Запоздалая месть

– Что с ним? – спросил Гордей.

– Чумка, наверное. Надо понаблюдать. Да вы не переживайте, пес крепкий, поправится.

Екатерина Максимовна сочла это дурным предзнаменованием. И не ошиблась.

* * *

Всеслав Смирнов, частный сыщик, красивый мужчина в расцвете лет, модно и дорого одетый, нетерпеливо прохаживался по перрону. Поезд, которого он ждал, опаздывал.

Конец мая в Москве стоял теплый, дождливый. Тротуары не успевали высыхать, и в воздухе пахло влагой и цветочной пыльцой. Кусты сирени покрылись душистыми нежными гроздьями. По умытому небу бежали мелкие облачка. Смирнов по привычке рассматривал таких же, как он, встречающих, изнывающих от скуки. Дул легкий ветерок. Носильщики гремели своими тележками – на соседний путь прибывал другой поезд.

Всеслав встречал Еву, женщину, которую едва не потерял этим холодным мартом. Их любовная лодка выдержала сильнейший шторм[1 - Читайте роман Н. Солнцевой «Театр теней».], после чего Ева никак не могла прийти в себя. И он отправил ее на две недели в Крым – подышать морским воздухом, послушать набегающий шорох прибоя, отвлечься от пережитого кошмара.

Ему самому, несмотря на прошлую военно-десантную закалку, пришлось туго. Нервное напряжение давало о себе знать бессонницей, безотчетной тревогой. Им обоим требовался отдых, но в Крым поехала только Ева.

– Я хочу побыть наедине с собой, – сказала она. – Побродить по старым приморским улочкам, посидеть у моря. Буду пить кофе по-турецки и курить кальян.

Смирнов не стал возражать. Ева лучше знает, как установить равновесие в своей душе. В первый же день после ее отъезда он уже сожалел, что отпустил ее одну. Слоняясь по опустевшей квартире, из комнаты в комнату, он понял, как они необходимы друг другу. Ему не хватало Евы – ее голоса по утрам, ее примерок у зеркала, приготовленных ею кулинарных шедевров, ее бурных фантазий, возмущенных монологов, ее капризов. В ее отсутствие Всеслав не мог заниматься даже сыском – интеллектуальные головоломки потеряли всю свою привлекательность. Он брался только за те дела, которые могли увлечь его замысловатой интригой, дать пищу его избалованному уму. Он рассматривал внешнюю сторону мира, а Ева – внутреннюю. Ее подсказки проявляли глубоко скрытые связи, которые не отследишь обычным способом. По профессии Ева была преподавателем испанского языка, а по призванию – тонким наблюдателем. Гораздо более проницательным, чем сам Смирнов.

Итак, он занимался частными расследованиями, а Ева давала частные уроки испанского. Она разделяла интерес Всеслава и частенько заполняла своими догадками пробелы в его умозаключениях. Однажды встретившись на его пути, она заполнила пустоту в его сердце, стала неотъемлемой частью его жизни.

И вот теперь поезд, который вез ее из Крыма, подходил к перрону вокзала. Ветер нес за ним кисловатый запах железнодорожной пыли. Состав замедлял ход, вагоны проплывали мимо Смирнова – второй, третий… в пятом ехала Ева. Он пошел следом, пытаясь рассмотреть ее через забрызганные дождем окна. Видимо, где-то под Москвой пронесся ливень. Усталая проводница открыла дверь, протерла поручни, в тамбуре столпились пассажиры. Люди улыбались, махали друг другу руками…

– Ева! – совершенно не ожидая от себя подобной прыти, волнуясь, как мальчишка, крикнул сыщик. – Ева!

Он увидел ее, в светлой курточке, с рассыпавшимися в беспорядке волосами, и задохнулся от счастья. Она спустилась с железных ступенек вагона, как богиня с небес – к нему, простому смертному, взяла у него из рук букет ландышей.

– Я скучал по тебе, – прошептал Всеслав.

Они обнялись. Стояли, не замечая, как их толкают. Носильщики и таксисты наперебой предлагали свои услуги. Толпа обтекала эту живую скульптуру «Двое», ожидающую своего Родена, готового увековечить для потомков их любовный порыв. Запах ландышей мешался с запахами вокзала – дыма, поездов, мокрых платформ.

– Ночью была гроза, как в преисподней! – засмеялась Ева, глядя на Славку снизу вверх. – Я не могла уснуть.

– Я тоже…

Они пошли к машине – Смирнов одной рукой крепко прижимал к себе локоть Евы, в другой нес ее сумку.

– Как море? – спросил он просто так, чтобы услышать ее голос.

– Холодное…

Слова были лишними.

Домой ехали долго, по запруженным автомобилями улицам. Промытая дождями зелень светилась на солнце, яркая на фоне каменных фасадов домов. Шум города казался Еве оглушительным после тишины Крыма, нарушаемой лишь размеренным плеском волн, криками чаек.

– Хорошо отдохнула? – спросил Всеслав, сворачивая во двор.

Ева кивнула. Она привыкала к Москве и радости возвращения. У дома цвели кусты белой сирени, со старых акаций ветер сбивал сухие прошлогодние стручки, они шуршали под ногами. Все это было связано с новой волной жизни, с новыми чувствами, новой листвой, свежим весенним ветром, запахом дождя, новыми ожиданиями.

Мальчишки гоняли мяч по мокрой траве. Соседский пес благодушно наблюдал за ними. Синицы с желтыми грудками сидели на ветках акации, звонко перекликались. И городская суета имеет свои прелести!

Ева легко вздохнула, переступая порог квартиры, где все знакомо, привычно, – уютная гостиная, кабинет, спальня… Крым остался позади, как смутный сон о кипарисах и восточных дворцах.

– Я ездила в Бахчисарай, – рассказывала Ева за едой. – Видела «фонтан слез». Пыталась представить себя обитательницей гарема.

– Ну и как? Получилось?

– Нет, – с сожалением вздохнула она. – Видимо, я безнадежно строптива. Мне даже вообразить такое не удалось!

Она улыбалась, вспоминая, как заворожил ее голос муллы, раздавшийся с минарета дворцовой мечети и сразу словно погрузивший ее в прошлое – из остроконечных каминных труб ханских покоев потянуло дымком, внутренний двор наполнился снующей челядью, звуками стародавней жизни… за окном гарема мелькнуло не прикрытое чадрой прекрасное и печальное женское лицо…

– Знаешь, что мне пришло в голову, когда я смотрела на эти потускневшие от времени стены, выцветшие ковры и парчовые подушки, на круглую крышу дюрбе[2 - Дюрбе – мавзолей на ханском кладбище.], куда можно заглянуть только через пыльные зарешеченные окошки? Строка забытого стихотворения: «Здесь жизнь владык земных витала…» Боже мой! Люди так стремятся к власти, а ведь она иллюзорна и быстро обращается в прах. Бахчисарайский дворец на самом деле знаменит не именами проживавших в нем правителей, а поэтической историей любви Кырым-Гирей-хана и его безвременно умершей жены Диляры-Бикеч. В память о ней и был сооружен фонтан Сельсебиль… где из чаши в чашу вечно капают слезы безутешного, тоскующего возлюбленного.

– Сельсебиль?

– Ну да! – пояснила Ева. – Сельсебиль – один из райских источников, откуда пьют души праведников. Мусульмане в это верят.

В гостиной потемнело. Через раскрытое окно слышно было, как пошел дождь.

– Ты взялся за какое-нибудь дело? – опустив глаза, поинтересовалась Ева.

Всеслав с усилием кивнул. После тех страшных дней, когда ее похитили, он дал себе клятву не вмешивать Еву в свои расследования. Не женское это занятие – частный сыск.

– Расскажешь?

– Ничего особенного, – пробормотал он. – На сей раз решил побаловаться простенькой задачкой, отдохнуть от интеллектуальных изысков. А когда ты вернешься к урокам испанского? Тебе звонили две женщины, желающие освоить язык.

– Не уходи от вопроса, – рассердилась Ева. – При чем тут мои уроки?

Смирнов так соскучился по их совместным обсуждениям и горячим спорам, что не выдержал и нарушил табу. Тем более что дело действительно было простое, за которое раньше он не взялся бы ни за какое вознаграждение. Не будет беды, если он поделится с Евой подробностями начатого расследования.

– Ладно, уговорила…

Она просияла, подперла рукой щеку, приготовилась слушать.

– Неделю назад обратился ко мне некий Гордей Иванович Руднев, владелец строительной фирмы «Маркус». Бизнес у него вполне легальный, поставлен крепко, основательно, с хорошей перспективой развития. Есть конкуренты, разумеется, но все держится в цивилизованных рамках – то есть ни откровенных угроз, ни «наездов», ни чьего-либо давления с целью прибрать к рукам фирму не было. Руднев любит свою работу – по образованию он архитектор, обладает коммерческой жилкой, здоровым азартом и деловой хваткой, поэтому фирма процветает. Доходы растут, от клиентов нет отбоя – словом, тут все в порядке. Личная жизнь Гордея Ивановича тоже сложилась прекрасно: пять лет назад он женился, с женой Ириной живет душа в душу, воспитывает сына. Мальчику уже исполнилось три с половиной годика.

– Жена сидит дома с ребенком? – уточнила Ева.

– Нет. Ирина Руднева – балетная танцовщица, до замужества работала по контракту в ансамбле «Фуэте». Танцовщиц приглашали на выступление в ночной клуб, где Руднев и познакомился с Ириной. Одним из условий вступления в брак она поставила свое право продолжать танцевать. Руднев, тогда еще жених, согласился. Впоследствии он неоднократно уговаривал жену отказаться от работы, связанной с репетициями, разъездами и, главное, с легкомысленной богемной средой. Ирина возражала, и супруг смирился. Его желание исполнилось самым естественным способом – беременность, роды и уход за ребенком прервали танцевальную карьеру Ирины. Когда мальчику исполнился год, Руднева принялась восстанавливать потерянную форму и заявила, что собирается возобновить работу в «Фуэте». Гордей Иванович, который уже успокоился, был шокирован, занервничал. Но перечить любимой жене не посмел. Встал вопрос о ребенке – кто с ним будет сидеть? Няня? Доверять годовалого мальчика чужому человеку не хотелось, и Руднев решил вызвать в Москву свою мать. Она давно развелась с его отцом, проживала одна в подмосковном Абрамцево, и с радостью откликнулась на просьбу сына. Маленький Антон является ее единственным внуком, она сочла за счастье нянчить малыша.

– Так в чем же суть проблемы?

Еву утомили подробности частной жизни господина Руднева, она жаждала приключений, тайны. Крымский воздух, синий морской простор усыпили ее страхи, от которых она едва оправилась. Она снова была готова мыслить, проникаться чужими страстями, распутывать клубки противоречий.

– Знаю, дорогая, что тебе хочется услышать, – усмехнулся Смирнов. – Боюсь, ты разочаруешься. Гордей Иванович обратился ко мне по весьма тривиальному поводу – хулиганство.

– В каком смысле?