Карьера Югенда

Попадись ей Магда в тот момент, ей бы несдобровать! Марта перегрызла бы ей горло. С рычанием, как овчарка… Я возмутился:

– Вы все сговорились, что ли? Женюсь я на ней! Придёшь на свадьбу? Подружкой жениха!

Я расхохотался, а Марта побелела от гнева. Лицо её приняло жестокое выражение, – оно стало словно высеченным из гранита.

Я бросил взгляд на часы – о, ужас! Почти шесть утра! Вскочив с постели, я первым делом схватил наручные часы, – вечно их забываю. Потом стал судорожно искать остальное. А Марта решительным, резким движением, словно из ножен, выхватила что-то из-под подушки и развернула прямо перед моим носом. Передо мной закачался знакомый чёрный шёлк с золотом. Теперь моя очередь белеть от гнева. Я грубо вырвал из её рук платок и процедил:

– Какого чёрта у тебя этот платок?

– Вот именно – какого чёрта у тебя этот платок?!

–Это подарок воину великого вермахта. Отдай!

Я наспех сложил платок и водворил его обратно в нагрудный карман рубашки. Марта наблюдала за мной, как кот за мышью.

– Ты хочешь сказать, она будет тебя ждать?

– Меня всегда кто-нибудь ждёт, – невозмутимо ответил я. – Можешь и ты вышить мне платочек. У тебя, Золушка, мало времени! – я постучал по циферблату наручных часов. – Едем строго на восток!

Я ринулся к дверям, а на ходу добавил:

– И не забудь посадить семь розовых кустов!

Но Марта не оценила мои юмористические способности. Она бесцеремонно перегородила мне дорогу и требовательно, будто мы женаты лет сто, спросила:

–Так ты вернёшься ко мне?

От неожиданности я выдал глупейший ответ:

–На Рождество в России у меня полно дел.

– Прекрати паясничать! – возмутилась Марта.

– Я вернусь, принцесса, честное слово, – нежно заговорил я и тронул её круглый подбородок. – Ну же, будь умницей. У меня сегодня куча дел. А я, заметь, с тобой!

Вроде бы поверила. Сволочь ты, Гравер. Однако она меня не пускает! А Марту я знаю с детства. Недаром она Железная. Я взял её лицо в ладони и долго-долго, нежно-нежно целовал. С трудом оторвавшись, я побежал к дверям. В спину мне, как булыжники, летели её тяжёлые всхлипывания.

…Всё-таки жизнь – несправедливая штука. Прекрасно это знаешь, так чего же жалуешься?

Вот взять, к примеру, Акселя. Чем он так уж хорош, этот очкастый высокомерный интеллигент? Всё ему дано даром, по праву рождения. Безоблачная жизнь у таких, как он, расписана задолго до их появления на свет. А такие, как я, вынуждены сами с малых лет выцарапывать свой чёрствый хлеб со всяких помоек. Будь на то моя воля, не работал бы я в военной части. Вдобавок мне приходится ехать на фронт. И тут ничего не поделаешь. Такова жизнь.

А Длинный не поедет. Отсидится в своём роскошном особняке, дождётся конца войны и явится на всё готовенькое, как всегда. Всё у них оплачено вперёд… И на Марте он женится, будьте покойны, хоть и тошнит её от него, это же слепому видно! Деньги – они своё дело знают. А впрочем, мне плевать.

Если бы не Отто, я бы отвертелся. А если были бы у меня деньжищи, как у старика Дерингера, я бы запустил своё производство мотоциклов. И добился бы идеала, создал бы лучший в мире мотоцикл. И устраивал бы мотокроссы.

Так думал я, мчась по узким дрезденским улочкам. Проезжая мимо массивной кованой ограды знакомого особняка, я притормозил. Удачно разлёгся, возле самой ограды. Говорят, он пишет стихи. Длинный Байрон! Вот он, полюбуйтесь, качается в гамаке в фамильном саду! Поддам-ка я газку!

Страшно напылив, я взорвал чопорное спокойствие банкирского сада. Аксель подпрыгнул в своём гамаке, как ошпаренный кот. И меня понесло:

– Что, вялишься, крыса тыловая? Небось болячки у себя ищешь? Начни с головы, не ошибёшься!

Откуда мне было знать, что я настолько близок к истине! И настолько же далёк… Аксель в бешенстве спрыгнул на землю.

–Заткнись, ублюдок! Завидую тому русскому, который размажет тебя!

– Не родился ещё такой русский! За свою шкуру трясись, папенькин сынок!

Я злобно плюнул через ограду, норовя попасть ему на брюки. Потом дал по газам и снова щедро обдал его пылью. Вслед мне донеслось:

– Кретин! Что за день сегодня!

XV

… Дрезденский вокзал бурлил людьми. Пожалуй, ни разу он не видывал столько народу. Тёплый июньский ветерок трепал знамёна; самое солнце любовалось радостными лицами, цветами и флагами, нарядами дам… Точно парни эти отбывали не на фронт, а в отпуск. Только вместо чемоданов – солдатские вещмешки.

Но как потерянные, стояли в этой праздничной толпе супруги Дерингер. Не отрываясь, смотрели они на ефрейтора вермахта Акселя Дерингера. Невеста его Марта была, как всегда, восхитительна и хладнокровна. Держалась, как на светском рауте. Слишком хладнокровна, раздражённо отметил герр Дерингер.

Зато фрау Дерингер, всегда такая сдержанная, дала волю слезам. Вильгельм, сам сильно расстроенный, никак не мог её успокоить. Даже было неловко – кругом все смеялись и радовались… Герр Дерингер не спускал с Акселя глаз, – хотел насмотреться на него как следует, впрок. Дали свисток. Его сын Аксель занёс ногу в новеньком блестящем сапоге на подножку вагона. Марта критически оглядела своего жениха, стряхнула с его мундира невидимые пылинки и уронила что-то вроде:

– Может, дослужится хотя бы до обер-лейтенанта.

Вильгельм гневно сверкнул на неё глазами.

– Думай о том, чтобы он вернулся скорее! – отрезал глава семейства.

Но Марта не удостоила его даже взглядом. Будь на месте Марты какая другая, от неё осталась бы лишь горка пепла. Не такова была Железная Марта! Наконец она бросила старику Дерингеру короткий, презрительный взгляд:

–Долгие проводы – лишние слёзы. Не мучьте себя и сына.

Так, под аккомпанемент военных маршей и всхлипываний матери, ефрейтор Аксель Дерингер и его увесистый вещмешок поднялись в вагон в числе многих других новобранцев, и помчались на Ленинградский фронт, навстречу новым победам вермахта.

Аксель маячил в окне вагона, махал руками, чтобы уходили, да сам чуть не разревелся. Они хотели было уйти, но мать заупрямилась. Так они и смотрели друг на друга в тоске сквозь пыльные окна. Потом медленно поплыли вдаль – сначала Марта, потом – родители, перрон, Дрезден. А с ними – и мирная жизнь.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

I

В Ленинграде тот день тоже выдался на удивление жарким. Город был выбелен солнцем. Возле фонтана яблоку негде было упасть. Давно в Ленинграде не было такой жары…

Скамейки у фонтана оккупировали «немцы» – выпускники факультета иностранных языков Ленинградского университета. Стоял страшный гвалт. Обсуждали, кто и как сдал или «завалил» сегодня «спец» – государственный выпускной экзамен.

Даже среди многочисленных «немцев» выделялась Галя Гурьянова – высокая, стройная, в лёгком белом платье, подчёркивающем её тонкую талию и длинные точёные ноги. Густые тёмные волосы были собраны в высокую причёску. Маленький, аккуратный, чуть вздёрнутый носик. Пухлые губки готовы улыбнуться. Её глубокие синие глаза смотрят ласково, но проницательно. От них ничего не утаишь.

Такая женщина соперниц не знает.

Подтаявшее мороженое потекло по её пальчику, и Галя, не долго думая, слизала эту сладкую каплю. На это невозможно смотреть спокойно… Два парня неподалёку, разинув рты, наблюдая, едва не свалились в фонтан.

– Фонтан освежает! – заметила Галя.