Пристрелите загнанную лошадь

Я дотянулась, раздвинула коробки и, посмотрев на подъезд дома, прямо-таки окаменела в неудобной, скрюченной позе с учебником на коленях. Под веселенький припевчик «вместе весело шагать по просторам, по просторам» со ступенек крыльца в распахнутом, как крылья птицы, черном пальто стремглав сбегал Пирс Броснан. Яркие уличные лампы освещали его лицо мертвенно белым светом, казалось, мужчина парит над землей – летит, оскальзываясь начищенными ботинками на замерзших лужах, и балансирует, взмахивая крыльями.

В картине его побега из собственного дома было что-то нереальное, поставленное как трюк в Голливуде. Мужчина бежал по антрацитово-черной, поблескивающей льдом земле, сам весь в черном, и только белоснежная рубашка и меловое лицо, мерцали на этом фоне. Кое-где стояли нерастаяшие сугробы, но лицо беглеца было белее апрельского снега во сто крат.

Не успел Мужчина Моей Мечты добежать до угла дома, как из подъезда выбежал Генрих Восьмой в расстегнутой до пупа рубашке и наброшенном кое-как, воротом внутрь, пиджаке.

Любовник догонял мужа.

Видимо, пока я отвлекалась на шофера и учебник госпожи Козловой А. М., Мужчина Моей Мечты вернулся домой. Неожиданно, как в анекдотах – «и тут возвращается муж из командировки». Что произошло в квартире на третьем этаже краснокирпичного дома, можно представить и определить одним словом – потасовка. Поле боя осталось за развратником Генрихом.

Но почему он бежит за Пирсом? Извиниться хочет?

Нет, не похоже. Лицо Мужчины Моей Мечты было просто перекошено от ужаса. Такие лица я только в кино про вампиров видела.

Поправляя на ходу ворот пиджака, Генрих Восьмой разглядел у входа в зверинец своего шофера и сделал ему знак рукой ехать наперерез несущемуся к остановке Броснану. Я, как могла, протиснулась между пивом, посмотрела на «мерседес» и увидела, как ярко вспыхнули его фары. Машина рванула с места! Водитель Генриха успел сгонять к гиенам и вернуться к работе.

Перепуганный муж едва не столкнулся с черным боком машины, полы кашемирового пальто смели пыль с бампера, и МММ поменял траекторию. От проспекта его отделял кузов автомобиля, шофер уже приоткрыл дверцу, Пирс резко крутанулся вокруг оси и помчался в толпу у входа в зверинец!

На территорию зоопарка его не пустил турникет, вахтер, расставив руки, перекрыл вход и, грубо схватив бедолагу за плечо, толкнул к кассам. Пирс растерянно оглянулся – Генрих Восьмой, объясняя что-то на ходу шоферу, двигался в его направлении, за спиной хозяина маячила мрачная физиономии со сплющенными ушами.

МММ сделал нерешительный шажок к кассам, потом к ограде из стен клеток и, наконец, решившись и подобрав полы пальто, помчался прочь. Огибая по периметру зверинец, он предполагал выбежать на параллельную улицу.

Я глубоко вздохнула и вернулась на табурет, так как знала, что произойдет дальше. Броснан обежит окольцованный клетками зверинец и ограду у цирка шапито и вернется уже за мою палатку. Другого пути нет.

Бедный, бедный Пирс Броснан. Он, видимо, давно не ходил пешком по улицам, округу видел только из окна личного автомобиля и знать не знает, что параллельной улицы давно не существует. Вместо нее за спиной купола цирка шапито начинается глубокий котлован, вырытый еще прошлым летом под строительство дома с подвальным гаражом. Не далее как десять дней назад, тем же путем от милиции удирал парнишка-карманник в разорванной куртке. Он так же добежал до котлована, не смог перебраться на другую сторону и вернулся назад, надеясь отсидеться между мусорными баками и тылом моей кибитки. Он даже поскребся в мою дверь. Но я так и не успела решить, чего во мне больше – человеколюбия или элементарной осторожности и здравого смысла. Парнишка-карманник запросто мог оказаться опасным преступником или буйным наркоманом с ножом в кармане и прирезать беззащитную продавщицу словно куренка.

Вспоминая все это, я слушала, как поет Крокодил Гена и прикидывала: если до конца следующей песни про голубой вагон за моей палаткой не раздастся шороха, значит, Пирс Броснан пошел вброд через котлован.

Генрих Восьмой и его шофер тоже ничего не знали о городе. Во времена их детства на той стороне проходила уютная улочка, упирающаяся одним концом в железнодорожный вокзал. Мужики сели в «мерседес» и шустро вывернули к проспекту и троллейбусной остановке. Они предполагали проехать по шоссе и встретить беглеца на той стороне.

Если бы не сюрприз в виде котлована, все так и получилось бы. Я замерла на табурете, обняла учебник обеими руками и сосредоточилась на мысли: как следует поступить скромной продавщице, если в ее дверь поскребется Пирс Броснан?

Пустить Мужчину Моей Мечты в зачуханный ларек и предложить убежище, или сделать умный вид и остаться на табурете?

Крокодил Гена давно спел про день рождения и уже заканчивал серенаду голубого вагона, а шороха за палаткой все не раздавалось.

«Неужели полез в котлован?!» – ужаснулась я и, плюнув на умный вид, решительно встала и распахнула дверь.

Он стоял напротив порога. В измазанном глиной долгополом пальто, в исполосованных разводами брюках и мял в потемневших от грязи руках когда-то белоснежный носовой платок.

Секунды три или четыре мы молча рассматривали друг друга, потом я отодвинулась с прохода внутрь палатки, и он беззвучно сделал шаг навстречу.

Пока я запирала дверь, МММ протиснулся в узкую щель между коробками, сел на пустой ящик из-под пива и скорчился там, пригибая голову к коленям. Ему казалось, что он спрятался.

– У вас что-то случилось? – спросила я и налила в пластмассовый стаканчик минеральной воды.

Мужчина помотал головой сначала отрицательно, потом утвердительно и движением подбородка отказался от предложенной воды. Скорее всего, не потому, что не хотел пить, он просто боялся не удержать стакан в трясущихся руках.

«Что же у них там произошло?! – в который раз подумала я. – Почему он так испугался?»

Голос из репродуктора возвестил о том, что мы слушает «Русское радио», поблагодарил нас за внимание к радиостанции и предложил вниманию поклонников Аллы Борисовны неувядающий шлягер об айсберге.

– У вас что-то случилось? – более настойчиво спросила я. – Вы от кого-то убегали, я видела через окошко…

Мой дубль два так же остался без ответа. Только колотить и корчить гостя стало отчетливее. В ознобе он задевал плечом коробку с «тульскими пряниками в полном ассортименте», и целлофановые упаковки полукилограммового развеса поскрипывали, из ящика доносился такой звук, словно туляки с недовольством перешептывались между собой.

Догадываясь, что беглецу следует дать передышку, я молча смотрела на случайного гостя и удивлялась прихотливым изгибам судьбы. Скажи мне кто-нибудь полчаса назад, что сам Пирс Броснан скорчится в моей палатке за ящиком с полным ассортиментом, расхохоталась бы до коликов. Кто я и кто он? Две разные планеты. На моей пустыня и пивная тара, на его – жизнь в цветущем саду и сверкающий лимузин. Даже очень испуганный, он был нереально красив. Такие мужчины не ходят по улицам, не выносят мусор, не чистят картошку. Они улыбаются женщинам с плакатов и экранов телевизоров, иногда мелькают в окошках лимузинов с личным шофером и появляются в снах. Мой тип.

Что такое мой тип мужчины я поняла лет в шестнадцать. Тогда я еще жила в крошечном городке в ста тридцати километрах от областного центра, ходила в школу и старательно училась. Мы все старательно учились, мечтая выбраться из тмутаракани, мы все об этом мечтали.

В четырнадцать лет, если оперировать словами бабушки, я едва «с глузду не сбилась». Родители развелись, папа неожиданно ушел из дома и от растерянности и обиды, я чуть не наделала обычных девчоночьих глупостей с танцами допоздна, первой бутылкой пива и слюнявым поцелуем в подъезде. Не понимая, чего мне нужно, затесалась в компанию юнцов, наглядно бунтующих с помощью тяжелого рока, металла во всех местах и черных маек с эмблемами из зеленых лиц с кровавыми подтеками.

– Через десять лет, когда ты вырастешь, – уговаривала меня мама, – ты будешь переходить на другую сторону улицы при виде этих знакомых. Ты другая, поверь.

Я смеялась. Самый классный пацан Витек Труба гулял со мной. Я с ума сходила по его пирсингу над бровями, длинной растрепанной челке, спадающей ниже переносицы, железным перстням в виде черепов, крестов и оскаленных звериных морд. Самые клевые ботинки, на самой толстой подошве были у моего бойфренда. Танька Фурцева синела от злости, когда Труба приходил встречать меня после школы!

Сам Витек учился на автослесаря в соседнем ПТУ и играл на бас гитаре в коллективе с многообещающим названием «Покойники».

Девять лет назад, девятого мая, мы с Трубой сели на электричку и отправились в областной центр, в город, где я теперь живу. Выехали почти без денег – прошвырнуться вдоль широких проспектов, покататься на трамваях и троллейбусах (в родном городке из общественного транспорта только редкий автобус на улицах появлялся), людей посмотреть, себя показать.

А показать, честно говоря, было что. Встречая сейчас на улицах подобных юнцов в растянутых черных майках, спускающихся чуть ли не до колен из-под заклепанных кожаных косух, я обязательно улыбаюсь и вспоминаю себя такую же. Лохматую, крутую, как хвост поросенка, и гордую кавалером до боли в растянутых улыбкой скулах.

Мы ехали на задней площадке троллейбуса. Труба нес какую-то чушь и обнимал меня за плечи с покровительственной небрежностью.

Троллейбус остановился на остановке в центре города и на подножку заскочил высокий юноша (не парень, а именно юноша, я сразу почувствовала разницу) в светлых отутюженных брюках, светло бежевой рубашке с расстегнутым воротом и тонком трикотажном жилете. Он пробил талончик и встал на задней площадке у двери.

Мой кавалер прекратил «шутить» на весь салон, прищурился в сторону нового пассажира и вдруг, отпустив мои плечи, с размаху молодого человека по спине.

– Сашок, здорово! – завопил Труба. Юноша развернулся и с недоумением посмотрел на моего кавалера. – Забыл?! – орал тот. – Это я, Втек из «Покойников»! Помнишь рок-фестиваль в декабре?!

Молодой человек нахмурился, припоминая, так и не вспомнил никаких покойников, но тем не менее улыбнулся и пожал протянутую руку.

– Здравствуйте, Виктор. – Перевел взгляд на меня. – Добрый вечер, девушка.

Для меня эти два обращения расставили все по своим местам. Виктор, девушка, добрый вечер.

Но Труба, как говорилось у нас в простом народе, совершенно «не сек фишку».

– Девушка, – фыркнул он. – Это ж Сонька! Ты чо, забыл?!

– Добрый вечер, Софья, – поправился «Сашок» и опустил голову в легчайшем поклоне. – Очень приятно. Александр.

Труба что-то гоготал, икал фальцетом, а я была готова провалиться сквозь пол троллейбуса прямо на асфальт, между колес, и пусть они мня раздавят. Так стало стыдно! Словно со стороны я видела себя и Трубу: нелепую, расхристанную парочку растреп и бунтарей. «Рокеры-шмокеры, – пронеслось в голове и совершенно неожиданно добавилось: – А ведь кто-то же его целует. Каждый день. Но не я. Таких, как я, царапают пирсингом и угощают пивом».

Когда Александр спрыгнул с подножки троллейбуса, меня чуть не стошнило. Труба орал ему вслед о предстоящей встрече на очередном рок-фестивали, обещал «мы всех порвем!» и мнил себя крутым. Я ушла в себя, в односложные фразы и думала лишь об одном: «А ведь кто-то же его целует каждый день».

Витек решил, что я заболела, перекаталась на троллейбусе и потому молчу, не слышу и не реагирую.

Мама оказалась права. Только немного ошиблась в сроках, я начала переходить на другую сторону улицы не через десять лет, а гораздо раньше – на следующий день, десятого мая. Утром того дня я поняла, что тип мужчины, от которого у меня всегда будут дрожать колени и пересыхать горло, это «мальчик из хорошей семьи».