Наживка для фотографа

Наживка для фотографа
Нина Стожкова

Лиза Рябинина с детства была на вторых ролях. Все самое лучшее доставалось ее старшей сестре Леле: и внимание родителей, и блестящая музыкальная карьера, и эффектный кавалер – скрипач Антон, о котором Лизе оставалось только мечтать. Однажды обиженная несправедливостью девушка взбунтовалась, и с ее легкой руки в одну из «желтых» газет попало фото обнаженной Лели, якобы сделанное Антоном. Бездумная шалость не только разрушила отношения, вызывавшие Лизину зависть, но и увлекла незадачливую интриганку за кулисы криминальной драмы, участие в которой оказалось опасно для жизни…

Нина Стожкова

Наживка для фотографа

– Я не могу спать одна. Мне страшно.

Смуглая тоненькая девушка и высокий молодой человек отпрянули друг от друга, словно между ними пропустили заряд в двести двадцать вольт. Смуглянка поправила соскользнувшую бретельку кружевной сорочки, парень надел очки, оба оглянулись на дверь. В черном дверном проеме появилась юная, очень хорошенькая девушка. Ее длинная ночная рубашка белела в ночи, как одинокий парус. Было ясно: дева ищет бури. Ее знобило, она обхватила плечи тонкими руками, босые ноги замерзали. Красавица, похожая на привидение, припав к дверному косяку, вздыхала и скорбно молчала. Ну просто лесная царевна из сказок братьев Гримм! Роскошные распущенные волосы в полумраке казались совершенно белыми. К ногам жался фокстерьер, поглядывал на парочку в комнате с немым укором. Мол, извините, граждане, что мы к вам обращаемся, мы сами неместные… Девушка тоже молчала и терпеливо ждала. Первым не выдержал юноша:

– Конечно, Лизок, лети на огонек. Нам так тебя не хватало! Ты просто наш ангел-хранитель! Как раз вспоминали с Лелей тот случай. Помнишь, в третьем классе ты так мило хлопнула ее по пальцам крышкой рояля? Пальчики Лели тогда посинели, распухли, и все боялись, что на карьере пианистки придется поставить крест. Такой забавный эпизод из жизни милой маленькой девочки…

– Вы что, до пенсии мне это припоминать будете? Ну да, было. Всего один раз – и то нечаянно, а извинялась раз двести. – Лиза захлюпала носом и заявила: – Хотите, я вообще уйду из этого дома? Моего дома, между прочим! Вот возьму и исчезну прямо сейчас, только пальто на ночнушку наброшу. Поселюсь с бомжами на вокзале, научусь воровать и отдаваться за бутылку. Вы этого хотите, да?

Лиза потерла одной босой ногой о другую и вдруг громко закашлялась.

– Ну, входи уже, а то заболеешь, дурочка! – наконец подала голос Леля.

Эти слова прозвучали не раздраженно, скорее, по-матерински заботливо. Этого-то Лиза и ждала. Значит, сестра уже не сердится и действительно можно войти.

Лиза шагнула в комнату, ее кудрявые волосы под светом лампы вдруг приобрели необыкновенный теплый медовый цвет, а высохшие глаза зеленовато блеснули, как у кошки.

– Немедленно ложись на диван и укройся пледом, дрожишь вся. Горе мое! – вздохнула Леля и нестрого скомандовала: – Быстро гаси свет, всем завтра рано вставать.

Одновременно старшая сестра почувствовала, как поле взаимного притяжения, только что возникшее между ней и Антоном, исчезает. И виной всему – появление Лизы. Леле стало грустно. Зато хитрая Лиза в душе ликовала. «То-то же, – думала она, с наслаждением укутываясь пушистым пледом. – В конце концов, я им тут не приживалка, эта парочка обязана считаться с моими чувствами». – «И капризами», – услужливо подсказал внутренний голос. «А хотя бы и капризами», – мысленно согласилась с настырным моралистом Лиза и мгновенно забылась счастливым сном.

Неудивительно, что наутро работа волновала Антона меньше всего. Леля и Лиза, белый и черный лебеди его жизни (внешне все выглядело как раз наоборот: Леля была брюнетка, а Лиза – блондинка) заставляли его, как балетного принца, тосковать и метаться. Какого черта эта смешная девчонка, как черная лебедь Одилия, всегда встает между ними? Кажется, малышка не дура, должна бы за столько лет сообразить, что он любил, любит и всегда будет любить ее старшую сестру. Однако душевные метания «принца» были совершенно неинтересны окружающим, а заваленный газетами, заставленный папками и коробками с CD-дисками редакционный кабинетик меньше всего походил на балетную сцену. К тому же единственная соседка Антона по кабинету была слишком погружена в собственные заботы. Крупная (во всех отношениях) кинокритикесса Алла Матвеевна уже три месяца голодала по модной диете доктора Зайцева, загадочно связанной с группой крови. Наверное, поэтому в глазах ее стоял постоянный голодный блеск. Алла Матвеевна таяла на глазах, и коллеги сплетничали: мол, она столько заплатила модному столичному диетологу, что худеет только от одной мысли о безвозвратно утерянных денежках. Алла Матвеевна приносила на службу банки с салатами из травок, подозрительно напоминавших сорняки, приправляла их оливковым маслом и поедала в определенные часы с нескрываемым отвращением. Под столом у нее с некоторых пор поселились древние напольные весы, время от времени дама взгромождалась на них со вздохами и скорбным ожиданием приговора. Сослуживцы злословили: рано или поздно Алла Матвеевна перейдет к каннибализму. В самом деле, интервью, эссе и статьи критикессы с каждым днем становились острее и беспощаднее. Она срывала маски с продажных жрецов искусства и обнажала язвы отечественного кинематографа. Для читателей и почитателей Аллы Матвеевны было очевидно: последние три месяца российское кино пребывает в глубочайшем кризисе. Кинобарракуда – самое ласковое из прозвищ, которыми награждали Аллу Матвеевну мастера экрана, чьи косточки она обгладывала и перемывала с нескрываемым наслаждением.

Антон развернул бутерброд, заботливо приготовленный Лелей, и в глазах Аллы Матвеевны блеснул неподдельный интерес.

– Фу, Антон, какая гадость! – сказала она, стараясь побороть противное чувство голода, которое с утра подтачивало нервы. – Как люди вообще способны есть такое… Сплошной холестерин, красители и куча консервантов. Кто же это заворачивает вам по утрам всю эту химию?

– Одни золотые ручки, – честно признался Антон. – Если бы мы жили в Америке, эти музыкальные пальчики, пожалуй, были бы застрахованы на миллион долларов.

– Ну а сахар-то в чай, как я вижу, вы сами себе кладете? – продолжала негодовать Алла Матвеевна. – Прекратите! Это белая смерть! Мы с моим Иваном Варфоломеевичем полностью перешли на здоровое питание. Месяц назад мой дружочек наконец согласился, что мясо – яд, и теперь покупает в дом только рыбу и овощи. Ну а в день получки у нас праздник, едим морепродукты.

Иваном Варфоломеевичем звали спутника жизни золотого пера. Он служил страховым агентом, а в свободное время бегал по рынкам и супермаркетам, обеспечивая даме сердца низкокалорийный рацион. За это гражданская супруга позволяла ему вести безбедную жизнь и быть вхожим в элитную тусовку немолодой столичной богемы.

Алла Матвеевна еще немного поотвлекала Антона от сокровенных мыслей и вышла. Молодой человек остался в комнате один. Теперь никто не мешал ему злиться на Лизу и тосковать о возлюбленной. Антон с нежностью вспоминал, как пахнет ее кожа, как необычно звучит голос девушки в секунды близости. Он, как любой влюбленный юноша, смотрел на окружающий мир через магический кристалл страсти и замечал его лишь тогда, когда в кристалле отражались Он и Она – Антон и Леля.

На этот раз не без усилий Антон сумел справиться с собой и мысленно спрятал «кристалл» в карман. Лишь тогда он смог ненадолго углубиться в текст на экране компьютера. Вообще-то Антон Смирнов был из редкой породы счастливчиков, обожавших свою работу. Журналистика была его хлебом и хобби одновременно. В студенческие годы Антон даже удивлялся тому, что ремесло газетного репортера кое-где недурно оплачивается. В то время он готов был и без гонорара мчаться на место происшествия, чтобы первым передать материал в родную газету. А сейчас Смирнов брал для газеты актуальные интервью у известных людей и получал от пинг-понга вопросов-ответов настоящее удовольствие. По обрывкам фраз, даже по молчанию ньюсмейкеров он научился угадывать ход дальнейших событий и надеялся в самом скором будущем перейти к газетной аналитике. А пока перетирал в курилке свои и чужие версии, обсуждал нашумевшие «подвиги» местных папарацци с такими же веселыми, шустрыми и безбашенными молодыми репортерами.

Антон работал в популярной газете «Остров свободы», причем в отделе новостей, и жесткий ритм жизни, а главное, постоянная смена «картинок» перед глазами не на шутку заводили его. Частенько – даже заряжали энергией после бессонной, как в этот раз, ночи. Он уже не понимал, как мог когда-то мечтать о карьере музыканта. Пиликать часами на скрипке, зная, что Паганини из тебя все равно не выйдет, – нет, это удовольствие не для него. Другое дело – жизнь за окном. Манящая, жесткая, иногда страшная, а чаще смешная… Антон словно купался в ее приливах и отливах, осознавая себя ее участником и летописцем. Вот и сегодня он окончательно проснулся, обнаружив, что к нему приближается фотокор Ленка Кузнецова. Придется отложить грезы до вечера. А может, и не грезы? Как хочется увидеть Лелю… Однако сейчас перед ним стояла Ленка. Девчонка типа «свой парень», полная противоположность романтичной и сдержанной возлюбленной. Вид у Ленки был взъерошенный и подозрительно таинственный. Антон мысленно сделал стойку, словно гончая, почуявшая дичь. Видно, девчонка что-то опять нарыла и хочет подбить его на очередную авантюру. Так, надо поскорее все разузнать и рвануть с ней на съемку, не то коршуны из отдела сенсаций вмиг перехватят жареную тему.

В газете издавна существовало негласное соперничество между отделами новостей и сенсаций, силы были примерно равными, и перевес оказывался по очереди то на одной, то на другой стороне. Как раз недавно «скандалисты», как дразнили их «новостники», здорово переиграли коллег, поймав одну из звезд поп-музыки в штаб-квартире некой партии с сомнительной репутацией. С тех пор «новостники» мечтали сделать ответный ход. Похоже, сейчас Антону мог представиться шанс…

– Привет, Смирнов, – поздоровалась Ленка нарочито равнодушно и пригладила пятерней рыжие вихры, выбивающиеся из задорной мальчишеской стрижки. – Классно зашифровался! Ну просто репортер-оборотень!

На ехидной Ленкиной мордашке даже веснушки покраснели от смеха. Она изо всех сил старалась сдерживаться, напустив непривычно серьезный вид. По чертикам в ее желто-чайных глазах Антон понял: Ленка приготовила «бомбу».

– В смысле? Почему оборотень? – не понял Антон.

– А в том смысле, что мой хлеб отбираешь. Да и «скандалистов» ты здорово обошел на повороте, «новостник» ты наш, затейник!

– Какой такой хлеб? – опешил Антон и окончательно проснулся. – Я не использую запрещенные приемы. О чем ты, Кузнечик?

Он уставился на Ленку непонимающими глазами и заметил, что девушка что-то прячет за спиной.

– Ну-ка, покажи! – потребовал он.

– Это ты должен был мне вначале показать снимки, чтобы не позорить гордое звание папарацци! – возмутилась Ленка. – Кто сейчас так снимает, Смирнов! Отстой! Эти карточки еще лет двадцать назад у тебя ни в одно приличное место не взяли бы. А сегодня, в эпоху цифровиков и фотошопов, они смотрятся просто кошмарно! Невооруженным взглядом видно, что их дорабатывали на компьютере. Хоть бы свою фамилию не ставил, не позорился!

– Какую фамилию? – искренне удивился Антон. Ленкин секрет начинал ему все меньше нравиться. Похоже, в их редакции завелись интриги покруче, чем в оркестрах. Он не раз слышал в юности, как оркестрантам подменяли партитуру, но чтобы фамилию под фотографиями подставили…

– Ну, знаешь… Я наивно думала, что между своими не должно быть вранья. – Ленка перестала улыбаться, глаза ее вдруг потемнели, превратясь из желто-рысьих в светло-кофейные. – Мы же не пиарим друг друга, а работаем в связке. Ладно, Тош, все равно ты не Машков, не Миронов и не Панин. Хорош придуриваться! – И Ленка, потеряв терпение, протянула парню смятую газетную полосу. – На, полюбуйся, снимала несчастный!

С газетной полосы на Антона смотрела… Леля.

Антон снял очки. Достал носовой платок, протер сначала стекла, а потом лоб, внезапно ставший влажным. Не может быть! Ерунда какая-то! Чушь собачья. Откуда у них фотография Лели? Тем более – такая…

Девушка лежала, вольготно раскинувшись на смятых простынях, и загадочно улыбалась. Она была обнаженной и прекрасной. Антону показалось – не хуже, чем знаменитые красавицы – Венера, Даная или Оливия, запечатленные на полотнах великими мастерами. Леля была слишком хороша для этой гнусной желтой газетенки. Антон прочитал подпись под снимком и обомлел.

«Звезды в неожиданном ракурсе. Известная молодая пианистка Ольга Рябинина». Ни фига себе цинизм! Эти желтые газетенки уже и за классических музыкантов взялись. Ну да, остренького захотелось, на контрасте, так сказать, поработать. Мол, небожительницам тоже не чужды земные радости. И тут его взгляд упал на подпись под снимком: «Фото Антона Смирнова».

– Это не я, – прошептал Антон, и на шее у него вздулась синяя жилка, а на щеках заиграли желваки.

– Ты опять за старое? – удивилась Ленка. – Ну ладно, Тош, игра затянулась, как диета Аллы Матвеевны, мне уже не смешно.

– Слушай меня внимательно. – Лицо Антона вдруг сделалось чрезвычайно серьезным, а насупленные брови сдвинулись к носу… Смирнов надел очки и в упор посмотрел на Ленку. – Я никогда, слышишь, никогда в жизни не напечатал бы ничего подобного без Лелиного разрешения. Эта девушка слишком дорога мне. Понимаешь, Кузнечик, меня кто-то подставил. Самое страшное, что Леля, скорее всего, поверит в то, что это моих рук дело. И никогда не простит. Уж я-то ее знаю.

– Да ладно, простит, не парься. Что с вас, кобелей, взять, – комично копируя продавщиц на рынке, затараторила Ленка и внезапно осеклась… – Я бы, Тош, наверное, тоже не простила. Разве можно простить предательство? Особенно когда тебя используют. Впрочем, сейчас речь не обо мне. Кто же этот… – Ленка на глазах подобралась, ее симпатичное личико заострилось, веснушки слились в какие-то тигриные полоски, а желтоватые глаза жестко сузились. В девчонке проснулся врожденный репортерский инстинкт, инстинкт охотницы. А еще – любительницы головоломок, перевертышей и скандальных разоблачений. – Кто же этот гад? Тут одно из двух, Тош. Только ты, ради бога, не лезь в бутылку и не обижайся. Либо твоя небесная королева спит с кем-то кроме тебя и этот «кто-то» не имеет совести, зато имеет доступ к желтой прессе, либо… впрочем, второе «либо» я пока не додумала, – сказала она растерянно.

– Либо ее сфотографировал не любовник, а некто, подловивший ничего не подозревавшую Лелю в номере, например на гастролях, – предположил Антон.

– Что ж, если ты даешь добро, я, пожалуй, этим займусь, – предложила Ленка равнодушным голосом. – Ты же знаешь, журналистское расследование – мой конек.

– Нет, Кузнечик, что-то ты чересчур легка на ногу, – грустно вздохнул Антон и невольно скосил глаза на стройные ножки подруги по цеху, затянутые в узкие джинсы и упакованные в кроссовки. – Для начала я должен сам все выяснить у Лели.

– Эх, Антон, Антон! Так она тебе и скажет правду! Я, например, ни за что не призналась бы в измене, даже если бы меня поджаривали на медленном огне! – выпалила Ленка.

– Погоди, Кузнечик, раскаленные сковородки нас ждут чуть позже – на том свете! Боюсь, в рай журналюг не пускают. Разве что ведущих телеканала «Культура». – Антон попытался улыбнуться, однако улыбка у него вышла какой-то жалкой и неискренней.

– Ну что ж, когда понадоблюсь, свистни, а пока – пока! Опаздываю на съемку, – с деланым равнодушием сказала Ленка и ехидно добавила: – Кстати, газетку дарю на память. – Всучив оторопевшему Антону «Скандальную газету», чумовая девчонка резко развернулась и помчалась по коридору…

Когда Антон впервые появился в их доме, сестры Рябинины уже не помнили. Казалось, он был здесь всегда. Как поцарапанный кабинетный рояль в углу гостиной, под которым девочки когда-то играли и укладывали спать кукол. Как мамин портрет над ним. Или как могучий тополь за окном. В седьмом классе Лиза притащила щенка. Она всегда тянула в дом разную живность, что вызывало неизменные скандалы с сестрой. Вот и в этот раз Леля вспылила:

– Мне надо заниматься по три часа в день, а этот Лизкин зоопарк не дает сосредоточиться. Вы, родители, наконец определитесь, что важнее: ее капризы или моя музыкальная карьера.