоящего Человека. А не того биоробота, коим вы его сейчас представить тщитесь…

Ее глаза блеснули в полумраке неожиданно ярко.

– Впрочем, в том виде, как сейчас, ваш «Лазарус» тоже можно использовать. Еще как можно… И лечение фенилкетонурии этой тут совершенно побочный продукт. До сих пор необходимых боевых биороботов, киллеров и прочих катов изготавливали кустарно, притом зачастую из дефектного человеческого материала – поскольку не дефектный труднее в обработке… А тут, пожалуйста – такие перспективы… Не страшно, Леша?

– Страшно, – снова совершенно искренне признался Алексей. Потому что врать Юльке глупо.

– Вот и мне страшно… Помнишь, как вы спорили с Володькой тогда, на Новый Год? «Человек – переходная ступень от обезьяны к Богу» А всегда ли к Богу? А если к дьяволу?

Долгая, долгая пауза.

– Так что глупости это все, что тут Володька говорил. Насчет домика в Калифорнии и прочее… И придется вам… нам… идти до конца. Завершить тот самый процесс перехода от обезьяны к Богу.

Алексей испытующе смотрел на жену, словно видя впервые. Понимает ли она, что сейчас сказала?

– И не смотри на меня такими страшными глазами, – чуть улыбнулась Юля. – Кто-то же должен был открыть Америку, рано или поздно. И на Луну полететь. Тут то же самое… И отчего бы этим великим человеком не стать моему мужу?

– Я знал, что моя жена невероятно умна, – задумчиво произнес Алексей, – но чтобы настолько? Лао Цзы отдыхает…

Она тихонько засмеялась.

– Не думаю, что твой хваленый Лао Цзы получил бы на нашем курсе «отлично» по философии, не говоря уже о красном дипломе, а вот твоя жена сумела, поди ж ты… Так что все верно.