Святое дело

Святое дело
Михаил Георгиевич Серегин

Праведник #6
Бизнес и криминал часто идут рука об руку не только в мегаполисах, но и в маленьких уютных городках, вроде Усть-Кудеяра. Но финансовые бонзы с автоматами не знали, кто выйдет с ними на бой, ведь священник Василий в свое время прошел суровую школу спецназа.

Михаил Серегин

Святое дело

Часть первая

Эта история началась в тот день, когда отец Василий познакомился с Марией Петровной. Священник как раз вышел во двор своего дома и даже зажмурился от ударившего по глазам ослепительного солнечного света. Густой влажный жар тут же осел у него на лице мелкими капельками пота.

– Мама родная, – пробормотал он. – Ну и пекло!

Прямо перед ним на мощенную бетонной плиткой площадку тяжело приземлилась сорока – клюв распахнут настежь, крылья бессильно опущены вниз. Священник звонко хлопнул в ладоши, но сорока и не подумала пугаться, а лишь осуждающе повела в его сторону круглым черным глазом и враскачку, как заправский моряк, побрела к сараю, в тенек.

Это лето в Поволжье выдалось настолько жарким, что даже листва начала осыпаться на истекающий блестящим гудроном, зыбкий, как плавленый сырок, асфальт еще в июле.

Отец Василий осмотрел округу сквозь бойницы прищуренных век и заметил бредущую к нему от дороги толстую тетку в белом. В том, что она идет к дому городского священника, не было никаких сомнений: здесь, в маленьком частном микрорайоне, расположенном на самой окраине Усть-Кудеяра, стояло всего-то восемь коттеджей, из них четыре недостроенных.

Да и к кому еще можно было отважиться идти в такую жару? Все нормальные люди попрятались по домам и, обрызгивая полы и стены, постели и коврики водой, отпаивались холодным кислым квасом. И лишь рано поутру да поздно вечером бедные устькудеярцы отваживались покинуть спасительные стены домов, и то лишь для того, чтобы сходить в булочную. Так что можно было смело утверждать: гостья идет к нему, и по весьма важному делу.

Священник невольно поморщился. Мысль о том, что ему, возможно, придется отпевать покойника где-нибудь в маленькой душной комнатке среди истекающих потом родственников, вызывала страдание. Но делать нечего, если надо, он поедет.

Тетка с явным усилием преодолела последние пятьдесят метров, прошла сквозь распахнутые настежь металлические ворота и подошла к крыльцу. Отец Василий пригляделся и встревожился: на бедной бабе лица не было.

– Что с вами? – Придерживая полы рясы, он стремительно спустился с крыльца и взял тетку под руку. – Пройдемте в дом…

– Помогите, батюшка, – просипела она. – Сил моих больше нет терпеть…

Священник помог тяжеленной тетке подняться по ступенькам, затащил в кондиционированную прохладу прихожей и провел в гостиную.

– Присаживайтесь…

– Батюшка, помогите, – еще раз взмолилась женщина, и отец Василий вдруг понял, что она еще достаточно молода – лет сорок, не больше… Просто была она женщиной из народа – обычной и незамысловатой, как стальной половник, и бесконечно далекой от всех этих новомодных изысков типа шейпинга, лифтинга и, как его?.. Кажется, дриблинга…

– Ну? Что у вас стряслось? – поинтересовался отец Василий.

– Ой, – тяжело вздохнув, покачала женщина головой и вдруг тихонько завыла: – Грех-то какой, господи!

– Оленька! – крикнул священник. – Принеси-ка нам водички!

* * *

Вытянуть из гостьи суть происшедшего несчастья удалось не сразу, тетка вздыхала, крестилась, роняла слезы, опускала глаза в пол и все время норовила заливисто, по-бабьи завыть. Впрочем, отец Василий знал, что делает, и после нескольких ласковых, успокоительных фраз тетка отошла и как-то внутренне примирилась с необходимостью рассказать все, как на духу, – а иначе зачем переться сюда, да еще по жаре. Но когда священник понял, в чем суть проблемы, он лишь поскреб черную кудлатую бороду: с таким он еще не сталкивался.

Во-первых, двадцатилетний сын Марии Петровны Вова жил во грехе. В смысле, с женщиной. Естественно, как теперь принято, вне брака. Во-вторых, делал он это вопреки воле матери, что и само по себе нехорошо. Но самым необычным было то, что его избраннице не так давно стукнуло сорок пять и была она ровно на пять годков старше его собственной матери.

– Я эту курву предупреждала, – горячилась постепенно пришедшая в себя Мария Петровна, – отвяжись от моего сына, а то я батюшке скажу, он тебе вставит по первое число!

– Вставит? – не сразу понял священник; он уже отвык употреблять подобный лексикон.

– Ну, да! В смысле, вздрючит! – охотно пояснила женщина из народа. – А то охамела совсем! – И надрывно, почти митинговым голосом добавила: – Вот времена пошли! Скоро уже на младенцев кидаться начнут!

Отец Василий крякнул. Пожалуй, он не рискнул бы назвать младенцем половозрелого двадцатилетнего парня.

– Я уж чуть было грех на себя не взяла! – вдруг истово перекрестилась женщина. – Как Вова к ней из дому насовсем ушел, думала подкараулить ее да и поленом по башке! Вы уж сделайте что-нибудь, пожалейте вдову… не доводите до греха!

Женщина снова залилась слезами.

Отец Василий дождался, когда она немного успокоится, обратился к ее смирению перед волей господа, к ее доброму православному сердцу, но вскоре осознал, что все без толку. Бабу как заклинило: или я, или она! Или Вовочка вернется домой, или я ее по башке поленом!

Честно говоря, особой охоты переться по такой жаре бог знает куда, чтобы примирить сына с матерью, у отца Василия не было. Но и отказать он боялся. Священнику уже выходили боком подобные отказы: сегодня ты с прихожанином поговорить не захотел, а назавтра он – покойник – случалось и такое… И ничего уже не изменишь.

Неизвестно, насколько серьезным было ее намерение угостить великовозрастную любовницу своего сына поленом по голове, но рисковать отец Василий не хотел.

– Ладно, дщерь, попробую помочь твоему горю, – кивнул он. – Только ты в наш разговор не вмешивайся; я сам хочу с ним поговорить.

– Вот вам крест! – истово перекрестилась женщина. – Я и слова не скажу; сразу домой побегу да на кухне закроюсь!

– Ты где живешь? – Священник встал с дивана, подумав, что вполне можно успеть сходить и переговорить с этим Вовкой до вечерней службы.

– Да здесь недалеко! – поняв, что они пойдут прямо сейчас, обрадовалась прихожанка. – Два квартала за шашлычной!

– А он?

– …у соседки, – сделав затяжную паузу, выдохнула она. – Вот ведь лярва какая, семь лет интеллигентную из себя строила, лучшей подругой была…

* * *

На солнышке ряса раскалилась в считанные минуты. Отец Василий торжественно нес свое крупное, сильное тело, обливаясь липким соленым потом, вполуха слушал бесконечный возмущенный щебет Марии Петровны, но думал о своем.

Так уж вышло, что вот уже третий год он не только проводил храмовые службы, а был для своих прихожан и третейским судьей, и советчиком, и жилеткой для слез, и вообще, кем только не был! Отец Василий не слышал, чтобы хоть кому-нибудь из его однокашников по семинарии приходилось жить и работать в таком режиме; немного пообвыкшись на новом месте, они все быстренько стали важны и суровы – не подступись! А вот он не сумел; видно, сразу не так себя поставил. А потому не было у него ни выходных, ни проходных, ни даже нормального вечернего отдыха у телевизора… Обязательно находился очередной несчастный, не способный разрешить свою проблему самостоятельно.

Далеко сзади послышалась бодрая поступь, и священник оглянулся: их нагоняли одетые в камуфляжные брюки и полосатые тельники подростки из военно-патриотического союза. Отец Василий невольно улыбнулся и прибавил шагу: если позволить себя обогнать, то потом долго придется глотать поднятую десятками армейских ботинок пыль.

Было время, когда исповедуемая руководителем этой полувоенной молодежной организации Виктором Сергеевичем Бугровым смесь православия с военщиной вышла отцу Василию боком, и пришлось ему отвечать за бугровские грехи, как за свои. Отец Василий тогда его почти ненавидел. Впрочем, он не мог не признать: в последнее время Виктор Сергеевич стал намного безопаснее для окружающих.

Видно, там, на самом верху, произошли какие-то перемены, и теперь стихийный бугровский патриотизм почему-то более не умилял власти, а скорее раздражал. За исключением военкома, разумеется. Тому призывники в Чечню были нужны при любом повороте внутренней политики страны. А значит, нужен был и Бугров. Но вот те, что стоят повыше, нос от Виктора Сергеевича начали воротить.

Как утверждал циник и космополит главврач районной больницы Костя, такая перемена во властных настроениях объяснялась довольно просто. Все кредиты, которые наше правительство могло взять на Западе, угрожая тем, что отсутствие оных обернется коммунизмом или фашизмом, оно уже благополучно взяло и успешно переправило на Сейшельские острова. А поскольку второй раз один и тот же «прикол» не срабатывает, Бугрова, как и всех остальных рассыпанных по России самостийных патриотов, просто-напросто «списали». За полным идейным износом.

Что-то в этом было. По крайней мере, нельзя было не отметить тот факт, что бугровцы давненько уже не покупали новой автотехники, не арендовали помещений и не издавали своей газеты. Так, словно капавший сверху денежный ручеек нежно, но надежно перекрыли.

Но главное, пожалуй, было в другом. Отлежав в областной психиатрической больнице почти три месяца, Бугров вышел оттуда посвежевшим и помолодевшим, и даже его вечно беспокойные, панически бегающие в поисках тайных агентов Моссада и чеченских террористов глаза стали неожиданно спокойны и мудры.

Как говорили соседи, после курса лечения Виктор Сергеевич остепенился. Он совсем перестал заставлять постаревшую до срока жену передвигаться по собственному двору исключительно короткими перебежками. А главное, более не нагружал обожающих его подростков жуткими и путаными рассказами о пронизывающей страну сети заговорщиков и занялся тем, что у него получалось лучше всего – физической и психологической подготовкой местной молодежи к предстоящей им нелегкой службе в рядах Российской армии.