Призрак большого города

– И благодаря ему чуть не стала нищей. Он пытался отнять у меня все…

Карелин, выпивший свой коньяк, подошел к Герде и прошептал на ухо:

– Не пойму, зачем мы ей понадобились? На кой черт она упросила меня остаться?

– Возможно, ей нужны зрители…

И замолчала, потому что Костя вдруг встал и сказал:

– Снежана, я хотел бы поговорить с тобой наедине. Выйдем на пару слов?

Мороз милостиво кивнула, после чего поднялась, и они с Костей покинули гостиную.

– Нет, и как вам это нравится? – вскричал Александр, едва парочка скрылась из виду. – Сделать наследником постороннего? Когда у тебя есть сын, брат, племянница, тетка, наконец…

– Она вообще в своем уме? – подпела ему Дарья. – Хорошо еще, что ее кот умер в прошлом году, а то она бы ему, чего доброго, все завещала!

«И ни одного слова сожаления по поводу скорой кончины Снежаны, – подумалось Герде. – Как будто и не слышали…» И только она хотела поделиться этой мыслью с шефом, как к нему подскочил Александр и потребовал:

– Покажите мне завещание!

Карелин молча покачал головой.

– Да что вам, жалко? Дайте мне глянуть… Не верю я, что маман так со мной поступила!

– Левушка, – окликнул Карелина Арсений. – Лева, действительно, покажи нам документ. Ведь он у тебя в папке…

Но Лев Петрович был непреклонен.

– Я покажу его вам только с согласия клиентки, – сурово сказал он. – Но поверьте мне на слово, Снежана Алексеевна вас не обманула. Ее состояние наследует Константин.

Родственники вновь принялись обсуждать этот факт. В самый разгар ожесточенных споров на тему, в своем ли уме Снежана, наконец в гостиную вернулась она сама.

– Не зря мне икалось, – хмыкнула она, услышав обрывок разговора. – Так и думала, что вы меня добрым словом поминаете…

– Сестра, ты тоже нас пойми… – осторожно начал Арсений, но она не дала ему договорить:

– Отлично вас понимаю, дорогие родственники. Особенно тебя, братец. Ведь против Сашки вы с дочурой не просто так меня настраивали. Думали, я деньги вам отпишу. А тут такой облом!

Арсений побагровел. Лицо, до этого аристократически бледное, так резко покраснело, что Герда даже испугалась, не хватит ли его удар. Но оказалось, Арсений просто сильно разгневался. С силой швырнув свой бокал в стену, он развернулся на каблуках и вылетел из гостиной. Дарья бросилась за ним.

– Как эффектно! – не изменив своему спокойствию, проговорила Снежана. – Братец всегда умел красиво уходить. А что бокал, который он кокнул, не им куплен и стоит целое состояние, его, конечно, не беспокоит. Помнишь, тетя Хэлен, как он любил рвать на груди шелковые рубашки, купленные матерью на последние деньги? А швырять в окно фамильный перстень? Я уж про фарфор не говорю. Грохнет тарелку из царского сервиза, развернется вот так же и унесется с видом оскорбленной добродетели…

– А мы потом рубахи штопали, перстень искали, ползая на карачках по земле, посуду склеивали, – закивала Хэлен. – А матушка твоя в это время бегала по окрестностям, чтобы найти блудного сына и вернуть домой, пока не натворил глупостей.

– Теперь, как видишь, эти обязанности взяла на себя Дарья.

Хэлен, оставшись без официанта, роль которого исполнял Арсений, встала с дивана и прошествовала к бару, чтобы налить себе водки самостоятельно. Сделав это, она вернулась на свое место и спросила:

– Константин уехал домой?

– Нет, он здесь, – ответила Мороз. – Я попросила его остаться на ночь.

Брови Хэлен взметнулись вверх. От удивления она забыла, что в ее возрасте надо следить за мимикой.

– Ты опять? С ним?…

– Нет, тетушка, ты неправильно подумала, не за тем я попросила его остаться, чтобы возобновить отношения или просто переспать в память о былом… Нам нужно серьезно поговорить. Не впопыхах и не на эмоциях…

– Мама, а со мной не хочешь поговорить? – окликнул Снежану Александр.

– С тобой позже.

– Но я хочу сейчас!

– Слово «хочу» я слышу от тебя по двадцать раз на дню и все жду, когда ты выучишь другое…

– Какое другое?

– «Могу». И оно должно употребляться без частицы «Не». То есть не «Не могу», как обычно… Не могу там учиться, не могу тут работать, не могу это терпеть… А – могу! – Она холодно посмотрела на сына. – Я достаточно ясно объяснила?

Тот не удостоил мать ответом. Молча развернулся и удалился.

– Хорошо, что не в дядю пошел, – хмыкнула мать. – А то бы я не напаслась посуды.

– Неужто ты ему ничего не оставишь? – поинтересовалась Хэлен.

– Почему же «ничего»? Квартиру, в которой он живет, машину, мебель, картину Пикассо… – Она встрепенулась. – Кстати, Лев Петрович, я же забыла о картине! Ее тоже надо внести в завещание…

– Обязательно.

– Тогда пойдемте в кабинет, внесем изменение.

И они удалились. В столовой осталось три человека, но ненадолго. Хэлен, опорожнившая между делом бокал, отставила его, после чего поднялась (что характерно, даже не качнувшись) и негромко, обращаясь не к кому-то, а к самой себе, проговорила:

– Проветриться, что ли, немного? Но сначала в уборную…

И бодро зашагала вон из столовой.

– А я, пожалуй, похаваю, – подал голос Тема. И заспешил к столу, заставленному блюдами, тарелками, розетками, пиалами с экзотическими фруктами, нарезкой, икрой, оливками и прочей вкуснятиной. – Присоединишься? – спросил он у Герды.

Она отрицательно качнула головой.

– А зря! В этом доме всегда самая отменная жрачка… – И он, схватив пиалку с черной икрой, принялся наворачивать ее. Без хлеба, тоста или тартинки. Просто зачерпывал ложкой и отправлял в рот.

Герда пожелала Теме приятного аппетита и оставила его наедине с икрой. То есть ушла, чтобы отыскать своего Кая…

Она блуждала по огромным залам дворца, где все было бело-серебристым и холодным, будто вырезанным изо льда. Она заглядывала в темные, совершенно не отапливаемые комнаты, в которых громоздилась старая, покрытая то ли пылью, то ли инеем мебель. Она пересекала длинные, гулкие коридоры, где за ней носился ветер, а одинокие, залетающие через плохо закрытые окна снежинки устраивали в ее честь ритуальные танцы…