Медальон Распутина

– А какое конкретно место тебе понадобилось?

– Деревня Таракановка, – поморщился Лебедкин. – Одно название чего стоит…

– Таракановка? – переспросил Еропкин. – А ты, Петя, ничего не перепутал?

– С какой стати?

– А с такой, что Таракановки уже пять лет как нет.

– Что значит – нет?

– То и значит. Нет больше такой деревни. Была, да сплыла. Пять лет назад ее из списка населенных пунктов исключили и электричество отрезали.

– Ты уверен?

– Конечно! У меня бабушка неподалеку живет, в деревне Малые Зяблики. Говорю же, каждое лето ее навещаю. Бабка упрямая, уж мать хотела ее в город переселить, она – ни в какую! Тут, говорит, и помру, где родилась и всю жизнь прожила. Да только она еще всех нас переживет – дай бог здоровья ей! У них в Зябликах тоже всего полторы старухи осталось, но все же, пока есть живые люди, деревня в списке значится, и автолавка по пятницам приезжает, и электричество есть, и даже рейсовый автобус раз в день останавливается. А в Таракановке пять лет как никто не живет… стоят еще какие-то дома заколоченные, без окон, да и те скоро развалятся или сгорят…

– А может, есть еще одна деревня с таким названием? – осведомилась Дуся, которая до того сбегала к Софье Павловне, но ту вызвал к себе начальник, так что разговора не получилось.

– В Подпорожском районе? – переспросил Еропкин. – Я там все деревни знаю. Второй Таракановки нет. Вот Зяблики… Есть Малые Зяблики, есть Большие, а еще есть Верхние Зяблики. А Таракановка всего одна, можете не сомневаться.

Дуся не сомневалась в свидетельстве Еропкина, но все же на всякий случай открыла в компьютере список населенных пунктов Подпорожского района.

И убедилась, что деревни с гордым названием Таракановка среди них нет. Пять лет назад была, а сейчас нет.

– Вот так вот, – сказала она напарнику, – наврала все женушка этому Херувимскому. Я сразу поняла, что ни в какую деревню она не уехала, когда увидела, что почти всю одежду она с собой взяла. Больше тебе скажу – точно она возвращаться не собиралась.

– Да ясен пень! – энергично закивал Лебедкин. – Решила, значит, отвалить куда-то, и единственную ценную вещь с собой прихватила. Потому что если честно, то больше у него и брать-то нечего. Как говорится, с паршивой овцы хоть шерсти клок!

И вот что теперь делать? В розыск ее объявлять? Так прежде нужно от этого придурочного Херувимского заявление получить, что жена его обокрала!

– А когда найдем ее, она скажет, что он ей сам эту штуку дал! На годовщину свадьбы подарил! Или просто взяла, подружкам показать! И вообще, муж да жена – одна сатана, так что где тут кража-то? Да нас, Петя, на смех поднимут!

– Да знаю я! – В отличие от Дуси Лебедкин быстро впадал в уныние и потом долго в нем находился. – Но все-таки что-то делать нужно, потому что этот Херувимский такой склочный тип, будет всюду жалобы строчить, работать не даст.

Порешили поискать сбежавшую жену неофициально, точнее, поискать ее машину. А когда найдут, то поговорить с ней приватно и убедить, чтобы сама со своим муженьком разобралась. Пускай ему драгоценность отдаст, а там гуляет на все четыре стороны.

Обратились к Коле Еропкину, он все всегда про всех знал и имел кучу знакомых везде.

Еропкин был, по словам Дуси, мужчиной обстрелянным, то есть ничего не стал бы делать только за ее улыбку, так что его вызвали в их крошечный кабинет и напоили кофе из Дусиных личных запасов, да еще и выдали полпакета сдобного печенья из близлежащей пекарни. Владелец пекарни к Дусе, по его собственному выражению, неровно дышал и все уговаривал ее сняться для рекламы булочек с корицей.

Сытый Еропкин не подвел, и уже через два часа Лебедкину позвонили и сообщили, что синяя «Шкода» за номером таким-то, принадлежащая Херувимской Екатерине Владимировне, найдена на стоянке, что на улице генерала Карбышева. Камер там рядом нет, но предварительно известно, что стоит машина примерно неделю. Если надо, можно машинку осторожненько вскрыть и посмотреть.

– Поеду! – решил Лебедкин. – На месте посмотрю, а там уж будем думать…

Максим Максимович смел снег со ступенек, поднялся на крыльцо, вставил ключ в замочную скважину. Обычно после большого перерыва ключ поворачивался с трудом, приходилось приподнимать дверь, но на этот раз замок открылся на удивление легко. Как будто его закрыли только вчера, а не три месяца назад.

В доме было еще холоднее, чем на улице. Пока протопишь печку, пока дом хоть немного прогреется… хорошо, что жена не поленилась, приготовила термос с кофе.

Не хотел он ехать на дачу – что там зимой делать, – но жена настояла. Хотела проверить, как там да что… ну, с ней спорить – себе дороже. Опять же, им, как пенсионерам, проезд бесплатный…

Нинель Ивановна вошла в комнату, поставила на пол сумку с продуктами, повернулась к холодильнику…

– Максим! – проговорила строгим деревянным голосом. – Я тебе сколько раз говорила – холодильник нельзя оставлять закрытым! Там, небось, плесень развелась! Теперь мне полдня его отмывать придется… на холоде-то…

– Нинуля, – плаксивым голосом возразил Максим Максимович. – Что ты такое говоришь? Само собой, открыл я этот клятый холодильник! Что же я, не понимаю?

– Открыл, да? А это что? У меня что – глаз нет? Я что – не вижу, когда он закрытый?

– Ну, Нинуля, наверное, он как-нибудь сам захлопнулся! От сквозняка или еще отчего…

– Отчего, интересно? Или я тебе не говорила, что нужно стул приставлять? Приставил бы стул, так никакой сквозняк… а так мне отмывать его придется!

С этими словами Нинель Ивановна открыла дверцу холодильника, на всякий случай задержав дыхание…

И тут же, не издав ни звука, сползла на пол.

– Нинуля, ты что? Тебе плохо? – Максим Максимович кинулся к жене, похлопал ее по щекам. Когда это не помогло, вытащил из сумки бутылку минеральной воды, откупорил, плеснул на лицо жены, приговаривая:

– Нинуля, да что же с тобой… как же я теперь… сюда, небось, и «Скорую» не вызовешь…

Нинель Ивановна хрипло выдохнула, села, вытаращив глаза, уставилась на мужа безумным взглядом и воскликнула:

– Кто эта женщина?

– Что? – пролепетал Максим Максимович удивленно. – Что с тобой? Ты бредишь, Нинуля? – Он проверил рукой лоб жены – нет ли у нее жара. Жара не было.

– И нечего на меня переводить стрелки! – сквозь зубы процедила Нинель Ивановна. – Еще раз спрашиваю – кто эта женщина? И не пытайся меня обмануть!

– Да о ком ты говоришь?

Максим Максимович проследил за взглядом жены, повернулся к открытому холодильнику…

Первым делом ему бросились в глаза лиловые ирисы на желтом фоне. Совершенно неуместные на промерзшей зимней даче.

И только потом он увидел лицо с широко открытыми глазами.

Лицо молодой женщины.

Впрочем, с некоторых пор Максиму Максимовичу казались молодыми все женщины до пятидесяти лет.

На улице Карбышева на стоянке машин было совсем немного – время рабочее, все по делам разъехались, а здесь обычно люди только вечером паркуются.

– Привет! – услышал Лебедкин из ближайшей машины. – Заждались уж тебя.

Из будки показался сторож – немолодой мужичок с кривыми ногами, в старой меховой ушанке, причем одно ухо торчало вверх, как у старого барбоса.

– Чего такое? – недовольно заверещал он. – Машина в угоне, что ли? У меня все дела в порядке.