Вид с больничной койки (сборник)

Жаль было чиновника. Но я молчал: пусть сам выкручивается. Тут с языка Хрупалова слетела мысля затаенная:

– Вы слишком много взяли на себя: текст попахивает враждебной пропагандой. Вы дали козырь в руки врагов России.

«Ничего себе заявочка!» – подумал я про себя.

– Вы сеете смуту: вносите, может, того не желая, раскол в общество, которое теперь, как никогда, нуждается в сочувствии единомышленников, в сплочении разнородных сил.

Тут до меня наконец дошло: мне «шьют» деструктивизм.

– Ну а конкретно, в чем же я неправ?

Теперь это был явно другой человек: боец, а то и рыцарь без страха и упрека. Он виделся мне на коне, с остроконечной пикой наперевес.

– Вы же недвусмысленно, открытым текстом высказали крамолу, будто теперь в стране творится… геноцид.

– Да разве не так?

Хозяин кабинета резко встал с кресла. Лицо его было каменным. Впрочем, и сам он стал похож на монумент работы Зураба Церетели.

Расстались без рукопожатия. Через какое-то время я навел справку. Хрупалова взяли в аппарат Михаила Зурабова.

Сошлись во мнении

Разговор с участковым врачом

Первый заход

Под лопаткою после полудня заныло, немного погодя и в загрудине сжало, закололо. Однако «скорую» не стал беспокоить, обошелся подручными средствами. Когда же боль отпустила, поплелся в поликлинику, к своему терапевту. В очереди оказался последний. Только через час с небольшим переступил наконец порожек.

После неторопливого прослушивания и постукиваний – по груди, по спине – доктор обронил: «Ваше состояние, милейший, соответствует возрастной планке».

Это был комплимент. Я не знал, как благодарить эскулапа за внимание. Как вдруг… по сценарию невидимого режиссера, в московском небе загрохотало, засверкало, и следом хлынул благодатный летний ливень.

Решили шальную грозу переждать. Не торопясь, заварили чаек. Хотя и мало были знакомы, разговорились. По старой привычке я не расстаюсь с диктофоном. Открыто выложил аппарат на стол, да вскоре о нем и забыл. Говорили же не о женщинах и не о футболе. Рассуждали мы с Олегом Федоровичем Федоряевым вкривь и вкось о житейском, впрочем, имеющем прямое отношение к ведомству Гиппократа.

Н.П. Народ все чаще, негромко, вполголоса, корит отечественную медицину. Говорят о равнодушии персонала, о корыстолюбии. Между прочим, еще и о том, что люди в белых халатах с большим старанием, прилежанием лечат успешных, богатеньких… Есть в этом нечто анафемское… Говорю не с чужих слов, отец мой тоже был врач участковый. Знаете, как он бросил курить? В дурной привычке его в сердцах упрекнул наш сосед, страдавший бронхитом.

О.Ф. В вашем перечне добродетелей вы не сказали о душевности. Нынче черствость заполонила человеческие души… Помню, перешагнув порог Одесского мединститута, я остановился пораженный перед бронзовой плитой на стене. На ней огненно сияли слова: «Болезнь лечится не только лекарствами, но и душою самого болящего». Знаете, чьи слова? Не угадаете – Вересаева. Только много лет спустя постиг я смысл сказанного… Лечение идет успешней, если больной безотчетно верит своему Лекарю. Вместе с тем вера его укрепляет волю врача, подымает дух – и он готов до последнего мгновенья сражаться за спасение своего подопечного ДРУГА… Моя вера в успех передается больному, мобилизует его внутренние ресурсы, энергию. Больной очень нуждается в вере своего спасителя – улавливает ее в голосе, в глазах, в мимике врача; в то же время замечает малейшие колебания, сомнения. Обычно он это черпает из встречного взгляда.

Н.П. Говорите, продолжайте…

О.Ф. Но для таких импульсов у нашего брата времени не хватает. На каждого входящего во врачебный кабинет отпущено, согласно инструкции, всего-навсего десять минут. Добрая половина тратится на писанину, на оформление рецептов. Теперь появились компьютеры, но рядовым участковым они недоступны. А ведь нужны, как воздух! В прошлом веке было известно полтора десятка «ходовых» болезней: горячка, сухотка (чахотка), простуда, холера, сибирская язва, антонов огонь – потом обнаружили тиф брюшной, сыпной… Теперь мы знаем, что болезней тысяча!

– При этом врач общей практики, как говорил мой отец, обязан знать досконально (по своей склонности, уму) хотя бы о трех-четырех болезнях. В чем-то хотя бы малость быть узким спецом.

– И непременно беспрерывно совершенствоваться, не останавливаться в развитии. Следить за наукой, за техническим прогрессом в той области медицины, которую ты выбрал по призванию, по внутренней тяге. Хотя информация нынче дорого стоит. За подписку на ходовой журнал надо сотни рэ выложить. Ну а компьютеры… Эти штуковины у нас имеют лишь трое из полста душ. Потому многие мои коллеги… бегут в медицинский бизнес. Их места занимают поденщики или «многостаночники». Высунув язык, они мечутся меж двумя, а то и тремя работами.

– Я наблюдал этот процесс, когда с перерывами лежал в 61-й больнице. За три года там наполовину поменялся персонал. Во 2-й терапии из прежних остались лишь старшая медсестра да буфетчица на раздаче.

– Идет бессмысленный крутеж. Нет стабильности. Портятся нравы. Ожесточаются сердца… А ведь сердце врача сделано из того же материала, как и у пациента.

– Вот что я заметил, Олег Федорович. Врачи в сельской местности все-таки гуманней, отзывчивей, сердечней, нежели городские.

– К сказанному могу прибавить… Остались еще фанаты на станциях «Скорой помощи»… Три года варился в том котле. У них там как в окопе, на передовой линии. Ситуация постоянно экстремальная.

– И ведь приспосабливаются.

– Много и таких, кого клещами не вытащишь… Лично меня спасало чувство юмора и философское отношение к действительности. В молодости я приобщился к высокой литературе. Запоем читал Монтеня, Монтескье, Шопенгауэра, Ницше, Дидро. Достаточно серьезно относился к такому вроде бы не очень нужному для медика предмету, как диамат. Общие лекции и семинары расширяли кругозор, служили в каком-то смысле гимнастикой для ума.

– Это то, чему не учат в западных вузах. Оттого тамошние спецы узколобы, подчас ограниченные.

– Согласен. Не только советские врачи, а и технари отличались от европейских широтой кругозора. Наши мыслят широко, диалектично, хотя подчас проигрывают в глубине познаний. Россиянам вообще свойственней взгляд на вещи, на жизнь широкого спектра. Потому там, особенно за океаном, на наших специалистов до сих пор большей спрос.

– Вас прельщает частная практика?

– На то нужен соответствующий склад ума: коммерческий. Я же не люблю барахолки. В принципе.

– Сейчас много говорят о медицинских фирмах частного формата. Туда будто бы идут яркие личности.

– Пусть идут. Это так называемые шустряки, люди энергичные, желающие иметь не только кусок хлеба (символический!), сверху еще и такой же слой масла… Меня же воротит от гамбургеров.

– Побывав раз за разом в нескольких клиниках, я понял, что отечественная медицина сама сильно больна. Результат – высокая смертность. Об этом сами медики, особенно высокое начальство, не любят вдаваться в подробности. Мужчины редко дотягивают до пенсионного возраста. Тому нет оправданий.

– Это горе, позор и стыд. Вина же врачей в губительном процессе убывания этноса – чисто символическая. Да и как бороться за жизнь обреченных, ежели они сами себя не берегут. Образ жизни наших соотечественников, как правило, выходит за рамки разумного. Только тогда, когда обреченный оказывается у роковой черты, умоляет врача: «Спасите!» Но я ведь вправе задать встречный: вопрос: «Где ты, мил человек, раньше-то был?» Ведь здоровье, как и честь, надо беречь смолоду. Может, жестоко, но справедливо. И другим поучительно.

– Тезис сей нынче в ходу, муссируется в разной связи и без повода… Администрация, власти таким образом снимают с себя ответственность за беды и горести народа. Придумана соответствующая формула: «Всяк сам делает свой выбор». Да, сознание наших людей по-прежнему советское, коллективистское. Разными способами нам в мозги втемяшивали: ради блага Родины себя не жалей! Потому-то смело шли в огонь и воду… Зато, когда человек попадал в беду, было ему трудно, всяк в душе был уверен: государство не оставит его в одиночестве. Тем более, если дело касалось здоровья. Первыми на подмогу являлись врачи.

– Вы правы. Медицина была без прикрас народной. Врачи пользовались глубоким уважением, а то и поклонением… Конечно, себя не жалели, были в общей массе подвижниками. Такое существовало общее настроение в обществе. Тут вполне подходит слово «жертвенность». Вслух это не высказывалось, хотя всяк в душе его носил.

– Может, прозвучит выспренне, но ведь был реальный факт той жизни: наряду с передовиками производства портреты медиков помещали на Доски почета.

На донышке моей памяти сохранился мальчишеский эпизод. В книге для чтения школяров второго класса заверстан был такой рассказец… В глухом сибирском поселке (с точным адресом) в семье геолога заболел единственный ребенок: тяжелый случай дифтерита. Обезумевший от горя отец шлет в Москву, в Кремль, на имя Сталина телеграмму-молнию: «Спасите сына. Обещаю воспитать его таким, как Чкалов». В тот же день в таежную глухомань вылетела бригада врачей. Малыша спасли. И это жизнь, а не кино в формате сериала.

Однажды я об этом писал, но снова повторюсь… Несмотря на великие потери на фронтах и в тылу за 1941 – 1945 годы, население в СССР прибывало. Теперь же за десятилетие «мирных реформ» число соотечественников снизилось со 150 миллионов (контрольная цифра 1991 года) до 145 миллионов в двухтысячном. Ведь жуть берет… Как вы этот показатель прокомментируете как врач?

– Друг мой, тут же неразрывный узел проблем, гордиев узел. Теперь ведь тоже идет великая война, никем не объявленная, но не менее кровопролитная. Идет война народная, под умопомрачительный грохот мегаваттных колонок, визгливых рок-музыкантов. Тут же по соседству – пластаются в корчах нашприцованные наркотиками чуваки и чувихи. Цвет нации чахнет в тюрягах; юноши и девицы загибаются от недоедания и безобразного образа жизни, теряют человеческий облик. А сколько судеб исковеркала проклятая чеченская война, одна и другая… К тому надо приплюсовать десятки тысяч наших сограждан, которые из-за безысходности положения не находят для себя ничего лучше… суицида. Мы тут мировые лидеры.

Нация себя не щадит, не бережет, что противоречит не только законам социальным, но и биологическим. В природе нечто похожее случается, когда животные оказываются перед неминуемой катастрофой: в некоем ареале или в глобальном масштабе. К сожалению, многие наши современники руководствуются безумным принципом: «Бери от жизни все… После нас хоть потоп!». Говоря ученым языком, происходит безумное самоуничтожение популяции… Тот же суицид в планетарном масштабе. «Однова? живем!» – подзадоривают друг друга молодые оболтусы… и без оглядки на мораль и закон срывают цветы удовольствий, будто ради этого они и явились в сей мир. Бездумно расходуют отпущенные Богом годы. Едят, пьют без разбору, лишь бы сорвать пресловутый кайф. Будучи уверенные, в случае «чего», из объятий смерти вытащит «Скорая помощь». Именно на «скорую» обыкновенно уповают испуганные и отрезвевшие. Да вскоре забывают о том, что недавно стояли на краю бездны.

Нам не хватает трезвости, рационализма. Между тем на том же «проклятом» Западе обыватель не так-то и прост: себе на уме. Тому частично содействуют страховые компании. Куришь – плати в двое-втрое больше за лечение. Сибаритствуешь, не занимаешься спортом, ведешь исключительно сидячий образ жизни – снова раскошеливайся: дороже обойдется медицинский полис. Потому-то там всяк себе терапевт… У нас же, повторяю, народ беспечный, рисковый. Вот схема: может, на сей раз нелегкая пронесет, авось кривая вывезет.

Банальная ситуация: частенько вижу своих вчерашних пациентов на улице с бутылкою пива в одной руке и с сигаретой и другой. А ведь накануне он вызывал медработника на дом. Нет, это не симулянт – это самоубийца… Другая ситуация тоже идиотская: Н., имея на руках больничный лист, ходит на работу, да еще хвастает своим геройством. Прав поэт: умом Россию не понять.

Предвижу возражение: как мы будем себя беречь, ежели даже правительство о своем народе не беспокоится. И будете, конечно, правы. То же самое касается и медицины. Важнейшая отрасль брошена на произвол судьбы. Теперь говорят: при советской власти врачи бедствовали, нам мало платили. Как же теперешнее-то положение определить. Говорю не о материальном положении… Вся медицина – от самого верха до низшей ступени – кем-то весьма искусно поставлена в оппозицию к… народу. Нас постоянно сталкивают лбами, стравливают будто недругов. Мы понимаем, на больных грех обижаться. Однако порой срываемся, после чего казнимся, места себе не находим. Я тоже иной раз с каменным сердцем возвращаюсь домой. Откровенно говоря, что чаще всего, к примеру, пациентов-инвалидов нервирует. Нет четкого порядка выдачи – оформления! – льготных лекарств. Трудно тут подобрать подходящее слово. В целом это настоящая волокита, отнимающая у обеих сторон уйму времени и унижающая человеческое достоинство. В то же время коллектив поликлиники живет под постоянным подозрением всевозможных контролирующих организаций. Ищут криминал, воровство, сговор. Одна представительная комиссия сменяет другую. Работаем урывками.

– Где по-вашему труднее – в поликлинике или в стационаре?

– В больницах все-таки более углубленное отношение к болящему. Зато там остро стоит фармацевтический вопрос, как бы даже не хуже, чем у нас. Богатеньким легче, их вынуждают покупать таблетки и ампулы на стороне… Лаской да таской тот же бронхит не одолеть.