«Чудит»

Послал сторожа с письмом к Ивану Епинетовичу с приглашением на вечер. На доктора надежда была плоха, вообще все как-то не вытанцовывалось.

Сторож Ивана Епинетовича дома не застал. Белов направился к лесничему, а у меня навернулись кое-какие дела в конторе, от которых освободился только к вечеру и, не заходя к себе, пошел прямо в директорский дом.

К удивлению моему, застал я там довольно большое общество: фельдшерицу, лесничего, аптекаря с женой, штейгера с сестрой, Ивана Епинетовича, моего Белова и, что окончательно сразило меня, химика Собакина, и супруга Марья Петровна с ним. Их, оказывается, привел Белов.

Накормила нас Евгения Николаевна на славу. Ужин был холодный, всякие там заливные и прочие штуки.

Словом, отлично. Шампанское, как говорится, лилось рекой.

Хозяйка была весела и любезна. Извинялась, что прислуги нет:

– Чуть стало смеркаться, накрыли на стол и сбежали. Я, конечно, не отрицаю, что в доме творится что-то неладное, но не боюсь.

Гости, по-видимому, очень приятно провели время, но после ужина стали как-то нервничать и просили граммофона не заводить, так как о нем очень враждебно поговаривали приисковые татары и башкиры.

Фельдшерица скоро ушла – ей действительно нужно было в больницу. За ней поднялась аптекарская чета, а с ними и Собакины – им было по дороге. Словом, к половине двенадцатого из гостей остались только мы с Беловым.

– Может быть, и вам хочется уйти? – лукаво спросила хозяйка. – Вы не стесняйтесь, я ведь не боюсь и одна остаться.

Но мы высказали твердое намерение просидеть до утра.

– Ну, знаете, – засмеялась хозяйка, – вы сидите, если хотите, а мне, откровенно говоря, хочется спать. Да и вам скоро надоест сидеть. Поэтому предлагаю одному из вас лечь в кабинете брата, а другому – здесь, на диване. Сейчас принесу вам пледы и шубы. Укройтесь как следует и спите.

Мы так и сделали. Револьвер свой я вынул и положил на столик около дивана.

Сначала прислушивался. Потом заснул.

Вдруг чувствую – дергает меня кто-то за плечо. Вскакиваю – Белов. Бледный, глаза выпучены.

– Слушайте, – говорит. – Слышите?

Минута молчания, и вдруг дикий вой, протяжный, хриплый, пронесся в воздухе и замер.

Мы бросились к дверям.

В конце коридора, у двери в кухню, стояла Евгения Николаевна.

– Вы слышали? – спросила она. – Я не могла оставаться в своей комнате. Там еще страшнее. Пойдите туда сами, послушайте.

Мы кинулись в ее комнату. И едва вошли – тот же дикий вопль пронесся над нашими головами. Белов схватил меня за руку. Он весь дрожал.

– Я сбегаю… за полицией… приведу сторожей… – На него смотреть было жалко.

Вой стих. Евгения Николаевна подошла к нам.

– Какой ужас, – сказала она.

Но самой этот ужас как будто нравился. Глазки у нее блестели, лицо было оживленное и ничуть не испуганное.

– Надо сейчас же осмотреть весь дом, – решил я. – Где ключи от столовой?

– Брат увез.

Мы поколотили по двери, конечно, без всяких результатов. Замок был прочный. Хозяйка притащила даже из кухни топор.

Пока она ходила за топором, вой раздался снова. Когда пришла – смолк. Я это заметил.

Между тем Белов неожиданно исчез. Я слышал, как хлопнула входная дверь. Ну, думаю, и бог с ним.

– Я кое-что придумал, – сказал я Евгении Николаевне. – Что? А вот сейчас увидите. Принесите, пожалуйста, для начала кухонное полотенце.

Она удивленно подняла брови, однако тотчас же пошла в кухню. Я тихонько прокрался за ней.

И только она завернула за угол коридора, как снова по всему дому раздирающий душу вопль.

Я этого и ждал.

У самой двери в кухню стояла Евгения Николаевна и тянула шнурок огромного вентилятора, построенного покойным голландцем по африканской системе.

– Подождите, – сказал я, – вы слабо тянете. А ну-ка, я сам.

Она даже подпрыгнула от неожиданности. Потом схватила меня за руки, закружила, завизжала и хохотала, хохотала до слез.

Я выдержал, когда она поуспокоится, увел ее в гостиную и очень серьезно объяснил ей всю опасную глупость ее поведения. Рассказал о брожении среди рабочих, о злобе башкир, о том вреде, который она всей этой историей принесла брату, и как трудно будет снова все наладить. Рассказал и о «говяжьем бунте» и грозящих мне неприятностях с татарами.

Она присмирела.

– Как же теперь быть? Мне и в голову не приходило, что здесь все такие идиоты. Но – что это? Слышите?

Какой-то ровный стук, словно как бы от пишущей машинки. Откуда? Со стороны запертой столовой.

– А это что за фокусы? – холодно спросил я.

Но она была совсем растерянная и крепко вцепилась мне в руку.

Я отстранил ее.

– Ну, это мы сейчас узнаем.

Я быстро схватил со стола револьвер и выбежал в коридор, и остолбенел.

Дверь в столовую была распахнута настежь.

Я вбежал в темную комнату.

Высоко у стены под самым потолком пылали какие-то огненные зубы и что-то стучало, трещало…

– Я стрелять буду!