Раб лампы

Она задумалась. В конце концов, Алик больше десяти лет ее менеджер. Сеси в искусстве ничего не понимает. Альберт Дере – дело другое.

Он бывал и за границей, на престижных выставках, аукционах, следит за тенденциями в современном искусстве, за тем, что хорошо продается. Она решилась.

– Пойдем.

И Дере был допущен в святая святых – в ее мастерскую. Она кивнула на неоконченную скульптуру: смотри. Он долго молчал. Это ее насторожило. Если бы Дере начал ругать ее работу, это было бы логично. И она бы успокоилась. Но он молчал.

– Ну, что скажешь? – не выдержала она.

– Тебе надо успокоиться.

– То есть?

– Я понимаю: тебя переполняют чувства. Когда мы с тобой поженились, было что-то подобное. Ты захлебываешься. Теряешь форму, Дуся. А ведь ты за нее так боролась! Но это уже не неоклассицизм. Это – кич! И ты опять промахнулась с руками.

– Убирайся вон!

– Не нервничай, – сказал теперь уже он.

– Вон, я сказала!

– Разве я в этом виноват? В том, что у тебя не получается? Это влюбленность тебе мешает. Ты ослеплена. Заметь: я не сказал «любовь». Любовью здесь и не пахнет. Ну хорошо. Хочешь – ставь в московском сквере это. Наплевать. Только одень его. Создай видимость благопристойности. Найдутся почитатели. Юноша и в самом деле красив. Я тебя понимаю… А о нем ты подумала? Что будет, когда все закончится? Когда скульптура будет готова?

– Я выйду за него замуж.

– Ты спятила!

– Ничуть. Я уже всем об этом сказала.

– Кому это «всем»? – оторопел Дере.

– Соседям. Весь поселок знает. Придут журналисты – я и им скажу.

– Дура!

– Счетовод!

– Никакого развода ты не получишь!

– А мы посмотрим!

– Да я тебя…

– Сеси!

Он влетел в мастерскую.

– Что такое?

– Альберт Валерианович уходит. Проводи его.

– Это мой дом! – заорал Дере. – Если захочу, я останусь!

– Дом мой, – возразила она. – Захочу – и квартира будет моя! И деньги мои!

– Размечталась! Да пусти ты меня! Щенок!

Дере попытался оттолкнуть ее любовника. Он был шире в плечах и тяжелее – но Сеси выше ростом, спортивнее, моложе и проворнее. Завязалась небольшая драка. В конце концов Сеси заломил Альберту Валериановичу руку и повел его к дверям. Дере ругался. В ее адрес сыпались проклятия.

А на следующий день нагрянули журналисты. Она давно их ждала. Лето летом, а сплетни желтой прессе нужны постоянно. Чтобы огонь пылал, в топку надо постоянно подбрасывать дрова. Полено по имени Маргарита Мун с марта месяца в деле, но, как оказалось, и до половины не сгорело. Только-только закончили с Лимбо – а она живые картины приготовила! А натура какова? Замелькали вспышки.

Сеси сначала растерялся от такого внимания, а потом вошел во вкус. Начал объяснять, где они познакомились и как собираются жить дальше. О скульптуре, которую лепит с него великая Маргарита Мун. В конце концов она велела:

– Заткнись!

И затолкала его в дом. Им удалось сделать несколько снимков и получить заявление двадцатилетнего юнца, что он собирается прописаться в ее особняке. И что скоро свадьба. Она задернула шторы и мысленно сказала себе в утешение: ничего, привыкнут. Неделя – и скандал утихнет.

На следующий день они с Сеси были на первых полосах газет.

– А я фотогеничен, – счастливо улыбнулся он, рассматривая фотографии.

Заголовки были впечатляющие. «За натуру платят натурой?» «Новая любовь Маргариты Мун – это надолго?» «Замуж за натурщика!» «Постигнет ли Сеси судьба Лимбо?»

– Твою мать! – с чувством сказала она. И отшвырнула газеты.

– А мне нравится!

– Зачем ты ляпнул, что скоро свадьба?

– Разве ты не собираешься за меня замуж?

– Собираюсь, но…

– Значит, я сказал правду!

А вечером нагрянула Клара. На этот раз без шампанского. Увидев ее, Сеси фальшиво сказал:

– Я пойду в гараж, посмотрю машину.

И испарился. Клара прошла в гостиную и, усевшись на диван, начала ей выговаривать:

– Ну знаешь! Могла бы предупредить!

– Зачем?

– Я твоя подруга! Могла бы посоветоваться!

– В таких делах совета ни у кого не спрашивают. Я влюбилась и решила, что нам с Сеси надо быть вместе.