Код фортуны

– Не переживай так, – рассмеялась Инга. Уж больно забавным показалось ей «горе» подруги, всерьез поверившей в то, что маленький кусочек серебра может принести ей удачу и что потеря его ей грозит неприятностями. – Это был не столько талисман, сколько мой психологический трюк. Не нужно всерьез верить в то, что подвеска оказалась «волшебной».

– Но она мне и в самом деле принесла удачу! – удивленно пробормотала Лёка.

– Это ты сама себе ее принесла. Вернее, твой талант. Но если ты так расстроена потерей «талисмана», то я тебе сделаю новый. Не переживай!

Лёка не успела поблагодарить, потому что в этот момент ее окликнул отошедший от барной стойки молодой человек.

– Степан! – радостно прокричала певица и сделала приглашающий жест рукой.

– Привет, – весело поздоровался с девушками парень, подходя к столику. – Не ожидал тебя здесь встретить сейчас. Думал, ты – «ночная птичка», днем отсыпаешься дома.

– Как видишь… – развела руками Лёка и, так как молодой человек с интересом разглядывал ее собеседницу, представила ее: – Это – Инга.

– Твоя новая подруга? – нагловато спросил молодой человек и сделал красноречивое движение бровями, намекая на нетрадиционную ориентацию певицы.

– Нет, не новая, – довольно резко ответила Лёка. – Мы знакомы давно, и Инга – просто моя подруга.

– А-а, понятно, – расхохотался молодой человек, бесцеремонно разглядывая девушку. – Значит, просто Инга. Извини, попутал. Сама понимаешь…

Он многозначительно не договорил и вновь вскинул брови. Инга ответила молодому человеку таким же нагловатым взглядом, с деланым вниманием рассматривая его. Это был длинный, худой и прямой, как циркуль, парень лет тридцати в протертых до дыр джинсах и широком, будто снятом с чужого плеча, свитере; с длинными непромытыми патлами пегого цвета, стянутыми сзади аптечной резинкой, с нездоровой кожей и крупными желтыми зубами. В его янтарных глазах разливалась ленивая томность, но казалась она обманчивой, как безмятежность разомлевшего на солнце тигра.

– Это Степан, наш новый гитарист, – наконец-то представила его Лёка. И с восторгом выдохнула: – Он – чудо! Последняя находка Макара. Ты, Инга, обязательно должна прийти на наш концерт, чтобы убедиться в том, что Степан – гений! Что он с гитарой вытворяет – это надо только слышать.

– Я же сказала, что приду, – с улыбкой напомнила Инга. – А уж после таких слов – тем более.

– Буду стараться специально для вас, мадемуазель, – церемонно поклонился Степан и уселся на свободный стул напротив Инги. Судя по всему, он собирался развить знакомство, но девушка жестом подозвала официантку, чтобы расплатиться.

– Как, уже? – огорчились хором Лёка со Степаном.

– У меня через полчаса рабочая встреча. Так что, увы…

Степан запротестовал, говоря, что счет девушек оплатит он. Но Инга решительно щелкнула кошельком и выложила банкноту.

– Ох уж этот феминизм, – недовольно процедил сквозь зубы парень и с упреком покосился на Лёку: – А тебя, моя дорогая, вообще не в ту степь занесло.

Дослушивать его Инга уже не стала, попрощалась и ушла.

* * *

Это был всегда один и тот же сон, сплетенный из нитей реальных событий, домыслов и тайных, но хлещущих бурным потоком во сне порочных желаний.

Он тихо, на цыпочках, входил в комнату, большую часть которой занимала огромная двуспальная кровать, прозванная за размеры в народе «сексодромом». И видел девушку, сидящую к нему спиной. Падающий в открытое окно солнечный свет нежно очерчивал тонкий силуэт, повторяя в точности все его плавные изгибы. И было что-то священное в этой картине – заключенная, как в рамку, в золотое сияние обнаженная фигура. Святость и невинность, дьявольское искушение и порок.

Девушка слышала шаги, но не оборачивалась. Ее голая спина казалась безмятежной, спокойствие это было наигранным: он по-звериному чувствовал разлитое в воздухе напряжение и страх. И ее страх возбуждал его еще больше.

Он делал три шага по направлению к кровати и замирал, любуясь сливочной кожей, маленькой родинкой под правой лопаткой и светлым завитком волос, выбившимся из высокой прически и падавшим на шею. Он замирал не столько потому, что хотел продлить мгновение любования красотой этой девушки, а потому, что его парализовало желание немедленно кинуться к ней, с голодом вампира припасть к нежной шее, поймать губами непослушный завиток. А потом, опьянев от сладкого запаха кожи, вытащить из подобранных вверх волос девушки шпильку и замереть на долю секунды от невыносимого восхищения, наблюдая, как светлые длинные волосы падают на обнаженную спину. Он представлял себе эту картину и чуть не стонал от возбуждения. А потом решительно шагал к девушке, протягивал руку и выдергивал из прически шпильку, ломая тем самым сдерживающую золотой поток плотину. И, зарычав от несдерживаемого желания, уже грубо хватал девушку за плечи и валил назад. Она падала послушно, как неживая кукла. И в ее глазах он видел то пустое выражение, которое присуще манекенам. Это ему не нравилось, ему хотелось увидеть там мольбу, слезы, смирение. И он давал девушке пощечину. Звонкий звук удара ненадолго отрезвлял его, с жаркой мольбой он шептал извинения. Но девушка лишь смаргивала, и в ее глазах оставалась прежняя пустота. И он снова зверел и хлестал девушку по щекам еще и еще.

А потом, распаленный ее покорностью, грубо овладевал ею. И в этот момент понимал, что под ним – не живая девушка, а резиновая кукла. Разозленный обманом, он колотил кулаками по искусственной груди и на этом просыпался.

Каждый раз после такого сна он еще долго лежал в кровати, тяжело дыша сквозь стиснутые зубы. Желание жгло так сильно, что вместо любви к этой девушке он испытывал приступ ненависти. И распаленное воображение рисовало сцены, в которых он видел девушку морально раздавленной, униженной, с залитым слезами лицом, с мольбой в глазах. О, как бы ему хотелось видеть ее такой не в мечтах, а наяву! В ту ночь, единственную реальную, в которую они были близки, он, занимаясь с ней любовью, заглядывал ей в лицо, надеясь увидеть в ее глазах эмоции. Пусть не любовь, а ненависть, не наслаждение, а страдание, но хоть что-то. Но ее глаза ничего не выражали. И не последовавшие за той ночью трагические события разломили его жизнь на две неравные половины, а именно эта мертвая пустота в ее взгляде.

Когда-нибудь она вновь будет его. Скоро. Достанется ему как гран-при, а не в качестве милостыни судьбы, вырванной, выпрошенной, выманенной обманом. Он уже вступил в игру, сделал ставку и принял правила. Партия началась. Назад хода нет.

III

Расклад Инге не понравился. Не понравился настолько, что она, вопреки своему обещанию не курить больше десяти сигарет в день, сорвала целлофан с новой пачки и решительно сунула в рот сигарету, уже далеко не десятую по счету.

Бросив короткий взгляд на часы, она увидела, что время перевалило за полночь. Значит, скоро позвонит Лёка. А еще надо подумать, что сказать ей. Впечатлительную подругу сообщение об опасности могло бы напугать, но утаить правду означало не предупредить.

Инга сделала несколько жадных затяжек, затем затушила сигарету в пепельнице и помахала перед лицом ладонью, развеивая дым. Собрав карты, она потянулась всем телом, потому что спина от напряжения была уставшей, как после долгого сидения. И сделала небольшой круг по кабинету, сосредоточенно думая над тем, что и как сказать Лёке.

Вот почему она так отреагировала на заметку в газете! Почувствовала опасность, угрожающую подруге. К сожалению, карты не могли дать четкого ответа, откуда и почему ее ждать.

Инга вытащила из пачки очередную сигарету. Ну что ж, Лёке она скажет так, как есть, но успокоит тем, что опасности можно избежать, если принять меры. Карты не предсказывали, они предупреждали и давали советы. Инге раньше выпадали и куда более пугающие комбинации, и все потом завершалось благополучно.

Инга решила, что ей нужно посмотреть ситуацию более детально, чтобы узнать, откуда исходит угроза Лёке. Для этого она не без некоторых колебаний решила проделать ритуал на вещий сон – не самый ее любимый способ предсказания, но неоднократно ее выручавший.

Помимо предупреждения об угрозе, карты дали совет Лёке дождаться третьего предложения и не соглашаться на первые два. Это бы ей принесло заметную материальную выгоду. Ну что ж, такая новость уже хорошая.

Не дождавшись звонка от Лёки, Инга отправила ей сообщение с просьбой перезвонить и подумала, что надо бы не столько приготовить подруге новый талисман, сколько сделать хорошую охранку. Защиты являлись коньком Инги. Если бы не они, уже не было бы с ней ни любимого брата, ни его жены, ни Алексея. Грустные воспоминания непрошеными гостями на цыпочках скользнули в душу и, почувствовав, что их не гонят, расположились там со всеми удобствами. Инга забралась с ногами в глубокое кресло, зажгла очередную сигарету и, гипнотизируя лежащий на столе телефон, подумала, что сейчас бы отдала многое за чей-нибудь звонок. Ей стало вдруг одиноко и тоскливо, но не расклад был тому виной. Ей думалось об Алексее и Лизе. Что они сейчас делают в этот момент? Девочка наверняка уже спит, обнимая своего плюшевого медвежонка Тэдди, и видит во сне поездку в Москву. А Алексей, как обычно, засиделся допоздна в кабинете, просматривая документы, контракты и планируя новые сделки. Он очень уставший, под глазами залегли темные тени, лоб напряженно нахмурен. Он борется со сном, но хочет завершить все дела сегодня, потому что не любит оставлять нерешенные вопросы на завтра. «Новый день – новые дела», – так приговаривает он.

А может, Инга на это понадеялась, в эту самую минуту Алексей, оторвавшись от компьютера и устремив взгляд в темное окно, думает о ней. «Подумай обо мне, подумай! Я здесь, далеко, но близко, скучаю по тебе. Безумно скучаю!» – отправила девушка мысленный посыл. Подождала пять минут и, взяв со стола молчавший мобильный, набрала сообщение: «Я тебя люблю! Очень скучаю…» Обычно, когда она отправляла Алексею подобные эсэмэски, он тут же откликался, как бы занят ни был. Но прошло пять минут, а потом – десять, а потом – полчаса, а телефон все молчал. Не было вестей ни от Алексея, ни от Лёки. Инга все это время сидела в кресле, зябко кутаясь в плед и куря сигарету за сигаретой. И когда стрелки настенных часов выстроились в прямой угол, показывая три часа ночи, поняла, что ждать уже бесполезно. Завтра. Завтра будет новый день.

* * *

Его воспоминания были подобны старым фотографиям, пожелтевшим и выцветшим за давностью лет, но с каждым прожитым днем обретавшим все большую ценность. Не проходило вечера без того, чтобы он не доставал «альбом» своих воспоминаний и, бережно переворачивая «страницы», не просматривал всю историю с начала до настоящего дня. Он жил ею. Он выжил в аду благодаря ей и даже сумел подняться из преисподней обратно на землю. Но в то же время именно эта история его сумасшедшей любви и толкнула его в пропасть.

И все же, если бы у него была возможность отмотать ленту жизни назад и оказаться на перекрестке двух дорог, он бы, даже зная, куда ведет этот путь, опять бы выбрал его. Просто без нее, этой девушки, его жизнь стала бы черно-белой и немой, как старое кино.

Он так долго был лишен возможности что-то о ней узнавать, что сейчас с одержимостью маньяка собирал любую информацию. Как набрасывается на еду изголодавшийся человек, так и он накидывался на журналы и газеты, проводил бессонные ночи в Интернете. Девушка стала довольно известной персоной, поэтому найти что-то о ней не представляло труда. Иногда он следил за ней, и слежка наполняла его жизнь смыслом. Жаль, что он полностью не мог посвятить себя этому делу: ему требовалось еще и есть, спать, зарабатывать какие-то деньги. Запросы его были невелики: за пять лет заключения он отвык от роскоши (впрочем, в роскоши он и раньше не жил), только желал, чтобы у него всегда был теплый угол и сытная еда. Крыша над головой у него имелась, пища тоже. И часть доходов он откладывал на свою мечту – профессиональную технику, чтобы получить больше возможностей следить за своей, как он ее называл, богиней. Возвышенное «Богиня» ему нравилось больше, чем ее имя: оно было таким же холодным и режущим, как ее взгляд – еще до того, как он увидел в нем пустоту.

Он мечтал о том, что однажды вновь заглянет в глаза этой девушки и увидит в них страх, мольбу и отчаяние. Грезил о струящихся по ее щекам слезах, и это видение заводило его даже больше, чем оставшийся в памяти запах ее кожи. Он обсасывал и смаковал свою мечту как леденец, играл с нею в кошки-мышки, пьянел от нее, как от опиума, вдыхал ее, подобно табачному дыму, и нежился в ней, как в пенной ванне. Да, черт возьми, он лишь мечтал о том, чтобы она стала простой смертной, а не богиней, спустилась с небес в ад, хлебнула страданий, как и он. Любовь к ней превратила его жизнь в пыль. Она же, наоборот, поднялась ввысь. Несправедливо!

Однажды репортаж в глянцевом журнальчике развеселил его до истеричного хохота. Многое бы он мог предположить, но не это. Его богиня оказалась лесбиянкой! Он катался по полу, держась за живот. Потом, когда приступ прошел, прикрепил вырезку кнопкой на стену и еще долго посмеивался, глядя на статейку и фотографии с какого-то концерта. Пусть он и был убежденным гомофобом, новость принесла ему хорошее настроение. Он понял, что та ночь не только расколола его жизнь, но и от ее тоже отбила важный кусок.

А однополые связи вызывали в нем почти что бешенство… Он считал их ошибкой природы, неверным кодом, сбитой программой, чинить которую бесполезно, нужно лишь удалять, как вирус. Ну что ж, эта новость лишь добавила азарта и желания увидеть девушку поверженной. От первоначального плана похитить ее и подвергнуть физическим страданиям и унижениям он отказался: опыт той ночи говорил, что ничего, кроме пустоты в ее взгляде, он вновь бы не увидел. Играть нужно по другим правилам, на ее поле и ее же методами. Вот тогда он получит то, чего желает! Поняв, что одному не справиться, он нашел человека, которому доверился, как опытному режиссеру. За терпение и маленькую услугу ему пообещали грандиозное шоу. Ну что ж, пора занять место в партере и наслаждаться спектаклем.

* * *

– Лиза, ты мне расскажешь, что случилось?

Спустившись с высокого школьного крыльца вслед за дочерью, Алексей присел перед девочкой на корточки. Обняв ее за плечи, он заглянул ей в глаза. Лиза и любила, и не любила, когда папа вот так с ней разговаривал. Таким проникновенным взглядом он каждый раз надеялся вызвать ее на откровенность, но добивался прямо-таки противоположного эффекта. Лиза тушевалась, отводила глаза, хмурилась и молчала. Ей почему-то во взгляде отца читался укор: мол, опять ты меня, дочь, огорчила. Пусть это и было не так, но Лиза ничего не могла с собой поделать: выдержать взгляд зеленых, как крыжовник, глаз, смотревших, казалось, в самую душу, ей было очень тяжело.

Но одновременно девочка любила, когда папа обращался к ней подобным образом. Его голос выражал искреннее беспокойство, и Лиза в этот момент как никогда понимала, что для отца нет никого дороже ее.

– Что случилось, принцесса? Чего ты испугалась? Валентина Ивановна очень встревожена.

Валентина Ивановна была Лизиной классной руководительницей. Молодая, еще неопытная учительница, недавно окончившая университет, тушевалась в обществе могущественного Лизиного папы и почти до дрожи боялась чем-то огорчить его дочь, так как Алексей Чернов славился не только своим бизнесом, но и крутым нравом. Возможно, узнай Лиза об этом страхе своей учительницы, да еще обладай она другим характером, как-нибудь повернула бы ситуацию в свою пользу. Но для Лизы Валентина Ивановна была авторитетом. Более того, клас-сной руководительницы, казавшейся строгой из-за собранных в пучок волос и больших очков в толстой оправе, девочка побаивалась. Хотя и любила ее.