– Мы так не договаривались. Мне домой пора! Куда ехать&то?..
– Прямо! – Старик шлепает на приборный щиток банкноту и снова набирает номер.
18. Театр. Балет. Ложа. Респектабельному господину телохранитель подает телефонную трубку. Господин отходит в глубину ложи:
– Что-о? … Он кретин!.. А Буба? … А Ракита?.. Так а я что могу? … Мне нельзя ввязываться, он же из новых, из беспределыциков, кого он послушает?!
Отключившись, задумчиво произносит:
– Большой войной пахнет.
19. Телефон безответно звонил и у главаря, и у иглотерапевта, и в квартире старика.
И сейчас: огромный ночной город в огнях, по нему движется машина, и в ней звучат сигналы набираемого стариком номера.
20. В ободранной хавере – внешне бомж, лысый, в майке. И двое бойцов. Звонит телефон. Боец кивает. Хозяин берет трубку:
– Я. … Конечно приезжай. … Никого.
Боец одобрительно кивает.
– Сколько?! – поражается хозяин. – Тридцать штук?! Откуда же прямо сейчас?..
Другой боец делает сурово-утвердительный жест.
– Слушай, я забыл, у меня как раз один долг лежит, – радостно говорит хозяин. – Так что порядок. Я тебя внизу встречу.
21. В машине старик – хозяину:
– На бензозаправку.
Тот резко тормозит в закоулке, выскакивает, вытаскивает наружу кресло сзади и перетаскивает в него сопротивляющегося старика:
– Прости, отец родной… Христа&Бога ради… это без меня… Жена без работы… родителям лекарства нужны… что дети без меня делать будут.
– Тысяча баксов, – говорит старик.
– На что мертвому деньги… тут этим пахнет… На, забери, ничего я с тебя не возьму.
– Я твой номер помню, – с угрозой говорит старик.
Хозяин машины выхватывает у него радиотелефон и давит ногой:
– Прости… так оно спокойней будет… Не держи зла, отец родной, всем жить надо… желаю тебе удачи.
Прыгает в машину и уезжает.
Старик остается один в кресле в ночном переулке.
22. Саркастически хмыкает. Поднимает воротник. Закуривает. Включает электромоторчик кресла и едет по пустынному ночному тротуару.
– Бакланьё… обшустрились… – цедит он.
Уже глубокая ночь, окна черны.
23. Скрипка ведет Первый концерт Мендельсона.
Портреты великих музыкантов на стенке.
Это играет толстый подросток лет четырнадцати, лицом еще мальчик. Лицо старательно и вдохновенно.
Обычная хрущоба, бедная и аккуратная.
– Гошенька, кончишь заниматься – и сразу спать. – Его мать, усталая серенькая женщина, надевает плащ. – Завтрак на столе. Картошку разогрей!
Целует и идет к двери:
– Я ушла. Закройся.
24. Работницы ночной смены втягиваются в проходную фабрики.
Вдруг одну из них окликают:
– Здравствуй, сестрица.
Это наш старик в кресле скупо улыбается из темноты Гошиной маме.
– Ты?! – Она ошарашена.
– Да, многие удивляются, что я еще жив, – хмыкает старик.
– Сколько лет прошло…
– Никакой арифметики, никаких мемуаров.
– Почему здесь? Что тебе нужно? братец…
– Старость… – вздыхает старик. – Должок решил отдать. – И протягивает ей деньги.
– Что – как тогда?
– Да ну… я уж двадцать лет, как завязал.
– Я ничего не хочу о тебе знать! – Она его боится. – Мне на смену пора!
– Ну, возьмешь больничный…
25. Утро в ее квартире. Сидят со стариком на кухоньке. Лицо сестры разнежено воспоминаниями и надеждами.