В сетях интриг

Сдерживаясь и еще больше напирая на американский акцент, Павел объяснил, что уход за могилами его не интересует. Ему нужно найти, где похоронена его старая знакомая, погибшая около года назад.

– Да мало ли их тут… – пожала плечами Галина. – У нас тут каждый день кого-то хоронят. Одних актеров по дюжине в год приносят.

Павел прибег к последнему аргументу. Неторопливо поднес руку к внутреннему карману куртки, еще более неторопливо вынул из него бумажник, раскрыл, достал купюру в сто долларов.

На Галину этот процесс произвел магическое действие. Она тотчас бросила работу и следила за его рукой завороженным взглядом, каким кролик смотрит на удава.

Павлу только это и было нужно.

– Я, к сожалению, не знаю ее фамилии по мужу, – медленно проговорил он. – Но точно знаю, что Людмила погибла чуть больше года назад. И не одна, а вместе с семьей. Ее муж – человек очень состоятельный, похороны наверняка были не из заурядных. Я вас очень прошу вспомнить, это в ваших интересах, – добавил он, теребя в руках купюру.

Гладкое и румяное, как у молодухи, лицо Галины на миг озадаченно нахмурилось, но тотчас прояснилось.

– Год назад, говорите? Постойте… А не та ли это женщина, которая с детишками на машине разбилась?

– Да-да, – радостно закивал Павел, не ожидавший, что его проблема решится так быстро.

– А, так это туда, ближе к конторе, – махнула рукой женщина и засуетилась: – Пойдемте, я вас провожу.

Один бы он ни за что не нашел это захоронение, в том числе и потому, что оно не бросалось в глаза. Не было там ни помпезной позолоты, ни огромных крестов, ни скульптурных памятников, настоящих произведений искусства, – ничего такого, что украшало многочисленные пристанища умерших в последние годы знаменитостей, на каждое из которых ему указывала словоохотливая Галина, когда они проходили мимо. Доведя его до места, женщина остановилась и указала на могилы:

– Взгляните, не та ли?

Он взглянул – и замер. Было от чего. Галина с понимающим выражением на лице терпеливо стояла рядом, ожидая, пока он выйдет из оцепенения.

– Вы не знаете, отчего они погибли? – спросил после долгой паузы Павел.

– Так я же говорю – на машине разбились! Отдыхали где-то за границей, в Испании вроде, поехали в горы кататься, и то ли тормоза у машины отказали, то ли водитель пьяный был… Так все разом и погибли. Детишек очень жалко. Я вот уж сколько лет на кладбище работаю, а все никак к такому привыкнуть не могу – когда детишки-то умирают…

Кое-как прервав поток ее красноречия, он поспешил спровадить женщину, вручив сотню и сухо поблагодарив за помощь. Ему не терпелось остаться тут одному и как следует все рассмотреть.

Могилы окружала изящная кованая ограда, поблескивавшая на солнце свежей черной краской. Три скульптурных, нетипичной формы памятника стояли рядом, почти касаясь друг друга, два маленьких по бокам и один большой посередине, словно ступени пьедестала. Пьедестала, у которого все победители мертвы.

На самом большом камне Павел увидел знакомое лицо красивой молодой женщины. Астахова Людмила Борисовна. А справа и слева от нее – дети, Астахов Иван Андреевич, погибший в возрасте двенадцати лет, и Астахова Надежда Андреевна, которой всего за несколько дней до смерти исполнилось семь. «Наверное, осенью должна была в школу пойти», – почему-то мелькнуло в голове у писателя. Прелестные личики детей, обрамленные такими же, как у матери, мелкими кудряшками, напоминали дореволюционные рождественские открытки. Видимо, таким образом художник хотел придать умершим детям сходство с ангелами.

«Помолитесь о нас, светлых, съехавших с пути в черную пропасть», – гласила надпись на каменной ленте, полукругом обнимавшей все три памятника.

Так вот почему лицо Лериного мужа показалось ему вчера знакомым! Это же Андрей Астахов! Только недавно Павел видел его фото в деловом журнале, который читал в самолете. Лично они никогда знакомы не были и не встречались, если не считать нескольких мероприятий, на которых оба присутствовали, но никто их друг другу не представлял, тем не менее представление о бизнесмене у писателя имелось – благодаря общим знакомым. Лет пятнадцать назад подруга Эльки Королевой, жены Димки, однокурсника Павла, удачно вышла замуж – за своего босса, владельца тогда еще не столь раскрученной, но набиравшей обороты фирмы. Естественно, что и тогда, и позже, когда Астахов уже пошел в гору, в их компашке много говорили о том, как этой девушке, ее звали Людой, повезло. Павел помнил, как зеленели от зависти, обсуждая их брак, девчонки и как лет через семь эти же девчонки, уже повзрослевшие и располневшие, злорадствовали, когда стало известно, что Астахов напропалую гуляет от жены. Помнил писатель и саму Люду, он видел ее на дне рождения Эльки, давно, когда та была еще всего лишь секретаршей, а не женой олигарха. Да-да, красивая такая была девчонка, натуральная блондинка, и формы, как у Мерилин Монро. Помнится, он даже танцевал с ней и хотел проводить домой, но она отказалась, сказала, что ее будут встречать на машине… А теперь та самая Людка, танцевавшая с ним медляк и не позволившая себя проводить, смотрела на него с могильного памятника. Воистину, неисповедимы пути Господни!

Да, не зря Павел посетил эти могилы – ему многое стало известно. В том числе и то, что Астахов действительно заезжал сюда вчера – об этом говорили чуть привядшие роскошные букеты на каждой из могил. А к памятнику дочки заботливый отец положил еще и леденец на палочке, и эта деталь по-настоящему тронула писателя. Видимо, любила несостоявшаяся первоклассница такие леденцы… Но главным открытием, конечно, было не это. Теперь Павел окончательно убедился, что жена и дети Андрея Астахова погибли меньше чем через три месяца после того, как две женщины в ресторане прогнозировали их смерть. Что это – невероятное, из ряда вон выходящее совпадение? Или… Или убийство? Такая смерть, конечно, может оказаться несчастным случаем. Но равновероятно это может быть и тщательно спланированное убийство. Да, полиция ничего не заподозрила, но это ничего не значит. Наверняка те, кто расследовал происшествие, ничего не знали ни о Лере, ни о Светлане и их подозрительном разговоре в ресторане. А он знал. И понял, что с этой минуты должен, просто обязан докопаться до истины.

Покидая кладбище, он снова прошел мимо саксофониста и неожиданно сам для себя дал ему пятьсот рублей. Музыкант благодарно, но с достоинством кивнул, моментально спрятал купюру в карман и заиграл «Есть только миг между прошлым и будущим».

Озадаченный Павел поспешил вернуться в отель и отыскал в своем номере тот журнал, который читал в самолете, – по счастью, он еще его не выбросил. Вот оно, это интервью на развороте. К сожалению, никакой личной информации, разговор только о компании Астахова, о бизнесе в России и за рубежом, о политике, о мировом финансовом кризисе. Зато фото не оставляло сомнений – это именно он. Снимок, по всей видимости, сделан несколько лет назад или же сильно обработан в фотошопе – здесь он моложе, почти без седины, да и лицо счастливое, улыбающееся, – но все-таки это тот самый человек, которого он, Павел, видел вчера в ресторане.

Он потянулся за ноутбуком, вышел в Интернет и набрал в поисковой строке «Андрей Астахов». Примерно через час, большая часть которого ушла на отсеивание лишней информации (все-таки Астахов – фамилия весьма распространенная), он уже знал много интересного. Привыкший все структурировать и систематизировать, писатель разделил для себя информацию на две части: факты и сплетни. Факты, как им и положено, были сухи и конкретны. Выяснилось, что Астахову сорок шесть лет, двадцать три из которых он занимается бизнесом, владеет крупной компанией «Глобал Трейн». Сынок богатых родителей (и отец, и мать работали во Внешторге, и не где-нибудь в Монголии, а в европейских капстранах), бывший комсомольский деятель, в перестройку Андрей быстро сориентировался, откуда и, главное, куда дует ветер перемен, и сумел сколотить себе немалое состояние на торговле цветными металлами. На сегодняшний день, по данным журнала «Форбс», в рейтинге самых успешных людей России он занимал тридцать седьмое место. Судя по всему, человек жесткий, волевой, отлично умеющий добиваться своего, что называется – сильная личность.

Открыв в «Ворде» новый файл и озаглавив его «Бизнес Астахова», Павел скопировал туда все цифры, названия, имена и прочую конкретику. Конечно, напрямую использовать эти данные в работе он не станет, но будет иметь в виду.

Больше из фактической части ничего полезного извлечь было нельзя – если только косвенные данные о том, что в бизнесе Астахов вел политику решительную и жесткую. С конкурентами не церемонился, ловко подминал под себя слабых и безжалостно уничтожал тех, кто вставал на его пути.

Что касается сплетен вокруг Астахова, то они показались гораздо интереснее, хотя частенько и противоречили одна другой. Если не считать репортажей из великосветской жизни («Андрей Астахов подарил Можайскому детскому дому компьютерный класс», «Астахов выступил на открытии специализированной выставки», «Астахов приобрел «Бентли» и т. д.), то вся информация, датированная прошлым летом и ранее, сводилась к тому, что бизнесмена видели там или сям с очередной новой спутницей, в то время как его жена сидела дома с детьми и нигде не появлялась. Такого рода вещи о нем Павел и сам знал – все от тех же кумушек из своей старой компашки, с наслаждением перемывавших кости Людмиле.

Однако начиная с прошлого августа об Астахове вдруг стали писать намного больше и разнообразнее – естественно, из-за трагической гибели его жены и детей. Большинство журналистов сошлось на том, что это произошло в Испании (хотя, кроме этой страны, еще дважды упоминалась Португалия, один раз – Италия и один – Арабские Эмираты), а вот места указывались самые разные, что называется, от Севильи до Гренады, включая Каталонию, Ибицу и Тенерифе. В датах журналисты тоже путались – от седьмого до двенадцатого августа, но тут писатель был осведомлен лучше их. А вот дальше начинался полный простор творческой фантазии представителей желтой прессы. Версий имелось масса, на любой вкус. Согласно им, жена Астахова Людмила (иногда перекрещенная писаками в Лидию, Ларису и даже Эмилию) и ее двое (трое, четверо) детей в возрасте от нескольких месяцев до шестнадцати лет утонули, катаясь на катере (сорвались в пропасть во время восхождения на гору, отравились морепродуктами или разбились в автокатастрофе). Про автокатастрофу упоминалось чаще всего, поэтому писатель решил, что так, скорее всего, и было и Галина оказалась права. Однако в деталях и причинах аварии также наблюдался полный разброд и шатание: от традиционно отказавших тормозов до того, что Людмила, находясь под действием наркотика, выезжала из гаража и сама передавила машиной всех своих детей, а потом с горя покончила с собой, приняв смертельную дозу все того же наркотика.

Читая все это, Павел только усмехался. Журналист по образованию, имеющий некоторое представление об «акулах пера», он так и видел перед собой всех этих борзописцев, которые в погоне за «жареной» информацией, услышав звон, да не зная, где он, торопятся скорей-скорей опубликовать в своих газетенках, журнальчиках и интернет-порталах непроверенную новость – лишь бы обойти конкурентов хоть на день, хоть на час… К такого рода сведениям никак нельзя было относиться всерьез, но некоторое представление о событиях они все же давали.

Писали светские хроники и о новой женитьбе Астахова. Леру (или Валерию, или Викторию) журналисты называли моделью, начинающей певицей или актрисой и, конечно, не отказывали себе в удовольствии вдоволь позлорадствовать как над недолгим сроком вдовства Астахова (они расписались спустя всего полгода после гибели Людмилы), так и над состоянием невесты, которая была уже буквально на сносях, дохаживая последние месяцы беременности. Несмотря на то что свадьбу устроили скромную и малолюдную, вездесущие писаки, разумеется, узнали о ней, и не было недостатка в фотографиях Астахова в черном костюме с букетом в руках и мрачным выражением лица, а рядом с ним Леры, большого живота которой не могло скрыть даже роскошное платье, сшитое, как утверждалось, в Париже.

Павел просидел за ноутбуком до глубокой ночи, копируя тексты, внушавшие ему наибольшее доверие, и аккуратно перенося их в собственные файлы. Это все тоже пригодится ему в работе. Похоже, его «писательское расследование», как он сам для себя это назвал по аналогии с журналистским расследованием, сдвинулось с мертвой точки. И Павел уже очень хорошо представлял себе, каким должен быть его следующий шаг.

* * *

Тусовка в ночном клубе затянулась, и домой Лера вернулась хорошо за полночь. Хотела как следует отоспаться утром, но не тут-то было – Борька с рассвета поднял крик и никак не унимался. Она уже и дверь закрывала поплотнее, и уши берушами затыкала – ничего не помогало. Пришлось встать.

– Олька, да уйми ж ты его! Ну что он у тебя все утро орет как резаный? – прокричала она, перегнувшись через перила второго этажа.

– Не могу, Лера Дмитриевна! – пропищал откуда-то снизу расстроенный голосок. – Никак не успокоится! Сама уже вместе с ним плачу, а сделать ничего не могу. Врачу звонила, она сказала, что так бывает, когда зубки режутся, велела лекарство давать, которое в тот раз выписала. Но я его Боречке даю, а он не хочет пить, ложку отталкивает…

– Значит, силой влей! Вот ты дура набитая! Тебя для чего наняли? Чтоб ты с ним вместе ревела? Быстро успокоила ребенка! Или вылетишь отсюда на хрен!

Возвращаясь в спальню, Лера продолжала костерить безмозглую няньку – надо же быть такой тупой! Испортила ей весь выходной. В принципе у нее и будней-то не бывало, поскольку она давно не работала. Но в календарные выходные, в субботу и воскресенье, Андрей был дома, а это означало постоянные претензии, недовольства и ссоры, так что уик-энды давно превратились для Леры в будничные рабочие дни, а с понедельника по пятницу она «отдыхала» от своего супруга и всяческих обязательств. Отсыпалась, потому что никто не перетирал ей мозги по поводу того, что нужно встать пораньше и заняться ребенком. К чему им заниматься? Для этого Олька есть. Обычно она справляется, ребенка не видно и не слышно. Только сегодня, как назло, никак угомонить его не может, аж на втором этаже слыхать. Дурдом!

Хлопнувшись опять на широченную кровать с водяным матрасом, Лера сунула голову под подушку в шелковой наволочке с розовыми цветами и поплотнее придавила ее сверху кулаком. Так стало потише, и вроде даже удалось задремать. И тут же – вот ведь западло какое! – приснился родительский дом. Этого еще не хватало!

Жизнь в родном городе Лера вспоминала как страшный сон. Папашка ее, Дмитрий Алексеевич, которого все знакомые, от стариков до детей, звали просто Митяем, пьет почти беспробудно, заливает внутрь все, что горит. Да и как же ему не пьянствовать, когда он грузчиком в продуктовом магазине работает, каждый день и вино, и водку, и все остальное туда-сюда ящиками таскает! Сколько заработает – столько и пропивает, жить не на что. А мать – серая мышь, слова против никогда сказать не может. Который уж год на почте у себя вкалывает, заказные письма и бандероли перебирает, а зарплата копеечная. Лера так и не поняла, как получилось, что отец на ней женился, и что он в ней нашел. Сам-то он, судя по фоткам, старым, черно-белым еще, в молодости парень был что надо – высокий, плечистый, симпатичный. Лерка, на свое счастье, в него пошла. А мать – глядеть не на что: маленькая, сухонькая, страшненькая. Так нет – женились, да еще и двоих детей заделали – ее, Лерку, да сеструху Катьку, ту еще идиотку. Предки до сих пор живут вместе, хотя что это за жизнь? Как вспомнит Лерка те «семейные» вечера, так вздрогнет – один пьет и матом орет, а бывает, еще и с ножом порой кидается, а другая только слезы в три ручья льет да лепечет что-то невразумительное. Лерка-то терпеть отцовских выходок не собиралась. Быстро смекнула, что к чему, и как чувствовала, что отец снова в штопор входит, так быстро к подружке улепетывала, к Таньке.

У той дома совсем другой коленкор, родоки – интеллигенты, отец – тренер в спортивной школе, мать аптекой заведует. Жили хорошо, дружно, не ругались никогда, в единственной дочке души не чаяли. Лерке со стороны казалось – не жизнь у Таньки, а сплошной кайф. Она всегда с радостью из дома к подружке сваливала и там как сыр в масле каталась: и пироги тебе, и борщ наваристый, и фрукты, и конфеты шоколадные, и магнитофон, и шмоток полон шкаф – за вечер все не перемерить. Одно только плохо было у Таньки – предки ее Лерку недолюбливали, считали, что она на их дочурку плохо влияет. Смешно, честное слово! Кто на кого влиял – это еще вопрос. Танька их все раньше Лерки начинала – и курить, и пиво пить, и с парнями трахаться. А как школу окончила, так тут же в Москву ускакала, никакого образования не получила, не то что в институт, о котором ее предки днем и ночью мечтали, поступать не стала, а даже в училище не пошла. Не то что Лерка, которая в своем колледже честно, как пионер, три года отмучилась, специальность товароведа получала, химичке преданно в глаза заглядывала, чтобы та, кобыла старая, ее хотя б на трояк натянула.

Да, туго ей пришлось, когда Танька в столицу свалила. Переночевать стало негде, приходилось с папашкой воевать. Катька вон нашла выход – замуж выскочила. Сеструха ее на пять лет старше, а жениха себе подобрала вовсе старпера, хорошо за сорок, его все уже по имени-отчеству звали: Михал Владимирыч. Росточка небольшого, ниже Катерины, толстенький, кругленький и плешь вполголовы. Правда, с деньгами, собственный магазин сантехники у него. Поначалу всем нравился, улыбчивый такой и вроде не жадный. Катька дома засела, двоих детей ему друг за другом нарожала, как будто все ничего – и вдруг начал он сеструху побивать. То ли из ревности, то ли так просто, но та как в родительский дом ни придет – все с новым фингалом. Лерка хорошо запомнила, как однажды Катька расплакалась и, всхлипывая, пропищала таким же безжизненным, как у матери, голоском:

– Лерочка, да что ж это такое? Я замуж от скандалов бежала, а к ним же и прибежала. Кабы знала, что так будет, ни за что б за него не пошла. Сняла бы себе комнату и жила бы отдельно, как королева.

Запали тогда Лерке в душу эти слова – а может, и правда свалить от предков? Вон Танька в Москве нашла себе богатого спонсора, живет и в ус не дует. Только как же она, Лера, Игорька оставит?

Игорек был первой Лериной настоящей любовью. До него у нее вообще никогда не случалось проблем с парнями. А чего? Поклонников хоть отбавляй. Особенно после того, как она в девятом классе попала на районный конкурс красоты и заняла первое место. Дальше этого дело не пошло, но все равно для подруг и мальчишек из школы она навсегда превратилась в первую красавицу. Все девчонки в классе ей завидовали – а то! Высокая, фигурка как у Барби, стройная, животик плоский, и впереди гордость – пятый размер. Ну просто не девочка, а совершенство, никаких изъянов, если не считать легкой близорукости.

На нее стали заглядываться, когда ей еще и четырнадцати не было, но, в отличие от Таньки, Лерка не спешила расставаться с девственностью, понимала (чутьем, не разумом, разума у нее тогда и в помине не было), что успеется. Конечно, встречалась с пацанами, но все было несерьезно: так, в подъезде обнимались, целовались да тискались. Ничего больше Лера парням не позволяла, да и подпускала к себе далеко не каждого, только лучших. Уж с такой-то красотой можно и повыбирать.

Курить Лерка начала с одиннадцати лет, с тех пор как соседские пацаны за гаражами научили ее правильно затягиваться. А вот пить не пила – не хотелось уподобляться отцу. Да и денег на спиртное не было, разве что джин с тоником с девчонками покупали, и то по праздникам. Не на что было особо гулять-то. Вообще недостаток денег Леру очень огорчал. Пусть у них во дворе никто хорошо не жил, бизнесменов в окрестных домах не было, но ей казалось, что их семья еще хуже других. Новые шмотки ей, наверное, раз пять в жизни покупали, не чаще. Все остальное Лера донашивала за сеструхой Катькой или за Танькой. Оставалось только утешать себя тем, что на ней все вещи сидят гораздо лучше. Но даже не имея возможности принарядиться, как умела следила за собой. Уж лучше совсем не прийти в школу, чем заявиться с ненакрашенными ногтями или неподкрученной челкой! Лак для ногтей и косметику покупала самые дешевые, зато яркие, глаза и губы намалевывала так, что за версту было видно. Училась, разумеется, так себе – а чего стараться-то? Ну, оставят на второй год, подумаешь! Потом-то все равно переведут в следующий класс, куда они денутся.

После девятого класса батя попытался было построить дочь, лепетал что-то там про будущее после очередной бутылки, да кто ж его слушать станет? Лерка сама решила идти учиться на товароведа. А что? Окончит колледж, пойдет работать куда-нибудь в большой магазин, духами торговать или шмотками, при деньгах будет. Уж скорей бы! Бедность просто замучила. У матери как ни выклянчивай – ни копейки не даст, только плачет. С отцом дело обстояло лучше, он иногда подкидывал, если вовремя попросить. Тут важно было выгадать момент, успеть именно в ту минуту, когда он уже пьяный, но не слишком. Рано попросишь – откажет, трезвый еще, а поздно – уже башню снесло.

Вот так и в ту заветную субботу, удачно попав в золотую середину процесса отцовского опьянения, Лерка вытянула с фазера деньжат и тусовалась с Танькой в центре города, в парке. Погода была отличная, солнечная, теплая – настоящая весна, уже и почки на деревьях лопаться начали. Банка джина с тоником подняла настроение еще на градус. Они шли по аллее, громко смеясь над всякой фигней, когда Танька вдруг радостно завопила:

– Колька! Приехал!

Лера тоже посмотрела в ту сторону и увидела двух парней лет двадцати пяти. Взрослые, высокие такие, здоровые, как шкафы. Даже немного не по себе стало. Ей, шестнадцатилетней, привычнее общаться с ровесниками, многие из которых были худенькими и маленькими, иногда и на голову ниже ее. А тут – настоящие богатыри, плечистые, в кожаных куртках. Как в кино!