Мой человек (сборник)

– Давно? – на всякий случай спросила я.

– Вчера! – сказал Илюша. – Мне, Оль, кажется, очень повезло!

– Большие деньги? – уточнила я, хотя по его глазам видела, что речь о другом.

– Большая любовь, Оль, большая любовь. Тебе не понять, но в мире, кроме денег, есть любовь.

Когда Илюша успел стать таким – не знаю. И кому повезло больше – неизвестно. Но уже через год у них родилась Аглая, сводная сестра Мариши. После рождения маленькой девочки Илюша внятно охладел к Марише, это понятно. Но продолжал помогать, иногда ходил с ней в театр или ресторан. Особенно странно мне было, когда Илюша с вечера выкладывал в Сеть свои фотографии с голым торсом и с полуобнаженной молоденькой женой, а утром приезжал повидаться с Маришей. Но я не возражала. Сама я его не вижу уже несколько лет, к нам он не заходит, ждет Маришу у подъезда. Иногда разве что разговариваю с ним по телефону.

Илья иногда вдруг сам звонит и заводит разговоры, цель которых мне неясна. Спрашивает о здоровье, о планах на выходные, о том, все ли хорошо у меня на работе, не обижают ли меня коллеги и начальство, не доводят ли дети. Я никогда не знаю, как отвечать на эти вопросы, потому что рассказывать честно и подробно смысла никакого нет – позвонить в следующий раз он может через полгода, а не отвечать вроде как неудобно – человек интересуется моей жизнью. Не чужой вроде человек, родственник. Я продолжаю ощущать наше родство, ведь у моей дочери – его кровь, его гены.

«У твоего отца юбилей. Тебя тоже приглашают. Приходи, это будет для него сюрприз», – писала Дари в сообщении, которое молча показала мне за завтраком Мариша. Почему сюрприз, мне было неясно. Они только вчера общались по телефону, долго, Мариша подробно рассказывала отцу об учебе, и, как я поняла, Илья очень беспокоился, не устает ли Мариша, хватает ли ей денег, которые он переводит ей на карточку.

Мариша пыталась советоваться со мной – идти ли ей к отцу на юбилей, но я лишь пожимала плечами, не хотела решать за нее. Дочка колебалась-колебалась и решила пойти. Я считала, что это совершенно правильное решение. Ну и что, что она никого там не знает. Она знает своего отца, и это главное.

Подарок мы придумали великолепный, причем заранее, еще не зная, что Маришу пригласят на торжество. Мариша сама сверстала ему на компьютере календарь на следующий год и отпечатала в студии – из фотографий самых красивых минералов, о существовании которых многие даже и не догадываются. На них можно смотреть до бесконечности, как на небо или на воду. Все оттенки золотого, розового, фиолетового, зеленого – в Маришиных любимых камнях.

Я вернулась к Дому литераторов, зашла вовнутрь.

– Закрытое мероприятие сегодня, – заметил охранник, заграждая мне проход в вестибюль. – Вы в какой зал? В большой или в малый?

– На юбилей, – осторожно ответила я.

– Закрытое мероприятие, – лениво прокомментировал охранник. – А во втором зале ничего нет.

– Можно пройти?

– Пригласительный показывайте.

– У меня нет.

Охранник пожал плечами: «Не положено» и отвернулся.

Мимо меня прошла, махнув пригласительным, пара. Он, маленький, кругленький, в смокинге и с блестящей бабочкой, она – в длинном платье, меховой накидке, с крупными бриллиантами, высокой прической, голой спиной аж до копчика, полупрозрачным шлейфом, вколотой в голову диадемой. Как среди таких дам будет выглядеть Мариша, которая взяла с собой сшитое мною платье – прелестное, нежное, цвета сливок, фасон которого я постаралась точно снять у французской кинодивы, но все равно простоватое рядом с такими барынями… Ладно, хоть туфли золотые… На выпускной я уговорила ее купить такие туфли, только потому что Маришина голова была тогда занята предстоящими экзаменами, и у нее не было сил бороться с моей, по ее выражению, скрытой мелкобуржуазностью.

Но главное – как моя дочь будет чувствовать себя в таком враждебном ее убеждениям окружении? Не возьмется вести агитацию и пропаганду и подговаривать официантов все бросить и убежать вместе с ней? Объединяться с мировым пролетариатом и вести борьбу до победного конца, до того момента, пока в мире не останется нищих, у которых шатаются зубы от голода, и богатых, икающих от обжорства.

«Мам… Может, я уйду?» – очень кстати написала мне Мариша, когда я провожала взглядом эту пару, удивляясь своим собственным мгновенно пролетевшим мыслям. «Тут просто ужас. Одни буржуи. Что мне здесь делать?»

«Поздравлять папу», – ответила я.

«За хлеб с маслом?»

«Грубо. Но и за это в том числе».

«Еще за что?»

«За то, что ты есть. Я не буду отвечать на такие странные вопросы».

«Хорошо. Не сердись».

У Мариши замечательный характер, наверное, лучше, чем у меня. Покладистый в меру, в меру задиристый – когда нужно. Это не очень помогает с подругами – их нет. Но в Маришином окружении ни у кого нет надежной верной подруги. Девочки дружат стайками, по интересам, сильно не сближаясь. В основном каждый за себя, для себя, и каждый живет своей жизнью.

Я вышла на улицу, решив немного подождать. Если Мариша еще раз напишет мне паническое сообщение, я соглашусь с ней, и мы вместе уйдем отсюда. Я стала разглядывать афишу Дома литераторов. Концерты, творческие встречи… Давно я не была на концерте. В прошлом учебном году Мариша готовилась к поступлению в МГУ, занималась помногу часов в день, а я ей, чем могла, помогала. Не обременяла домашними заботами, подрабатывала потихоньку, стараясь, чтобы она не догадалась об этом. По моей нынешней специальности подработать очень трудно. Поэтому я искала подработку, где придется.

Я работаю в Доме творчества, веду занятия в «Мастерской природы». У меня занимаются и дети, всех возрастов, и взрослые. Есть семейный клуб по субботам, куда приходят мамы и бабушки вместе с детьми. Подработать я могу, продав какую-нибудь картинку или фигурку из листьев, мха, крупы, шишек. Делать такие вещи люди любят, а покупать чужие изделия – не очень. Поэтому я берусь за другую работу, если совсем не хватает денег.

В прошлом году, когда нужны были деньги на репетиторов Марише, я договорилась на ставку уборщицы в нашем же Доме творчества, и приходила рано утром, пока не появились другие сотрудники, чтобы убраться. Все равно кто-то увидел, узнал, стал косо смотреть, приятельница моя из соседнего кабинета, Татьяна, наоборот, стала звать на чай, подкармливать. Мариша об этом не узнала, благополучно поступила в МГУ, на факультет геологии, как и хотела, на «бюджет». Может быть, она и без репетиторов сдала бы, но я хотела, чтобы наверняка.

Полы у нас на работе теперь моет молодая узбечка, с которой я подружилась, ее двое детишек приходят ко мне на занятия, за одного она даже умудряется платить, второй ходит «партизаном», бесплатно. Нас проверяют редко, и мне очень жалко приятную женщину, которая пытается дать своим детям все, что может. Я не уверена, что мои занятия как-то помогут им в жизни, особенно в Москве. Но вдруг они вырастут и уедут – к себе, туда, где весь год лето и сейчас ничего не растет. Потому что некому поливать и собирать урожай.

Мариша поступила, и мы поняли, что даже зря так переживали. Проходной балл был невысокий, еще ниже, чем в прошлом году, некоторые, поступившие на платное обучение, сдали экзамены на все тройки. Маришин выбор для меня не был сюрпризом, но пока остается загадкой. Я очень рада, что она учится в лучшем вузе страны, да еще и в главном здании. Я училась на биофаке, тоже на Ленинских горах, но наш корпус был на земле, отдельно, чуть в сторонке, напротив Ботанического сада МГУ. Я пять лет ходила и смотрела на главное здание, и великолепное, огромное устремленное ввысь строение всегда было для меня символом науки – в лучшем смысле этого слова. И теперь там учится моя дочь.

Мариша больше всего на свете любит красивые минералы. Может часами рассматривать их картинки, читать описания. Рационального объяснения этому у меня нет. Возможно, кто-то из предков занимался самоцветами – искал, добывал или обрабатывал… Я знаю, что часть наших очень дальних родственников живет на Урале. К сожалению, таких дальних, что найти их невозможно.

Я предлагала Марише подумать о каком-то более реальном образовании – не экономическом и юридическом, конечно, но, например, получить профессию инженера-строителя. Дома и дороги люди будут строить всегда, при любом режиме. А в своей любви к минералам можно было бы ограничиться коллекцией бус, которые у нее скопились, потому что когда у ребенка есть явно выраженное хобби, с подарками все просто. Все без исключения дарили и дарят Марише бусы, браслеты или минералы на подставке. Я всерьез предлагаю даже подумать ей о выставке – чего только у нас дома нет. Маришины минералы занимают целую стену – четыре полки длиной полтора метра.

После развода с Илюшей через некоторое время мы продали двухэтажную квартиру и переехали в более скромную, в хорошем зеленом дворе. За нее не нужно было столько платить в месяц, и из ее окон не был виден Илюшин новый огромный белый катер, на котором он теперь катает молодую жену.

Теперь, правда, нас обещают выселить в промзону, где построены страшные чудовищные коробки, сорокаэтажные, чьи окна смотрят в другие окна, потому что коробки как будто сложены вовнутрь себя, а также на магистральную трассу, на карьеры с песком и на… тюрьму. А в нашем дворе будут строить малоэтажное «элитное» жилье. Мариша с трудом проходила курс обществознания в одиннадцатом классе, где приходилось изучать «типы элит», зазубривать преимущества «рыночной экономики», а попросту капитализма, который Мариша отрицает.

Я пыталась понять, что это – раннее политическое сознание вдруг проснулось у моего ребенка, или просто обычный юношеский протест против того, что объявлено нормой на сегодняшний день? Пока пыталась, вдумываясь, вслушиваясь в то, что она говорит, как-то незаметно прониклась ее идеями и сама. В моем обиходе появились новые слова и понятия, и, главное, как-то постепенно стал меняться и сам взгляд на происходящее вокруг меня. Не учат яйца кур, но точку зрения меняют… Покатилось твое яичко в сторону, ты, пока за ним бежал, на все по-другому посмотрел, курятник свой издалека увидел…

Иногда мне кажется – вот будь у меня сын, всё было бы по-другому. Не ушел бы так легко Илюша. Не смог бы развернуться, сказать «Пока!» и зажить своей, новой жизнью. Но с сыном мы вряд ли бы так дружили, как с Маришей. Дружить-то мы дружим, а отправилась ведь она на юбилей одна… А как бы поступил сын?

Мне не дает покоя, что меня не пригласили. Ведь я бы и не пошла! Хоть бы Илюша сказал: «Я жизнь нашу помню, выкинуть ее из памяти не могу, но, ты понимаешь, неудобно, если ты придешь… А я рад бы был тебя видеть…» Я все это придумываю, никогда бы Илья так не сказал. Но именно сегодня мне почему-то все вспоминается и вспоминается наша с ним жизнь. Я ничего не понимала и не видела, жила внутри своей любви…

Я остановила самоедские мысли. Погода – волшебная. Не промозгло, не дует, не капает. Но довольно прохладно, и поэтому есть, чем дышать, – диоксид водорода, который извергают тысячи машин в центре, поднимается выше – к небу, на сороковые этажи, где меня нет и никогда не будет, я так далеко от земли жить не могу. Если будут переселять насильно, я лучше уеду в Подмосковье, в такую же пятиэтажку, но просто подальше от Москвы.

Чувствуется запах прелых листьев. Москва – сказочный город. Сказочки бывают разные, и страшные в том числе. Например, японские. Или наши, Афанасьевские, целый цикл сказок – страшный, со смертями, восставшими покойниками, беспокойными и опасными…

И пошла я прочь от Дома литераторов. Нечего мне тут делать. Стоять, как нищенке, и думать о том, как быстро прошли пятнадцать лет моей молодости и единственной в жизни любви? О том, что все это было как страшная сказка – начиналось хорошо, а в конце всех съели или убили, разрезая по кусочкам и бросая эти кусочки в огонь? Особенно мелко нарезали сердце…

Я заставила себя смотреть по сторонам. Когда я еще буду так без особой цели гулять по вечерней Москве в центре? Ведь здесь стало так красиво. Осень, темнеет рано, уже включили свет. Ночная подсветка меняет привычный облик города. Днем видно, что многие здания обшарпаны, окна разные, что-то надстроено наверху, по-московски, как водится, – безалаберно. Но сейчас так красиво были высвечены повторяющиеся архитектурные красоты, излишества, украшения, что я не узнавала привычные места.

Что-то пролетело перед глазами, и я не поверила. Первый ранний снег… Как рано в этом году… Разве бывает снег в сентябре? Да, бывает… Земля Скифия, как писал Геродот, где полгода зима, морозы и летают перья в воздухе. Снег, который всегда выпадает внезапно, есть символ переменчивости и суровости нашего края. В городе, если успеваешь правильно одеться с утра (чего не скажешь сейчас обо мне…), почти забываешь об этом, а попробуй пережить зиму без горячей воды, электричества и газа, сразу поймешь, почему европейские народы не очень-то и хотели осваивать эти бескрайние просторы, а все кучковались на небольшом участке суши, где зимой плюс семь, а лето долгое и стабильно жаркое, а не по вдохновению, как у нас.

На моих глазах снег укрыл листья, землю, все мгновенно стало белым… Пока ведь не насыпают реагенты – никто не ждал снега в это время… Как бы жить так, чтобы не думать о Геродоте, реагентах, европейцах, завистливо заглядывающихся на нашу огромную карту, забывая по малограмотности о том, где проходит линия вечной мерзлоты… Не думать о серьезных тягомотных вещах, неразрешимых, угнетающих, рисовать на снегу бабочек, ходить на фитнес для взрослых, упиваться чужими страстями по телевизору или мечтать о своих. Мечтать, вспоминать о любви, которая была или только казалась…

Как Илюша не любил подобных разговоров! В юности, наверное, мы говорили обо всем подряд. Как-то трудно теперь это восстановить в памяти. Но со временем он стал одергивать меня: «Не порть настроение себе и мне!..» И я понимала, что он прав. Он прав просто потому, что он мой человек. Я ведь выбрала себе такого человека, которого буду любить больше себя. Кажется, в этом и заключается любовь.

Думая, вспоминая, разглядывая красоты ночной Москвы, я прогулялась по Тверскому бульвару, жалея лишь о том, что нет со мной сейчас Мариши, не разделить впечатлений. А без этого они сворачиваются, скукоживаются – удивительное свойство. Поэтому тянешься за камерой, чтобы потом кому-то еще показать то, что так порадовало тебя.

Я пошла было к метро… да взяла и вернулась на Большую Никитскую. Зачем? Сама не знаю, ноги повели. Я подумала – дойду до консерватории, посмотрю, что там… Сто лет не была в консерватории. Тем более одна. С маленькой Маришей мы выбирали концерты ей по силам, чтобы не было скучно. Мариша привыкла постепенно к классической музыке, даже полюбила ее. Только времени теперь на концерты не хватает. А одна я пока ходить никуда не привыкла. Надо приучаться! Это я поняла сегодня, глядя, как дочка уверенно идет туда, куда пригласили ее одну, без меня.

Всё, любящая добросовестная мать, хватит, ребеночек вырос… Приучайся теперь быть одна. Заводи себе кота или собаку. Попугая, хомяка… Нет, пожалуй, с хомяком это я перебрала. Надо такое животное, чтобы с ним можно было разговаривать. Мужчину, например, хорошего, неболтливого, похожего на Илюшу – в молодости, не сейчас…

Я улыбнулась собственным резвым мыслям. И с чего бы моим мыслям быть такими? Сама-то бреду еле-еле… Взглянула на часы – без трех семь, постояла у памятника Чайковскому, глядя, как люди спешат на концерт. Афиш много, не поймешь, что сегодня, у входа висит афиша концерта знаменитого певца, который будет только через две недели.