Маленький Марс

Маленький Марс
Наталия Экономцева

«Когда он умер, все его системы жизнедеятельности продолжали работать, как часы. Фейсбук обновлялся каждые двадцать четыре часа, на научных сайтах появлялась информация о последних исследованиях, и ни одно стоящее письмо, пришедшее на адрес электронной почты, не оставалось без ответа. Он давал интервью по телефону и комментировал новостные ленты друзей. Он писал статьи для уважаемых научных журналов и раз в три года сдавал в печать монографии.

Мы не собирались превращать его в виртуальную мумию – по крайней мере, сначала. Просто решили: раз уж полтора года нам удалось держать в тайне, что он умирает от той самой болезни, лекарство против которой с переменным успехом разрабатывал почти два десятка лет, почему бы нам не подождать несколько дней? Всемирная ассоциация здравоохранения вот-вот должна была принять решение о фантастически крупном гранте на новые исследования. Разве разумно было объявлять о его смерти в такой момент? Так что мы просто заморозили его тело и запечатали криокамеру. Именно так он и просил поступить – на тот случай, если мы все же закончим работу над чудодейственным препаратом и сможем привести в чувство его создателя. Он так и сказал: «Привести в чувство». Как будто у него когда-то были чувства, если не считать фанатичную любовь к микробам и бактериям…»

Наталия Экономцева

Маленький Марс

Пока он занимался ерундой

Когда он умер, все его системы жизнедеятельности продолжали работать, как часы. Фейсбук обновлялся каждые двадцать четыре часа, на научных сайтах появлялась информация о последних исследованиях, и ни одно стоящее письмо, пришедшее на адрес электронной почты, не оставалось без ответа. Он давал интервью по телефону и комментировал новостные ленты друзей. Он писал статьи для уважаемых научных журналов и раз в три года сдавал в печать монографии.

Мы не собирались превращать его в виртуальную мумию – по крайней мере, сначала. Просто решили: раз уж полтора года нам удалось держать в тайне, что он умирает от той самой болезни, лекарство против которой с переменным успехом разрабатывал почти два десятка лет, почему бы нам не подождать несколько дней? Всемирная ассоциация здравоохранения вот-вот должна была принять решение о фантастически крупном гранте на новые исследования. Разве разумно было объявлять о его смерти в такой момент? Так что мы просто заморозили его тело и запечатали криокамеру. Именно так он и просил поступить – на тот случай, если мы все же закончим работу над чудодейственным препаратом и сможем привести в чувство его создателя. Он так и сказал: «Привести в чувство». Как будто у него когда-то были чувства, если не считать фанатичную любовь к микробам и бактериям.

Он давным-давно развелся с женой, его родителей вполне устраивали регулярные денежные переводы и не слишком регулярные звонки через скайп, а друзей у таких, как он, не бывает. Первые два месяца мы очень боялись, что на пороге появится кто-то, кому нельзя будет отказать в личной встрече. Но желающих повидаться с ним не оказалось. Дверь криокамеры осаждали только микробы и бактерии, но тут уж мы были начеку.

Мы научились виртуозно передавать его голос, изображение, манеру говорить и писать. Он давно уже сам не участвовал в создании книг и статей, а в последний год перед смертью почти не интересовался тем, что происходит в лаборатории. Так что мы привыкли справляться без него. Мы с успехом заменяли личные встречи видео-конференциями и отправляли на симпозиумы полномочных представителей нашего центра с такими феноменальными докладами, что ни у кого не возникало сомнений в их авторстве.

Мы потихоньку добавляли ему седых волос и тонких морщинок у глаз, и он взрослел, как и все остальные. Но все же немного медленнее, и это давало лишний повод биографам и журналистам говорить о том, что любимое дело и вдохновение – лучшие средства для продления молодости. В ответ на такие пассажи у него в фейсбуке появлялось несколько ироничных смайликов и фото на фоне пробирок. Мы сделали ему короткую стрижку и из дурацких старомодных костюмов переодели в джинсы и льняные рубашки, что очень шло к его мужественным скулам и подтянутой фигуре – зря он отказывался от этого при жизни. Он организовал благотворительный фонд и начал деньгами поддерживать тех, кого пока не могло спасти его многообещающее лекарство.

Через три года после смерти он впервые попал в рейтинг самых привлекательных мужчин журнала People, а через пять оказался в списке самых богатых людей журнала Forbes. Женщины сходили по нему с ума, и чтобы охладить пыл преданных поклонниц, мы решили его женить.

Вскоре мы выдали за него чернокожую топ-модель, которая располнела и решила уйти в тень под благовидным предлогом. Молодожены поселились в собственной усадьбе на небольшом островке в Индийском океане. Забор вокруг имения был выше, чем все прибрежные скалы. В фейсбуке теперь появлялись фотографии гибкой чернокожей красавицы и подтянутого ученого с проседью в волосах.

Мы не растерялись, даже когда топ-модель заговорила о детях. Мы просто разморозили образцы спермы, взятые еще до того, как болезнь достигла угрожающей стадии, и провели оплодотворение в пробирке. В следующие шесть лет у него родилось трое детей с кожей цвета молочного шоколада.

Осложнений не возникло, даже когда ему присудили Нобелевскую премию. Мы написали витиеватое письмо, в котором говорилось, что в работе нашего ученого наметился радикальный прорыв. Не удивительно, что в такой момент он не может отвлечься от исследований даже ради получения самой престижной в мире награды. Мы смонтировали трогательное видео-обращение.

– Я признателен, что вы оценили мои заслуги, – говорил он, проникновенно глядя в камеру. – Но главная награда для меня – это возможность спасти сотни тысяч жизней во всем мире. Надеюсь, вы поймете мое отсутствие на церемонии вручения.

Сотрудники Нобелевского комитета это поняли, и круглая сумма поступила на его счет. Одну треть мы сразу отправили его родителям, другую – чернокожей красавице, а остальное поделили между собой. Как известно, когда участвуешь в очень крупной и дорогой афере, главное – не жадничать.

Мы даже устроили ему разговор с президентом – через скайп, разумеется. Президент был немногословен и приветлив, а наш ученый – разговорчив и польщен. Они попрощались, очень довольные друг другом.

Между тем, дети с кожей цвета молочного шоколада подрастали, и не за горами был тот момент, когда они стали бы задавать неудобные вопросы. Где, к примеру, тот мужчина, который часто появляется вместе с ними на фотографиях? И откуда, скажите, взялись эти фотографии в сети, если он никогда не гулял вместе с ними по пляжу? Нам нужно было либо окончательно его убить, либо вернуть к жизни – других вариантов не оставалось.

Мы трудились, как проклятые. Работа в лаборатория не останавливалась ни на минуту. Сотрудники нашего центра чаще спали в креслах подсобки, чем дома в кроватях. И наконец, лекарство, над которым он так долго работал, было готово. Мы распечатали криокамеру и начали процедуру размораживания. Каждый день мы повышали температуру его тела на один градус Цельсия, и через семь с половиной месяцев довели ее до нуля. Мы подключили систему искусственной вентиляции и ввели ему сыворотку для регенерации и созданное лекарство. Его сердце заработало на третий день, на пятый он открыл глаза, а на сороковой – сел в кровати, потребовал ноутбук и принялся читать новости. За те десять лет, что он провел в криокамере, информации накопилось немало.

А следующей ночью он пропал. Его состояние было стабильным, и мы наконец-то разошлись по домам, чтобы выспаться в собственных кроватях. Утром, когда мы вернулись в центр, его комната была пуста. Мы бросились с лабораторию, в восторге от того, что он вновь заинтересовался исследованиями, но там его тоже не оказалось. За день мы перевернули с ног на голову всю страну, чтобы выяснить только одно: накануне ночью он вылетел в Европу на частном самолете из крошечного аэропорта. Мы связались с каждым мало-мальски известным ученым в каждой стране, помеченной на карте, но все было безуспешно. Он не выходил на связь ни с физиками, ни с химиками, ни с биологами. Слухи уже стали просачиваться в прессу, когда нам позвонил управляющий из усадьбы на острове в Индийском океане.

Мы нашли его в занюханной рыбацкой деревушке на берегу океана. Наш ученый сидел на большом черном камне, одетый в дурацкие шорты и гавайскую рубашку. Рядом с ним на скалах растянулись его дети из пробирки с кожей цвета молочного шоколада. Перекрывая шум волн, он рассказывал им по-русски про микробов, а дети, которые ни слова не знали на его родном языке, от души хохотали и мелками рисовали на камнях кривых сороконогих козявок. Располневшая, но все еще очень красивая женщина, которая в прошлой жизни была фотомоделью, потягивала из скорлупы кокоса мятный коктейль. А из ближайшего домика доносился запах пирожков с яблоками и звон посуды – там его родители уже накрывали на стол.

Он махнул на нас рукой, как будто заметил назойливую муху, и вернулся к своим козявкам.

Мы тихонько ушли с пляжа, сели на самолет и вернулись домой. В конце концов, мы уже очень давно научились справляться без него. Регистрация лекарства и сыворотки для регенерации – это очень непростой процесс. И пока он занимался ерундной, кто-то должен был спасать сотни тысяч жизней.

Маленький Марс

Когда он постучал ко мне в дверь, на улице лило, как из ведра. Он стоял на крыльце – влажные рыжие волосы свернулись колечками, белый скафандр слабо светится в темноте, в руках здоровенный серебристый шлем, на губах смущенная улыбка. Не знаю, промокают ли под дождем скафандры, но за шиворот ему наверняка натекло порядочно.

– Извините, что беспокою вас так поздно… Похоже, во всем городке только в вашем доме не спят и горит свет. У меня там аварийная посадка, – он неопределенно махнул рукой в сторону леса. – Шаттл залило, резервные батареи промокли и нет возможности связаться с центром. Даже телефоны разрядились… Летаем в космос, а в обыкновенный дождь становимся беспомощными, как дети! Вы разрешите от вас позвонить?

Я разрешила, и он прошел в дом. Положил на полочку перед зеркалом шлем, поставил перед дверью серебристые ботинки с толстой рифленой подошвой. Я принесла ему телефон.

– Алло, центр? Это номер 2475, у нас аварийная посадка, передаю координаты…

Когда он собрался уходить, дверь жалобно скрипнула.

– А что это у вас с дверью?! – возмутился он. – Несите сюда масло, я сейчас все исправлю.

Пока он разбирался с петлями, я поставила на кухне чайник, достала из шкафа мед и печенье. Он задержался, чтобы выпить со мной чаю, потом остался на ужин, а потом и на завтрак.

Дождь, почти не переставая, лил целую неделю, промокший передатчик не подавал признаков жизни, даже телефонные звонки теперь оставались без ответа, а помощь все не приходила. За те семь дней, что мы провели вместе, мой дом совершенно преобразился. Мой гость прикрутил разболтавшиеся ножки стола. Поменял во всех комнатах обычные лампочки на мерцающие серебристые светодиоды, которые достал из своего космического рюкзака. Починил две кривых ступеньки на крыльце. Вставил в окно новое стекло. Заменил испорченные черепицы на крыше, прочистил систему отопления и идеально ровно покрасил забор в нежно-голубой цвет.

– Точно такого же цвета деревья на Маленьком Марсе, – мечтательно сказал он, когда небо на пару часов прояснилось и на закате мы любовались результатом его трудов.

О Маленьком Марсе – таинственной космической колонии – ходили сплетни и легенды, но мой гость был первым из знакомых, кто действительно видел эту планету.

– Планету так назвали, потому что по размеру она чуть больше Луны, а почва и горы там такие же красные, как на Марсе. Еще там желтая трава и нежно-розовые реки, а море такого глубокого красного цвета, что на восходе кажется огненным. Но на самом деле оно совсем не горячее! Наоборот! Оно прохладное и сладкое на вкус, – мечтательно рассказывал мой гость, и его глаза наполнялись печалью. – Там цветы высотой с пятиэтажный дом, а деревья еще выше. Там голоса птиц похожи на звучание органа, бабочки светятся в темноте и совсем нет хищников. Представляешь – на целой планете ни одного!

Он рассказывал мне о глубоководных рыбах, которые понимают человеческую речь, о прозрачном воздухе, аромат которого напоминает восточные благовония, о сказочно красивом закате, когда огненное море залито золотым сиянием солнца.

Удивительно, но планета, которая идеально подходит для жизни, была буквально под носом у ученых – каких-то два месяца полета – а открыли ее только недавно. Он говорил, что звучание космоса одновременно похоже на музыку и на хор из тысячи голосов. Что невесомость лишает человека не только массы тела, но и груза любых бесполезных забот. И что тот, кто ни разу не испытал этого удивительного чувства, попросту прожил свою никчемную жизнь зря.

На восьмой день небо прояснилось, дождь перестал, и передатчик наконец-то ожил. Мой гость надел свой просохший скафандр и взял в руки шлем. В дверях он крепко прижал меня к себе, и гладкая на ощупь ткань его космического костюма странно зашуршала.

– Не скучай, – сказал он и поцеловал меня в нос.

Через две недели он снова отправлялся в полет, но сразу после Нового года собирался ненадолго вернуться на землю. И тогда опять непременно заглянет на огонек. На прощанье он дал мне серебристую карточку с адресом электронной почты и своим операторским номером.

– Если захочешь со мной связаться, пиши, – шепнул он. – Телефоны на Маленьком Марсе, разумеется, не работают, но почту мы время от времени проверяем. Я отвечу, как только будет возможность.

И он вышел за дверь, которая закрылась за ним без единого звука – петли-то смазаны на совесть. Я смотрела, как в темноте он легко шагает по заснувшему городку в сторону леса, где его уже ждал прибывший на помощь отряд космических техников.

Я написала ему сразу после Рождества, когда до рождения нашего малыша оставалось не больше трех месяцев. К письму я приложила фотографию, сделанную во время узи-обследования – маленький мальчик в своем собственном крошечном океане, с трогательными тоненькими пальчиками и на удивление гордым профилем. Ответ пришел очень быстро – уже через несколько минут на экране компьютера засветился сигнал о новом сообщении.

«Спасибо, что обратились в программу волонтеров „Маленький Марс“, – говорилось в том письме. – Ваша заявка зарегистрирована под номером N1708. Наш оператор свяжется с вами в течение трех рабочих дней, чтобы прояснить детали».

Оператор действительно связался со мной через три дня. Он понятия не имел о высоком рыжеволосом космонавте с операторским номером 2475, который полгода назад совершил вынужденную посадку в лесу, неподалеку от нашего городка. Но мне предложили заполнить анкеты, пройти интервью и стать частью удивительного покорения новой планеты, о котором наверняка будут писать в учебниках. Беременность не являлась противопоказанием для космических перелетов – в шаттлах сейчас такие комфортные условия, что за здоровье малыша можно не опасаться.

Я подумала и согласилась. В конце концов, отыскать высокого рыжеволосого капитана на Маленьком Марсе будет гораздо проще, чем на огромной Земле. На всякий случай я спрашивала о нем каждого, кого встречала во время подготовки к полету, – инструкторов, врачей, психологов и даже секретарей в приемной. Они разводили руками, иногда смущались и опускали глаза, но никто из них не знал, как связаться с капитаном под номером 2475. Может быть, я встречу его на Маленьком Марсе? Все может быть, но точно утверждать невозможно.

Надо мной сжалилась только молоденькая девушка, которая регистрировала меня на рейс.

– Милочка, – быстро прошептала она, перегнувшись через стойку, – вообще-то правила запрещают давать нам подобную информацию до полета, но я считаю, что в вашем положении нужно знать наверняка.

И она выразительно посмотрела на мой округлившийся живот.