Все, что произошло в отеле

– Мам, а нельзя как-то по-другому? Есть же средства… – не выдержав, спросила я.

– Ты меня поймешь, когда полюбишь. По-настоящему, – ответила она, заломив руки в стиле Мэрилин Монро.

Судя по количеству абортов, мама каждый раз по-настоящему любила, как в первый. Удивительное свойство на самом деле.

Мамин персональный стиль, которым она так гордится, включает татуированные брови, доходящие до висков, и наращенные ресницы. Но она никогда не знает меры и переусердствует во всем – и в татуаже, и в наращивании. Брови хочется немедленно смыть. А ресницы… Это не ресницы, а ресничищи. Опахала. В природе таких не существует. Но мама себе нравится, так что я стараюсь воздерживаться от комментариев.

Я уважаю современные технологии во всех видах, но человеку, который придумал наращивание ресниц, желаю попасть в ад, в самое пекло. И чтобы черти все время наращивали ему ресницы, размера икс, или икс-эль, или как там они называются. Каждый адов день. И чтобы этот новатор непременно моргнул в тот момент, когда нельзя, или клей попал в глаз. И чтобы он ходил по коридорам ада, и все остальные шарахались – ресницы в виде паучьих лапок вызывают именно такую реакцию. Черти ведь не обязаны быть мастерами по наращиванию. Да, когда все искусственные ресницы отвалятся, пусть этот изобретатель останется со своими, родными, половина из которых отвалятся вместе с наращенными. Тогда он поймет, на что обрек меня. Мама без ресниц могла только рыдать. Она шарахалась от собственного отражения в зеркале. И я была обречена выносить мусор, ходить в магазин, в аптеку, пока она ждала записи на наращивание. Однажды встал выбор – купить мне новый рюкзак или сделать маме ресницы. Вы же понимаете, что перевесило чашу весов. Да перед ней и выбор не стоял! Ресницы против рюкзака. Даже смешно.

Почему я так подробно рассказываю о собственной матери? Для того чтобы вы поняли – тупая блондинка в возрасте имеет огромное влияние на психику. Причем коллективную. Она способна кого угодно довести до истерики. И именно она стала той самой обезьяной с гранатой в этой истории. Непонятно, чего от нее ждать. Моя мать в этом спец. Иначе почему я, ее дочь, сижу с тринадцати лет на антидепрессантах?

А это именно так, о чем моя мать не догадывается. За что, то есть за таблетки, огромное спасибо маме моей одноклассницы и лучшей подруги Ники. Нет, она не Вероника, как вы могли бы подумать. Она Николь. А ее младшую сестру зовут Мишель. Коля и Миша. Их мать во время беременности, по всей видимости, тоже была не в себе. А чего еще ожидать от психотерапевта? Точнее, сначала мама Ники была обычным врачом-терапевтом, работала в районной поликлинике, а потом переквалифицировалась в психотерапевта, теперь, кажется, занимается арт-терапией. Не важно. Важно, что она сохранила рецептурные бланки, все время спрашивает у нас с Никой, не хотим ли мы сменить пол, нужно ли обращаться к нам «они», или вдруг мы считаем себя небинарными личностями. А может, мы испытываем влечение друг к другу? Нет? Елена Ивановна, так зовут маму Ники, смотрит на нас как на подопытных кроликов – с нескрываемым, исключительно научным интересом и некоторой брезгливостью. Но я уважаю ее за практическую жилку. Ну представьте, у нее больше подписчиков в соцсетях, чем у всех наших одноклассников, вместе взятых. И куча клиентов, готовых платить за сеансы. А сеансы у Елены Ивановны отличаются разнообразием и удивительной, просто прекрасной тупизной формулировок: «Как сделать так, чтобы время шло быстрее», «Как вести себя с людьми, которые вас не любят».

Как-то я неосторожно заметила, что Елене Ивановне пора ввести новые «как» в свой репертуар – как сварить яйца вкрутую или удалить пятна с белых кроссовок. И даже не удивилась, когда на сайте Никиной родительницы появились новые рубрики. Надо отдать ей должное – с поправкой на психотерапию: «Как сварить яйца вкрутую и прокачать свое терпение», «Как удалить пятна с белых кроссовок, думая о хорошем». Ника, когда я искренне восхищаюсь ее матерью, закатывает глаза так, что мне становится страшно, – моя подруга мастерски овладела этим навыком, закатывая глаза так, что становятся видны белки.

У Ники своя детская травма, о которой ее мать-психолог даже не догадывается. Едва моей подруге исполнится восемнадцать, она твердо намерена сменить имя, фамилию и отчество. Я ее понимаю и поддерживаю как могу, хотя, как мне кажется, ей все же стоит попросить у матери рецепт на антидепрессанты. Если я – иногда говорящая тумбочка, то она – Николь Майклововна Шпоркина. Ее отца зовут Миша, Михаил, но Елена Ивановна тоже что-то читала во время беременности, поэтому Миша превратился в Майкла. И Ника получила отчество Майклововна, а не Михайловна. Ладно, моя подруга еще Николь Майклововна, но ее сестра за что страдает? Мишель Майклововна Шпоркина. Михалмихална? Фамилия, кстати, тоже говорящая. Елена Ивановна, в девичестве Романовская, менять фамилию на мужнину категорически отказалась. А дети, да, пусть страдают. С отцовской фамилией ходят. Елена Ивановна рассказывала, что отец ее детей был удивительным, просто показательным скандалистом. Мог на пустом месте устроить истерику. Придирался ко всему – пыль на косяке входной двери. Не так заглажен воротничок рубашки. Не там стоят тапочки, не так сложены футболки, не та зубная паста, не тот вкус отварной картошки. Шпоркин мог жить только в состоянии скандала. Елена Ивановна говорила, что он был настоящим, классическим абьюзером. Если всем было хорошо, ему тут же становилось плохо, и он портил всем настроение придирками. В день рождения, в другие праздники непременно закатывал скандал, после которого праздновать уже не хотелось. А он, довольный, требовал, чтобы все веселились и улыбались. Елена Ивановна каждый месяц давала Шпоркину повод для новых скандалов, требуя алименты. Он высчитывал копейки, желал видеть скрины чеков, вел жаркую переписку, попрекая «нецелевым расходованием средств». Елена Ивановна, выторговав лишние сто рублей, ходила изможденная, но счастливая.

– Это как перепродажа. Маму уже три раза обманывали мошенники, но она не сдается. Продала мою куртку за пятьсот рублей. Очень собой гордится. А то, что куртка стоила пять тысяч, ей не важно. Такой способ развлечения, – рассказала мне Ника.

– Ты не скучаешь по отцу? – спросила я.

– Кого это волнует? Он же по мне не скучает… – призналась Ника, которая, в отличие от младшей сестры, отца помнила, любила и нуждалась в нем. Но Елена Ивановна запретила встречи и каждый день напоминала, что девочки страдают из-за отца. Шпоркина. Будто ставила диагноз. А то, что сама вышла замуж за Шпоркина и родила двоих детей, так это не считается.

И вы еще сомневаетесь в том, что люди идиоты? А тупая блондинка мало чем отличается от дипломированного врача? Ничем не отличается, откровенно говоря, если судить хотя бы по данным нам, их дочерям, именам. Каждый самовыражается как может. Моя ресницы наращивает и подумывает о липосакции внутренней поверхности бедра, хотя я бы на ее месте отсосала жир в области жопы и живота. Но мою мать волнует именно внутренняя поверхность бедра. Кто-то из ухажеров остался недоволен именно той областью? Маньяк, не иначе… А Никина мать разрабатывает новые программы – объятия с деревьями, призывы к солнцу, карта желаний, модифицированная «поза трупа» из йоги, предполагающая полное расслабление. Елена Ивановна призывала лежать в шавасане не сорок минут, а минимум полтора часа, и именно тогда, по ее мнению, наступит полное расслабление, принятие, и один бог Шива знает, что еще может наступить. Она проводила эксперименты на нас, но мы с Никой засыпали на коврике, начинали кашлять и чихать после объятий с деревьями – у нас обеих обнаружилась аллергия на цветение. А над остальными практиками просто ржали, не давая возможности Елене Ивановне записать наши ответы для подкаста, который та активно развивала.

Мама Ники выписывает мне рецепты на антидепрессанты, нам с Никой – противозачаточные таблетки, считая, что мы ведем бурную половую жизнь, хотя мы обе девственницы и в ближайшее время лишаться девственности не планируем. Про презервативы, кажется, Елена Ивановна не слышала и беременности боится больше, чем ЗППП. Ника уверяет, что ее мать вообще не в курсе такой аббревиатуры и до сих пор считает, что дочь может заразиться лишь сифилисом и тогда у нее отвалится нос. А так – лишь бы не было прыщей. Мама Ники очень боится прыщей. Ника говорит, что ее мать – бо?льшая идиотка, чем моя, но я готова с ней поспорить.

Моя мастерски владеет умением довести всех до истерики. И именно она виновата в этой истории. Я в этом убеждена. Помимо смеха без причины, считающегося таким милым, она способна округлять глаза – не хуже, чем Ника их закатывать, – и делать лицо в стиле «Шеф, все пропало». Или «На нас напали инопланетяне, и мы все умрем». Или «Ретроградный Меркурий наступает». Или «Многолуние! Спасайся, кто может!» Впрочем, за подобными заголовками лучше обратиться к Елене Ивановне. Она бы наверняка придумала что-нибудь пострашнее для нового подкаста или психотерапевтического курса.

Я тоже виновата, конечно. Но представьте подростка, который изнывает – не от скуки, нет, от людей. Я не хочу общаться с окружающей действительностью, мне тяжело взаимодействовать с посторонними людьми. Елена Ивановна считает, что я классический интроверт. Но это не так. Я могу, но не хочу. Мне попросту неинтересно. А тут подвернулась такая история… Поначалу я воспринимала ее как некую забавную возможность развлечь Нику, страдающую от вынужденного и весьма плотного общения с собственной матерью. Но потом все пошло по-другому…

Эта история, можно сказать, изменила мое отношение если не ко всему миру и человечеству, то к отдельным людям уж точно. Что я поняла? Люди, самые неумные, злобные, с черной душой, способны совершить добрый поступок, благое дело. И никто, даже они сами, не могут объяснить, что именно толкнуло их на это – поступить правильно, порядочно. Почему вдруг слова ангела, деликатно присевшего на правое плечо, оказались действеннее слов дьявола, который давно вольготно развалился на левом. А еще я поверила в то, что самый нелогичный и неразумный человеческий поступок всегда имеет очень простое объяснение: любовь. Все совершается ради этого чувства. Месть, ненависть, затаенная обида, сознательно причиненное горе всегда начинаются с любви, которую предали. Вот так все просто на самом деле. Эта история – лишнее тому подтверждение.

Обычно я сижу в наушниках, но не слушаю музыку. Просто так положено. Если подросток сидит в наушниках, значит, все «ок» или «норм». Хотя меня просто бесит, когда взрослые люди возраста моей или Никиной мамы пытаются освоить подростковый сленг. Когда Елена Ивановна пишет мне в Ватсап: «Ты как, норм?» – меня так и подмывает ответить ей в книжной стилистике: «Благодарю Вас, глубокоуважаемая Елена Ивановна, за беспокойство. Мое душевное здоровье оставляет желать лучшего, но прописанные Вами микстуры и притирки заметно облегчили мое состояние…» и так далее. И обращение «Вы» – непременно с заглавной буквы. Но я прекрасно понимаю, что Елена Ивановна шутку не оценит, а назначит мне конскую дозу антидепрессантов или решит, что я нахожусь на грани самоубийства. Измучает вопросами ради нового подкаста. Так что мне проще ответить «ок», на что Елена Ивановна отправит смайлик, прекрасно зная, что я их ненавижу. Почему все считают, что шутку можно обозначить скобкой, а расстройство – обратной скобкой? Слов не хватает?

Ну мы-то с Никой как-то обходимся без эмодзи. Взрослые же справлялись с выражением эмоций до появления рыдающих смайликов, эмодзи «рука-лицо» и прочих сердечек и цветочков? Письма на бумаге, в конце концов, писали, оперировали какой-никакой лексикой. А сейчас достаточно поставить эмодзи. По мне, так проще и лучше написать. Я рассказываю это для того, чтобы вы поняли, насколько у вас, взрослых, превратное представление о подростках. Да, пятиклашки обожают эмодзи, но к пятнадцати годам это проходит. Почти у всех. Не говоря о том, что бывают исключения, как, например, Ника и я, – мы обычные дети, а не вселенское зло. С нами не нужно разговаривать как с пациентами ПНД или полными дебилами. Мы с Никой сто раз говорили это Елене Ивановне, она кивала и немедленно записывала подкаст на тему: «Как разговаривать с трудным подростком?» Согласно ее профессиональному мнению – так, как разговаривают с людьми в острой стадии психоза. И даже если ребенок кажется нормальным и ласковым – это плохой знак. За этим обязательно последуют срыв с бросанием предметов в стену, участие в оргиях, побег из семьи и все самые страшные сюжеты, которые в состоянии придумать мать. А у Елены Ивановны очень богатое воображение.

Ну что остается делать нам с Никой? Я прошу еще один рецепт на таблетки и делаю вид, что пью энергетик. Хотя, если честно, предпочитаю кофе с большим количеством молока. Раф, например. Но Елене Ивановне спокойнее, когда я держу банку с энергетиком и она рассказывает мне про его вред. Ника же иногда закатывает показательные истерики лишь для того, чтобы ее мать не начала подозревать у нее суицидальные мысли и больные фантазии. Истерить, плакать, орать на весь дом – норма, обычный спокойный подросток – не норма. Елена Ивановна уже все уши нам прожужжала про необходимый выплеск эмоций – мы ведь, как подростки с эндокринным дисбалансом, эмоционально лабильны. И про то, что это абсолютно, ну абсолютно нормально, и она как мать и врач спокойно и с огромным пониманием на это отреагирует. Меня так и подмывает спросить, а как можно реагировать не с огромным, а просто с пониманием? В чем будет разница?

Кстати, Елена Ивановна чересчур активно приветствовала нашу дружбу с Никой. Чуть ли не в ладоши хлопала, когда Ника просила разрешения пригласить меня в гости. Поначалу это было очень приятно, не скрою. А кому не приятна забота, безусловное принятие и приятие? Но потом Ника догадалась и честно объяснила мне – ее маме «нужен материал». Ника как дочь уже не очень подходила – Елена Ивановна говорила, что не может оперировать в работе лишь одним случаем, из которого, кстати, уже все соки выжала. И к родной дочери она не может «подходить с холодной головой», трезво оценивая ее поведение. Я в этом смысле казалась ей более перспективным рабочим примером. Я же говорю, все всегда имеет самое простое и очевидное объяснение. В случае с Еленой Ивановной – работа психологом, подкасты, новая подопытная крыса, только и всего.

– Забей, – просила Ника. – Не обижайся на нее. Пока она в своих подкастах, от меня отстает. Я хоть могу выдохнуть. Хотя знаешь… иногда хочется сбить ее матрицу и разорвать шаблон. Сделать что-нибудь такое, чтобы она меня увидела, услышала, забеспокоилась как мать о ребенке, а не как автор о персонаже. Она меня на подкасты уже разобрала, с самого младенчества, и сейчас страдает, что я не подбрасываю ей, как дрова в топку, новый материал – веду себя скучно и прилично.

Да, это как иногда нестерпимо хочется высунуть язык, прямо под сверло, сидя в стоматологическом кресле. В последний раз я еле удержалась, чтобы этого не сделать. Елена Ивановна, конечно же, сочла бы это проявлением селфхарма – ну как сознательно наносить себе порезы. Это другое. Когда уже нет сил терпеть. И хочется, чтобы эта мутная боль, хотя и боли никакой нет после укола, наконец закончилась. Высунуть язык, дернуть головой, схватить за руку врача – не имеет значения. Лишь бы вынырнуть из состояния бессилия, полной зависимости, прикованности к креслу. Кресло можно заменить комнатой, квартирой, школой, городом – суть одна. Хочется все это закончить в один момент, прямо сейчас. Пусть и ценой увечья.

– Да, мне иногда тоже хочется движухи, – хмыкнула Ника, когда я поделилась мыслями о зубном враче.

Ну можно и так это определить – движуха.

Так вот, о подростках. Если я сижу без наушников, а, например, с книгой, да еще и толстой, окружающие считают, что я если не больная, то не в себе точно. Совсем не ок. Почему? Потому что большинство современных подростков сидят в наушниках. А еще одеваются в худи или в толстовки с капюшоном, непременно натянутым на голову или на бейсболку так, чтобы даже глаз не было видно. Так что мне проще нацепить наушники, на голову – капюшон, и тогда к тебе вообще никто не подойдет. Наушники у меня так себе, не шумодавилки, я все слышу. И вижу, кстати, тоже если не почти все, то многое. Я – предмет интерьера, меня никто не замечает, считая, что перед ними сидит не одна обезьяна, а сразу три в одном лице – ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу. Поговорить о том, что случилось, мне было не с кем. Оставался только эпистолярный жанр. Ника уехала на дачу к бабушке, где Елена Ивановна, оперируя ее лексикой, «прорабатывала» собственные травмы детства. Нику отправляли на огород – собирать картошку, малину, смородину. Бабушка считала, что внучка любит малину и смородину, а она их терпеть не могла. Ника присматривала за младшей сестрой, которая находилась в том счастливом возрасте, когда радует старый ржавый велосипед, пойманная гусеница или забредший на участок ежик. В той деревне связь была так себе, что неизменно беспокоило Елену Ивановну и младшую сестру Ники Мишу, которой еще больше не повезло с именем, чем старшей сестре. Впрочем, Ника упорно называла сестру Машей, чему та была только рада. И именно так всем и представлялась при знакомстве. Елена Ивановна записала несколько подкастов на тему неприятия ребенком собственного имени. Один из них набрал больше двухсот просмотров, чем Елена Ивановна очень гордилась. Так вот, она считала, что плохо работающий вайфай, вне всякого сомнения, пойдет на пользу ее старшей дочери. И избавит ту от зависимости. Какой? Разве вы не знали? Все подростки, как считается, зависимы от социальных сетей, чатов, и у них начинается ломка, как у наркоманов, если они не получают доступ к интернету. Ника пыталась объяснить маме, что ломка у нее может начаться, лишь если ее лишить блокнота и карандашей. Тогда она не сможет рисовать свои любимые аниме. Ника предпочитала кодомо-стиль. Ее рисунки – наивные, добрые – очень нравились Мише-Маше. Впрочем, моя подруга практиковалась и в стиле чиби, где взрослые люди выглядят как дети, что, с моей точки зрения, абсолютное отражение действительности. На разных платформах Ника искала мастер-классы, новые стили рисования, а уж никак не переписывалась с маньяками, выдающими себя за маленьких девочек, чем пугала нас Елена Ивановна. Послушать ее, так за каждой новой подругой непременно скрывался извращенец.

С другой стороны, Елена Ивановна сама страдала от плохого вайфая, поскольку не могла выкладывать подкасты и отвечать на вопросы благодарных поклонников. Вот у кого имелась зависимость, так у нее точно. По рассказам Ники, ее мама готова была на крышу залезть, чтобы подключиться к Сети, или ехать на велосипеде в ближайший городок, где вайфай хоть и не летал, но хотя бы стабильно имелся. Миша-Маша если и страдала от отсутствия интернета – она любила смотреть на планшете мультфильмы, – то не так чтобы сильно. Живые бабочки, червяки, жуки и две курицы – Зойка и Надька – вполне конкурировали с фиксиками и смешариками. Бабушка Ники и Миши-Маши ни во что не вмешивалась. Она не считала, что сеть 5G влияет на мозг и зомбирует людей. Хотите, ставьте… этот ваш… моутер-роутер. Но выгоды лично для себя не видела, так что занимала нейтральную позицию. Елена Ивановна же никак не могла соотнести плюсы и минусы установки роутера, поэтому много лет все оставалось без изменений. Ника заранее закачивала для сестры мультфильмы, себе – мастер-классы, предоставляя матери возможность сидеть на крыше или ехать в ближайший городок.

То есть вы понимаете, что я не могла в любой момент позвонить подруге и рассказать ей о произошедшем. Чему, не скрою, была даже рада. Мне хотелось насладиться ситуацией, придумать, как потом преподнести историю. Нике, как мы и договаривались, я писала длинные сообщения. Она не всегда получала их сразу, что давало мне время сформулировать мысли. Если события развивались слишком быстро, я удаляла уже посланное, но еще не прочитанное сообщение, чтобы написать новое, со свежими подробностями. Мне нравилось представлять, как все бы происходило в прошлые времена… Девушка написала подруге по пансиону, что ее возлюбленный подобрал брошенный платок, а уже в следующем письме она оказывалась обманутой, опозоренной, брошенной и непременно беременной. Или она сообщала, что ее отсылают к дальним родственникам, где у нее не будет возможности отправить письмо, и заливала бумажный лист горькими слезами прощания – и с любимой подругой, и с собственной молодой жизнью, которая непременно угаснет в глуши. Ведь ничего, кроме смерти от невыносимой тоски и одиночества, ждать не приходится. А уже в следующем послании девушка объявляла, что встретила свое счастье, и прилагала приглашение на свадьбу, которая, судя по дате, состоялась месяц назад. Письма тогда редко поспевали за событиями. Что, если рассудить, не так уж и плохо. Скончалась любимая тетушка? Пока шло письмо, тетушку успевали похоронить, поделить наследство и благополучно о ней забыть. Удар имел, так сказать, отсроченное действие. Не так, как если узнать о смерти сразу же, когда горе вдруг обрушивается на голову, рыдания душат несколько дней и сон никак не приходит. А так оставалось лишь утереть жалкую слезинку, и все – жить дальше. Письма приходилось ждать неделями, месяцами. И за время ожидания придумать развитие сюжета истории, испугаться, порадоваться, восхититься, испытать ужас… да все возможные эмоции. Ожидание – чистая литература, простор для воображения, мечта для любой творческой личности. Сюжетом ведь движут не события, а именно их отсутствие. Когда можно придумать любой финал. Мне всегда нравились открытые финалы – без хеппи-энда, без очевидных развязок. Я еще не знала, каким будет финал этой истории. Когда ты проживаешь историю на страницах книги – одно, когда становишься ее частью – совсем другое. В реальности очень хочется хеппи-энда. До отчаяния. И нет ничего хуже открытого финала, когда не знаешь, чем все закончилось.

С той самой истории я начала по-другому читать книги, особенно их окончание. И вдруг поняла, что открытых финалов не существует в принципе. Авторы не оставляют историю без развязки. Другое дело, что «люди читают жопой». Так говорит наша учительница литературы, за что я ее уважаю. Вера Владимировна искренне страдает от сочинений по «Капитанской дочке», «Тарасу Бульбе». А когда задает выучить наизусть сцену у дуба Толстого, у нее сводит скулы. Она эту сцену больше слышать не может. Но на уроках, посвященных дополнительному чтению, зарубежной литературе, наша Вера Владимировна прямо расцветает. Она может бесконечно пересказывать «Сагу о Форсайтах», она смотрела все современные экранизации «Ромео и Джульетты», «Анны Карениной». И именно на этих уроках, требуя от нас анализа, выводов, пересказа чувств, твердит, что «мы читаем жопой», а на самом деле… Вера Владимировна ходит по классу, активно жестикулирует, иногда может сбить цветок, стоящий на подоконнике, или снести чей-то учебник с парты, но это никому не мешает. Все слушают, стараясь не пикнуть. И да, она права. Люди не только читают жопой, но и слушают так же. У подростков зрение и слух обострены. И именно поэтому мы видим и слышим больше взрослых.

Эта история началась с того, что мама решила поехать в пансионат, настояв, чтобы я отправилась с ней, хотя до этого прекрасно обходилась без моего сопровождения. Кажется, в этот раз, как, впрочем, и в прошлые, с ней должен был отправиться очередной любовник, выбравший и оплативший отель на берегу залива. Но в последний момент решил остаться в лоне семьи. Мама терпеть не могла, когда пропадают деньги, тем более упавшие на голову, и настояла на моем обществе. Как всегда, преподнесла это как материнский героизм и заботу о здоровье единственной дочери, то есть моем. Если бы я ей сообщила, что в курсе ее отношений и достаточно взрослая, чтобы понимать, какого они толка, она бы точно удивилась и принялась доказывать обратное. Хотя, наверное, пусковой механизм сработал еще раньше. Когда любовник сообщил моей матери, что едет в отпуск с семьей и их встреча была ошибкой, но в качестве прощального подарка не станет отменять бронь в отеле. Мол, она может поехать, если ей так хочется. Так что родительница еще до поездки была на взводе и жаждала неприятностей, учитывая, что купила новый купальник, пляжную сумку и два сарафана, под которые худела целый месяц. Если бы любовник ее просто бросил – еще ладно, но страдания от невыносимой диеты она ему простить не могла. Решила поехать, чтобы потом сообщить ему, что он выбрал самый ужасный отель из всех возможных и она страдала там всю неделю пребывания. Хотя с самого начала знала, что он жмот и подлец. Мама не могла смириться с мыслью, что бросили ее, а не она, и уже придумала для себя историю, как поездка в этот ужасный отель стала последней каплей в их отношениях и именно она бросила любовника. Впрочем, она не любила смотреть правде в глаза и лишний раз старалась этого не делать, что ей прекрасно удавалось. Иногда я просто восхищаюсь ее способностью не видеть и не принимать очевидного. Как, например, тот факт, что любовник не собирался бросать ради нее семью, а роман длился дольше банального адюльтера лишь потому, что она обещала раскрыть его супруге всю правду. То есть попросту шантажировала.

– Чайки? Серьезно? Риали? – воскликнула мама, зайдя на территорию отеля и увидев залив. Я тащила тяжеленный чемодан, больше чем наполовину заполненный ее, а не моими вещами. Мои прекрасно умещались в рюкзаке, который я тоже тащила. Если бы я умела закатывать глаза как Ника, так бы и сделала в тот момент. Нет ничего хуже для подростка, чем слышать, как его родитель выражается подростковым сленгом. И считает, что благодаря этому выглядит моложе своих лет. Мамино «риали» вывело меня из себя. Вот как раз тот случай, когда младшие школьники вопят, не понимая смысл выражения: «Вышел ежик из тумана – кончилась марихуана».

Моя мама очень переживала по поводу возраста. Подолгу разглядывала себя в зеркало, подтягивая руками щеки, стягивая глаза к ушам. У нее очень плохой косметолог, на мой взгляд. Иначе зачем она закачивает клиентке такое количество ботокса, что лицо превращалось в блин? Зачем пытается натянуть глаза на жопу? Однажды мама вернулась от нее с лицом Мефистофеля – косметолог промазала мимо нужной мышцы, и вид у моей родительницы стал совсем не милый. Мама Ники пустилась в другую крайность. Она всячески приветствовала и пропагандировала бодипозитив, быстро ставила диагноз «эйджизм» и отказалась от окрашивания волос. Поскольку седела Елена Ивановна неравномерно, выглядела она, мягко говоря, не очень. Как дворняга с проплешинами. И даже ведение стримов и соцсетей не заставляло ее привести в порядок голову, хотя Ника иногда деликатно на это намекала. Елена Ивановна верила, что, если встать, опустить плечи и вытянуть шею, это подтянет брыли. А если массировать мышцу от груди до ключицы, овал лица станет молодым. А если регулярно складывать губы в куриную жопку, то магическим образом исчезнут морщины над верхней губой. Никина мама пыталась освоить массаж лица и гимнастику, предполагающую мимические упражнения, но ее это не увлекло. Поэтому она остановилась на массаже грудной мышцы. При этом обе наши родительницы не могли дотумкать, что естественное старение, как и уколы ботокса во все места, не гарантирует счастливую семейную жизнь. Муж Елены Ивановны и отец Ники и Миши-Маши ушел из семьи, когда Мише-Маше исполнился год. Ника с ним иногда общается втайне от матери, конечно же. Нет, она не боится, что та начнет плакать, обзовет предательницей. Она переживает, что мама использует это для очередного своего подкаста. И заставит дочь рассказывать, что она чувствует, встречаясь с отцом, который их бросил. Моя подруга, как я говорила, отца любит и зла на него не держит. Она сама с трудом выносит собственную мать, так чего ждать от отца? Миша-Маша отца не помнит. Елена Ивановна запретила мужу появляться в их доме, но Ника хочет их познакомить, просто ждет, когда сестра немного подрастет.

Мама смотрела на чаек, которые кружили над заливом. На уток, еще сонных, нехотя подплывающих в надежде получить корм. Вид и в самом деле был прекрасный, я замерла. Если бы не мама, раздраженно заметившая: «Терпеть не могу птиц. Они будут галдеть. Я точно не высплюсь. Какие же они мерзкие и тупые», – я бы так и стояла, глядя на птиц. Мне вдруг отчаянно захотелось покурить. Мы с Никой курили с четырнадцати лет. Не часто, точнее очень редко. И не получали от этого никакого удовольствия. Больше кашля и нервов. Елена Ивановна сама подкладывала нам сигареты и ставила в комнате пепельницу. Но мы все же были подростками, а подросткам требуется скрываться. Так что мы курили в форточку, тщательно проветривали и жевали жвачку. Смысла в этом не было никакого. Но Ника считала, что есть – так ее мать лишается еще одной зацепки поставить диагноз собственной дочери и ее лучшей подруге. Прыщей у нас не было. Мальчиками мы становиться не хотели. Да еще и не курили. Чем не повод для волнения матери-психотерапевта?

– Зачем ты так с ней? – спрашивала я.

– Затем, что она уже придумала новый подкаст. Ну знаешь, из серии «Как преодолеть материнский страх?», «Что делать, если твой ребенок курит?», «Как поговорить с ребенком о зависимости?» и так далее. Она уже целый цикл на эту тему запланировала. А я не даю ей возможность вставить подробности, вот она и бесится, – отвечала Ника.

– Ну так давай дадим ей повод, – предлагала я.

– Нет, она увлечется и будет искать доказательства, что мы лесбиянки, – поморщилась Ника. – Она никак не может признать, что ее дочь – нормальная, без проблем, которыми она может похвастаться. Тем, как она с ними справилась. Ты не представляешь, какое шоу она устроила, когда Машка описалась ночью. У нее три подкаста были посвящены энурезу. А Машка просто объелась арбуза на ночь.

В то утро мама стояла и с ненавистью смотрела на залив, плавающих уток, летающих чаек и двух лебедей. А я смотрела на нее, борясь с желанием хотя бы понюхать табачный дым, и думала, почему я выбрала себе именно такую мать. Ведь говорят, что дети сами выбирают, у каких родителей родиться. Или, наоборот, родителей не выбирают? Люди как-то не могут определиться. У них обе версии сгодятся. Зависит от случая.

Перед поездкой моя родительница пошла к косметологу и вернулась с вывернутой наружу верхней губой. Даже я от нее такого не ожидала и старалась лишний раз не смотреть. Она же, кажется, была довольна. Губу, превращенную даже не в вареник, а в удава, который проглотил козу, застрявшую где-то посередине, она разглядывала с нескрываемым восторгом. Жуть, одним словом. Мама явно готовилась к поездке, собираясь продемонстрировать получившуюся красоту любовнику. Но любовник отвалился, а губа осталась воспоминанием о зря потраченных деньгах. Мне хотелось спросить – это она сама решила или ее любовнику так нравится мусолить пельмени? Ника сказала, что это называется «свисток». Прибавьте к таким губам взгляд Мефистофеля, отсутствие всех мимических морщин, и вы поймете, как выглядела в тот момент моя мама. Да, лучше не представлять. «Капец», как говорила Елена Ивановна, считая себя молодой и дерзкой. «Жуть с ружьем», как замечала Никина бабушка. Мы с Никой предпочитали выражаться старой доброй ненормативной лексикой, все еще принятой в кругах подростков.

– Почему они все сюда плывут? – спросила уже раздраженно мама у водителя, который отвечал за наш трансфер. По идее, он должен был тащить наши вещи, а не я.

– Так их здесь кормят. Дети. Булки таскают с завтрака, – ответил водитель.

– Разве уткам можно есть хлеб? – удивилась мама. – Им же вроде бы можно только салатные листья и фрукты.

– Эти не жалуются, – пожал плечами водитель – парень, представившийся Славиком, из тех, про которых говорят «простота хуже воровства». – Сигаретки нет? – тихо спросил он у меня.

Тут даже я опешила. Еще никто никогда не стрелял у меня сигаретку. Тем более учитывая, что я была с матерью и, так сказать, клиентом. Хорошо, полуклиентом, но все же.

И уже тем более я не могу себе объяснить, что на меня нашло, когда я ответила:

– Нет, но найдете – берите две. Сама еле терплю.

– Понял, – воскликнул добродушно Славик.

Через пару минут он вернулся с двумя сигаретами.

– Шоколадная. Мать не почувствует, – доложил он и подмигнул. Вроде уже взрослый – под тридцатник, – а ведет себя как подросток.

Сигарета оказалась настолько вкусной, что я чуть дымом не поперхнулась. Действительно, шоколадная. Табак почти не чувствовался. Мы курили, прячась за открытой дверью багажника микроавтобуса. Моя мать все еще наблюдала за птицами. Есть такой вид развлечения – бёрдвотчинг. Но мама, объявив, что ненавидит птиц, просто зависла, наблюдая за медлительными в реакциях лебедями, – тем доставались куски хлеба, лишь случайно оказавшиеся прямо перед их клювами. Не сравнить со сноровистыми чайками, успевавшими на лету цапнуть хлебный мякиш, и наглыми, но бестолковыми и суетливыми утками, которые толпой кидались к одному куску. У каждого своя роль в природе.