Оценить:
 Рейтинг: 0

Политика как призвание и профессия

Серия
Год написания книги
1919
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Политика как призвание и профессия
Макс Вебер

Librarium
Макс Вебер – один из крупнейших политических мыслителей XX века. Он активно участвовал в политической жизни Германии, был ярким публицистом и автором ряда глубоких исследований современной политики. Вебер прославился прежде всего своими фундаментальными сочинениями, в которых, в частности, предложил систематику социологических понятий, среди которых одно из центральных мест занимают понятия власти и господства. В работах, собранных в данном томе, соединяются теоретико-методологическая работа с понятиями, актуальный анализ партийно-политической жизни и широкое историко-критическое представление эволюции профессии политика на Западе в современную эпоху, эпоху рациональной бюрократии и харизмы вождей. Данное издание в составлении доктора социологических наук Александра Филиппова включает в себя работы: «Политика как призвания и профессия» и «Основные социологические понятия».

В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Макс Вебер

Политика как призвание и профессия

© Филиппов А. Ф., перевод на русский язык, вступительная статья, 2018

© Издание, оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

К политической социологии Макса Вебера[1 - Работа выполнена в Центре Фундаментальной социологии НИУ ВШЭ в рамках проекта «Спонтанность и длительность в социальной жизни: от эпизодов коммуникации к структурам порядка».]

I. Источники

В этой книге помещены две работы Макса Вебера (1864–1920), относящиеся к самому позднему периоду его творчества. И по жанру (одна из них – брошюра, написанная на основе публичной лекции, другая – теоретико-методологическая глава фундаментального научного труда), и по предмету (становление современного государства и профессии политика, с одной стороны; проблематика и систематика понимающей социологии – с другой) они очень разные, не говоря уже об авторской интонации и стилистике. Вебер был выдающимся оратором и публицистом, его речи и газетные статьи привлекали широкую образованную аудиторию, но его методически строгие тексты, посвященные тонкому анализу понятий, приводили и до сих приводят в отчаяние своей сложностью менее искушенных читателей. Соединение этих текстов в одном томике нуждается в дополнительном обосновании, помимо указания на то, что созданы они были практически в одно время. Здесь нам потребуется обратиться прежде всего к скучной, но важной материи: библиографии. История публикаций требует внимания, без нее многое непонятно.

Уже при жизни Вебер пользовался известностью и большим уважением, однако истинные, грандиозные масштабы всего, что он сделал и намеревался сделать, стали понятны только после его кончины, переиздания ранее разрозненных работ и публикации наследия. Это было нелегким делом. Вебер писал много, принимался за несколько разных тем, переделывал тексты, вступал в полемику, часто болел, отвлекался и не имел возможности доделать начатое. Настоящих, полноценных монографий, сопоставимых, например, с «Философией денег» его друга Георга Зиммеля, Вебер при жизни не выпустил, хотя по объему и организации материала многие его публикации лишь условно могут быть названы статьями и скорее напоминают книги. В последние годы Первой мировой, в начальный период становления Веймарской Германии он был очень активен политически, о чем речь еще пойдет ниже, но успеха в политической карьере не добился. Сосредоточившись исключительно на преподавательской и научной работе, Вебер принялся готовить к печати несколько книг, но не успел увидеть результаты своих усилий. Умер он неожиданно, от последствий гриппа.

В начале 20-х гг., посмертно, в свет вышло несколько сборников трудов Вебера. Один из них он успел составить и назвать сам: «Собрание сочинений по социологии религии»[2 - Weber M. Gesammelte Aufs?tze zur Religionssoziologie. Bd. 1. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1920. С корректурой этого тома он еще успел поработать. Последующие два тома вышли в свет в следующем году усилиями Марианны Вебер. Запланировано было четыре тома, но последний так и не был написан.]. Другие по большей части составляла вдова Вебера Марианна, она же дала им названия, отсылающие к этой книге. Получилась серия, как бы собрание собраний, демонстрирующее энциклопедизм Вебера и универсальность его дарований[3 - Последними в этом ряду были «Собрание сочинений по социальной и экономической истории» и «Собрание сочинений по социологии и социальной политике». См.: Weber M. Gesammelte Aufs?tze zur Sozial- und Wirtschaftsgeschichte; Gesammelte Aufs?tze zur Soziologie und Sozialpolitik. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1924.]. В «Собрание политических работ»[4 - Weber M. Gesammelte politische Schriften. M?nchen: Drei Masken, 1921.] вошел и публикуемый у нас доклад о политике, который до этого, при жизни автора, был напечатан в виде отдельной брошюры. В «Собрание сочинений по наукоучению»[5 - Weber M. Gesammelte Aufs?tze zur Wissenschaftslehre. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1922. Слово «наукоучение» в России придумали для перевода термина Фихте «Wissenschaftslehre», который Марианна Вебер использовала, чтобы озаглавить сборник трудов Вебера по философии и методологии науки. Поэтому и в переводе мы используем этот неловкий, но привычный неологизм.] Марианна Вебер включила фрагмент[6 - Первые шесть параграфов, озаглавленные «Methodische Grundlagen der Soziologie» («Методические основы социологии»). В последующих изданиях добавился еще один, седьмой параграф, а название стало таким же, как у всей главы книги «Основные социологические понятия».] первой главы книги, над которой Макс Вебер работал больше десяти лет и которую, в конце концов, она же и собрала из его рукописей разной степени готовности[7 - Weber M. Grundriss der Sozial?konomik. III. Abteilung. Wirtschaft und Gesellschaft. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1922. В 1925 г. вышло ее расширенное второе издание, которое было воспроизведено в третьем издании 1947 г.]. В 1921 г., под общим заголовком «Очерк социальной экономики. Раздел III. Хозяйство и общество», книга вышла четырьмя «выпусками» (Lieferungen), причем первый из них был еще самим Вебером прочитан на стадии корректуры[8 - Эти сведения почерпнуты из редакционных статей Полного собрания сочинений Макса Вебера: Max Weber-Gesamtausgabe. Bd. I/23. Wirtschaft und Gesellschaft. Soziologie. Unvollendet. T?bingen: Mohr (Siebeck), 2013. См. в особенности: Zur Edition von „Wirtschaft und Gesellschaft“. S. X f.; Einleitung, S. 4.]. В 1922 г. из них составился большой том; в него вошли разные тексты, представлявшие, по мысли Марианны Вебер, в целом единый, хотя и не завершенный труд, первая часть которого была более абстрактной, методической и теоретической, а вторая была посвящена рассмотрению отдельных сфер социальной жизни. Выдержав несколько переизданий, уже после Второй мировой войны эта книга стала известна просто как «Хозяйство и общество»[9 - В названии сначала сохранялось упоминание большой серии (или многотомника) экономических трудов, главным редактором которой был Вебер. „Grundriss der Sozial?konomik“ на русский переводят обычно (и, в общем, правильно) как «Очерк социальной экономики». Но слово «очерк» наводит на мысль о краткости. На самом деле речь идет о многотомном издании, к которому Вебер привлекал ведущих ученых Германии, так что правильнее было бы переводить его название как «Основы…». Впрочем, во второй половине XX в. никого уже не интересовало состояние немецкой экономической науки начала столетия. То, что вышло в серии, кроме книги Вебера, не переиздавалось, а у нее самой осталось лишь главное название. См.: Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. 5. Revidierte Aufl age, besorgt von Johannes Winckelmann. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1972. Ниже оно цитируется по однотомному «учебному» изданию 1985 г. Винкельман работал над 4-м и 5-м изданиями. Последнее до сих пор остается образцовым для множества социологов по всему миру.]. Когда ее изданием занялся Йоханнес Винкельман, в организации и составе «Хозяйства и общества» произошли изменения, в частности, то место в книге, где, в соответствии с пониманием замысла Вебера издателем, должна была располагаться глава по социологии государства, заняли его ранее опубликованные, искусно скомпонованные, тексты, в том числе и фрагменты доклада о политике[10 - В предисловии к 4-му изданию Винкельман писал: «Макс Вебер так и не исполнил свой замысел создать социологию государства. Здесь мы – по сути, в дидактических интересах – осмелились заполнить этот пробел, соединив вместе важнейшие выводы относительно социологии государства, которые сделаны Вебером в работе, также посмертно опубликованной, “История хозяйства”, а также в политической статье “Парламент и правительство в новой Германии” и в докладе “Политика как профессия“». (Winckelmann J. Vorwort zur vierten Aufl age, in: Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. 5. Aufl. Studienausgabe. Op. cit. P. XXVIII f.). Винкельман был уверен, что это позволяет увидеть целостный замысел основного труда Вебера, поскольку теоретические и более наглядные части прекрасно соединяются и дополняют друг друга.].

Винкельман недаром писал, что «осмелился» подойти к делу таким образом. Можно было бы сказать, что его смелость обернулась во вред всему предприятию, но современные исследователи Вебера предъявляют обоим первым издателям более существенные претензии, чем переделка опубликованных текстов в недостающую главу.

Мне представляется обоснованной позиция редакторов Полного собрания сочинений Макса Вебера, прежде всего, Вольфганга Шлюхтера, три десятилетия назад объявившего «мифом» «Хозяйство и общество». Конечно, правильнее было бы говорить не о мифе, но об артефакте издательской деятельности Марианны Вебер и Винкельмана[11 - См.: Schluchter W. “Wirtschaft und Gesellschaft”: Das Ende eines Mythos, in: Schluchter W. Religion und Lebensf?hrung. Bd. 2. Frankfurt/M: Suhrkamp, 1991. S. 597–634. Статья, легшая в основу этой главы, была написана в 1988 г.]. Неприемлемым для нового поколения исследователей Вебера стало представление включенных в «Хозяйство и общество» текстов, во-первых, как единого труда; во-вторых, как труда, логично разделяющегося на две части. Шлюхтер доказывает, что первая часть – наиболее поздний, хотя и не оконченный, вариант книги, которую Вебер в конце жизни начал писать заново с самого начала. Опираясь на переписку Вебера с издательством и ряд содержательных аргументов, эту часть в Полном собрании (Bd I/23) назвали «Хозяйство и общество. Социология. Не завершено». А вот вторая часть теперь считается не развитием первой, а подборкой относящихся к более раннему этапу текстов. Они образуют большие тематические блоки и в Полном собрании сочинений Вебера напечатаны в пяти книгах, выпущенных как части одного большого тома, предшествующего неоконченной «Социологии» (см.: Bd I/22–1–5).

Однако из этой в целом убедительно обоснованной позиции последовали и другие важные выводы относительно компоновки томов Полного собрания. Доклад о политике, хронологически примыкающий к самым первым главам «Хозяйства и общества», а тематически ранее всегда входивший целиком – в «Собрание политических сочинений», а фрагментарно – в 5-е издание «Хозяйства и общества», вошел теперь в другой том (Bd I/17), вместе с более ранним докладом Вебера «Наука как профессия», сделанным за год с лишним до выступления о политике. Шлюхтер обосновал это так: «Мотив для выступления и адресаты обоих докладов были одни и те же»[12 - Einleitung, in: Weber M. Wissenschaft als Beruf, 1917/1919; Politik als Beruf, 1919. Max-WeberGesamausgabe. Bd. I/17. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1992. S. 1.]. В другом месте он высказался более содержательно: «Оба доклада отличаются как от научных работ и университетских лекций Вебера, так и от его политических статей и предвыборных речей. Это „философские“ тексты, предназначенные наставлять индивида в постижении фактов и самоосмыслении, а одновременно – руководствовать в ответственном труде на службе тому, что выше личности. От готовности к такому самоотверженному труду в напряжении самоотдачи и дистанцированности зависит, считал Вебер, будущее немецкой нации и современной культуры»[13 - Nachwort von Wolfgang Schluchter, in: Weber M. Wissenschaft als Beruf, 1917/1919; Politik als Beruf, 1919. Studienausgabe der Max-Weber-Gesamausgabe. Bd. I/17. T?bingen: Mohr (Siebeck), 1994. S. 91.]. Достаточно ли таких и подобных им соображений, чтобы оправдать насилие над хронологией, столь важной для академических изданий? Этот вопрос вряд ли получит окончательное разрешение, разве что однажды будет предпринято новое полное собрание Вебера.

Во всяком случае, такое совмещение двух докладов, на которое пошли издатели Полного собрания, не полностью оправдывает себя в дидактических целях (повторим это слово за Винкельманом). Противопоставление философии и строгой науки у Шлюхтера выглядит вообще не совсем удачным, если иметь в виду те цели, которые ставили себе важные для Вебера философы[14 - Название знаменитой статьи Э. Гуссерля «Философия как строгая наука» само просится на язык, и сопоставление Гуссерля и Вебера не было бы натяжкой, но в этом нет сейчас необходимости: главный, хотя и не безусловный и не все время одинаково значимый для Вебера философский ориентир – это Г. Риккерт, неустанно утверждавший научность философии.]. Возможны и другие издательские комбинации работ Вебера. Мне кажется, что «Основные социологические понятия» и доклад о политике полезно прочитать именно одно за другим, причем порядок чтения может быть и логическим (тогда на первое место надо поставить «Понятия»), и хронологическим (тогда начинать надо с доклада). Мы выбрали второй путь.

Методический текст Вебера построен в точном смысле как руководство; в «философском» тексте, помимо нескольких страниц, имеющих прямое отношение к практической философии – этике и политике, – много собственно научных результатов, без которых его невозможно толком понять. Если поместить эти сочинения рядом, можно сразу увидеть внутреннее единство не столько замысла, сколько исполнения[15 - Совершенно иначе, конечно, выглядели бы помещенные рядом, как в Полном собрании, оба доклада. Мы надеемся еще сделать такое издание по-русски, но оно еще требует предварительной работы.]. Связывают их между собой несколько моментов.

Во-первых, подчеркнем еще раз, Вебер эти работы писал хоть и не одновременно, но, во всяком случае, в один и тот же период. Во-вторых, оба текста он довел до высокой степени готовности, до издательской корректуры; что один текст вышел из печати при его жизни, а другой – меньше чем через год после кончины, – это обстоятельство скорее случайное[16 - В «Издательском извещении» по поводу текста доклада о политике достаточно туманно сказано, что, по сравнению с брошюрой, в сборнике “Gesammelte politische Schriften”, есть одно изменение, внесенное Марианной Вебер. Оно касается перемещения небольшого фрагмента текста, кажется в наши дни вполне разумным и к тому же, скорее всего, сделанным по прижизненным инструкциям самого Вебера. Это изменение издатели приняли, а в остальном, как они пишут, оставили публикацию в этом сборнике без внимания и опирались на текст брошюры. Это, в свою очередь, позволяет предположить, что сам по себе текст в Полном собрании не заслуживает особого внимания, он интересен лишь потому, что на полях размещены подготовительные материалы к докладу («Stichwortmanuskript»). Поэтому, сделав почти тридцать лет назад перевод по первому изданию «Собрания политических сочинений», я не сверял его ни с брошюрой 1919 г. (в настоящее время общедоступной), ни с Полным собранием.]. В-третьих, между двумя работами есть глубокая содержательная связь.

Зрелая социология Вебера с основоположений нацелена на то, чтобы развернуться в политическую социологию, понятия власти и легитимного порядка, а также понятие политического союза входят, по Веберу, в число главных социологических понятий. Можно сказать, что доклад о политике продолжает социологическое учение о категориях, хотя по времени создания, скорее всего, предшествует ему, но можно сказать и по-другому: доклад о политике готовит читателя «Основных социологических понятий» к тому, чем завершится поражающее сухим юридизмом чередование сухих определений действия, социального действия, власти и предприятия. Более сложное представление текстов Вебера могло бы стартовать, например, со статьи в «Логосе» «О некоторых категориях понимающей социологии»[17 - Считается, что это первая версия первой главы «Хозяйства и общества». Она представляет самостоятельный научный интерес. См. в русском переводе: Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 495–546. Этот перевод М. И. Левиной, обладавший в свое время огромными научными достоинствами, скорее всего, тоже придется рано или поздно сильно модифицировать или отказаться от него в пользу нового перевода.] (1913), перейти к докладу о науке (1917) и докладу о политике (1919) и завершиться главой об основных понятиях (1920). Полное собрание, обеспечив исследователей самыми выверенными версиями текстов, открывает вместе с тем поле свободного сопоставления и комбинирования работ Вебера, между которыми могут обнаружиться самые разные связи и переклички. Это – дело ближайшего будущего.

II. Политическая история и научная биография

«Духовный труд как профессия»[18 - «Geistige Arbeit als Beruf». Каждое слово здесь требует специального толкования, ни одно нельзя понять вне контекста эпохи, а самое сложное для нас – «Beruf». Много лет назад П. П. Гайденко предложила учитывать ту трактовку его генезиса в Лютеровском переводе Библии, которую мы находим у Вебера в «Протестантской этике». См.: Вебер М. Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 715. Сноска. «Beruf» – это не просто род занятий и даже не профессия в том более узком смысле слова, в каком говорили о врачах и юристах, но именно профессиональное призвание: человек призван Богом к деятельности по овладению миром, а не к бегству от него и не к бездеятельному созерцанию. В переводе П. П. Гайденко первый доклад Вебера «Wissenschaft als Beruf» (выполненный и повлиявший на научное сообщество задолго до указанной публикации) стал называться по-русски «Наука как призвание и профессия». Вслед за ней, переводя доклад о политике, я использовал те же два русских слова для передачи одного немецкого. Этот же перевод принят и в настоящем издании; пусть не безупречный, он устоялся, стал привычным. Тем не менее часто не только технически, для удобства чтения, но и содержательно более правильно указывать на одно, чаще второе значение. Поэтому в Предисловии, за редкими и необходимыми исключениями, я пишу просто «профессия», хотя вся терминология самого перевода, включая название, осталась такой же, как в предыдущих изданиях.] – амбициозное название серии докладов, которую задумали и организовали лидеры студенческого союза «Freistudentischer Bund» («Союз вольного студенчества»). Немецкая молодежь, в том числе студенческая, издавна собиралась в союзы, сыгравшие большую роль в духовной и политической жизни страны. Движение молодежи (Jugendbewegung) на рубеже XIX–XX вв. было значительной силой. Знаменитый издатель и создатель легендарного кружка Serakreis в Лейпциге Е. Дидерихс[19 - Я несколько раз писал о Дидерихсе в послесловиях к переводам Ханса Фрайера. Наиболее подробно см.: Филиппов А. Ф. Ханс Фрайер: краткий очерк жизни и творчества. В кн.: Фрайер Х. Теория объективного духа. СПб.: Владимир Даль, 2013. С. 326–356 (327–330).], видный деятель этого движения, в 1917 г. дважды устраивал в замке Лауэнштайн на севере Баварии встречи немецких интеллектуалов, обсуждавших будущее Германии. В них принимали участие и Макс Вебер, и Эрнст Толлер, поэт, драматург и молодежный активист, один из видных деятелей Союза. У Вебера были хорошие, интенсивные, но не лишенные проблем и напряжений отношения со студентами.

Большую роль в приглашении Вебера сыграл видный деятель Союза Иммануэль Бирнбаум, впоследствии влиятельный журналист. Вначале Веберу предложили сделать доклад «Наука как профессия». Он привлек широкое внимание интеллектуалов и произвел глубокое впечатление на слушателей[20 - По поводу датировок этого первого доклада было много споров, в том числе среди современников, присутствовавших в зале. Я данном случае просто следую издателям Полного собрания, Вольфгангу Моммзену и Вольфгангу Шлюхтеру. Доклад “Wissenschaft als Beruf” состоялся 7 ноября 1917 г. Датировки, приведенные в «Избранных произведениях» Вебера (см. выше), основаны на более ранних изданиях. Они устарели и не верны. Вся фактография, относящаяся к организации и публикации докладов Вебера, в моем изложении основана исключительно на материалах Полного собрания как наиболее полных и достоверных и не имеет собственной научной ценности. Моя задача – лишь предварительно ввести читателя в курс дела.]. Доклад о профессии политика Вебер прочитал 28 января 1919 г., то есть спустя более чем год. Пригласить его для чтения также и второго доклада решено было достаточно быстро, тогда как еще два, посвященные искусству и педагогике, вообще не состоялись[21 - Даже имена предполагавшихся лекторов – весьма почитаемого педагога Георга Кершенштайнера и необыкновенно плодовитого историка искусства и писателя Вильгельма Хаузенштайна – ничего не говорят современному читателю.]. Известно, что и переговоры с издательством первоначально строились на том, что все четыре доклада выйдут вместе, но уже в скором времени стало ясно, что рассчитывать надо только на тексты Вебера, которые и были напечатаны отдельными брошюрами в 1919 г. Предварительно организаторы договаривались с Вебером еще летом 1918 г.; впоследствии, уже зимой, он хотел отказаться от доклада, и его пришлось уговаривать снова. Настроение у него было неважное. Известно, что Вебер в 1918 г. много занимался политикой, вел консультации, в том числе участвовал в очень важных заседаниях в министерстве внутренних дел по выработке проекта немецкой конституции[22 - Веймарская конституция обязана Веберу рядом важных положений.], выступал с речами, агитируя за Немецкую демократическую партию (Deutsche Demokratische Partei). С этой партией был связан и его самый большой политический успех, и самое большое разочарование. В декабре 1918 г. проходило выдвижение по округам кандидатов от партии в Национальное собрание, которое должно было принимать конституцию Германии. Вебера поддерживала партийная верхушка, его с энтузиазмом выдвинули на первое место среди прочих кандидатов, обойдя предложенный местной партийной бюрократией порядок номинирования кандидатур, на региональном партийном собрании во Франкфурте. Однако местные партийные деятели путем бюрократических уловок сумели изменить ситуацию, и в скором времени обнаружилось, что продвижение в Национальное собрание для Вебера здесь практически исключено[23 - Подробности этой интриги освещены Вольфгангом Моммзеном в кн.: Mommsen W. Max Weber und die deutsche Politik 1890–1920. 3. verbesserte Aufl. T?bingen: Mohr (Siebeck), 2004. Kap. VIII.1. Niederlage und Revolution. Webers T?tigkeit f?r die Deutsche Demokratische Partei. S. 328 ff. Моммзен считал, что Вебер мог бы легко получить место и в центральных органах партии, и в Национальном собрании, но колебался, не будучи уверен, что это правильный выбор дальнейшей карьеры. Вместе с тем произошедшее сначала сильно вдохновило его, а затем выбило из колеи.]. Таким образом, 5 января, публикуя свое заявление в связи с отказом от дальнейших попыток выдвижения, Вебер вряд ли был расположен в ближайшее время выступать с речью о призвании политика. Однако и в более широком плане дела в Германии не давали повода для оптимизма.

Чтобы несколько представить себе эту обстановку, вспомним лишь некоторые важные события, вернувшись – от даты его доклада – на несколько месяцев назад. В ноябре 1918 г. в Германии начались политические процессы, которые в ретроспективе называют Ноябрьской революцией. Уже в октябре 1918 г. стало ясно, что война Германией проиграна, 1 ноября началось Кильское восстание моряков, волнения быстро распространились на крупные города, и вскоре был низвергнут баварский король Людвиг III (автономия земель была еще очень велика, и первая республика была провозглашена в Баварии социалистом и пацифистом Куртом Эйснером, к которому Вебер, заметим, относился крайне негативно). Вскоре последовало отречение императора Вильгельма II. Однако получалось так, что именно возникающая республика будет нести ответственность и за военное поражение и унизительный мир, и разрушение гражданского порядка. Это входило в намерения имперской бюрократии и генералов, и это же вызывало негодование Вебера, считавшего именно их ответственными за многие роковые для страны решения. Революция не переросла в столь же длительную и масштабную гражданскую войну, как в России, но в Германии тем не менее началась тяжелая и часто кровавая борьба. Жертвами ее стали, между прочим, Карл Либкнехт и Роза Люксембург: – руководители левосоциалистического союза «Спартак», основатели коммунистической партии Германии были убиты 15 января 1919 г. членами фрайкора, добровольческой праворадикальной военной организации. Вебер негативно относился к «Спартаку», но бессудные, совершенные «неизвестными» политические убийства были противны самому духу того, что он считал ответственной политикой.

Знаменитая формула «государство с успехом претендует на монополию легитимного физического насилия» не случайно рождается у Вебера в это время. В нескольких крупных центрах Германии были сделаны попытки установить власть советов, организованную по образцу революционной России. Центральное правительство пыталось подавить это движение, ответом стали массовые забастовки. Пожалуй, дальше всего дело зашло именно в Баварии. 21 февраля Эйснер был убит правым радикалом графом Арко. 7 апреля была провозглашена республика советов, которой удалось успешно отразить в первые недели своего существования атаки фрайкора, однако уже 3 мая соединенными усилиями армии и фрайкора Мюнхен был взят под контроль центральным правительством.

Вернемся еще раз на несколько месяцев назад. 18 января начинается Версальская мирная конференция, а 28 июня подписан Версальский мирный договор. За месяц до этого Вебер вместе с несколькими почтенными коллегами подписал знаменитый «Меморандум немецких профессоров», в котором оспаривалось стремление победителей представить Германию единственной виновницей войны. Вебер не был согласен со всем строем этого документа, подготовленного немецкими официальными лицами, но эффекта меморандум все равно не имел[24 - Сам он был настроен более жестко, непримиримо и не реалистически по отношению к требованиям союзников; его предложения по документу, сформулированные, кажется, в нарочито неприемлемом для дипломатов тоне, были отвергнуты. Один из лучших современных биографов Вебера Дирк Кэслер вообще считает, что немецкие чиновники совершенно не прислушивались к немецким профессорам и не собирались советоваться с ними, речь шла лишь о довольно циничном использовании их репутаций. Он цитирует, между прочим, очень горькое письмо Вебера Марианне, в котором тот сообщает, что по существу дела никто не задавал ему никаких вопросов. См.: Kaesler D. Max Weber: Preu?e, Denker, Muttersohn. M?nchen: Beck, 2014. S. 37, 881 f.]. Разочарование Вебера, его мрачный настрой это только усилило. Уже вскоре после выступления с речью о политике он окончательно решил посвятить себя науке и преподаванию. В марте он принял приглашение Мюнхенского университета, а 1 апреля был назначен на должность профессора[25 - Эту кафедру до Вебера занимал знаменитый немецкий экономист Луйо Брентано. С ним Вебера сначала связывали дружеские отношения, которые впоследствии по не вполне ясным причинам испортились. Вебер занял кафедру экономическую, но в Германии было принято указывать более точно, что станет предметом преподавания профессора. Впервые он потребовал указать среди этих предметов на первом месте «науку о обществе» (Gesellschaftswissenschaft).]. С этого времени начиналась уже другая жизнь – сугубо научная, только вот длиться ей оставалось всего год. Правда, и в эту жизнь то и дело врывалась политика.

Когда Баварская советская республика успешно отбивалась от фрайкора, ее отрядами руководил упомянутый выше участник встреч в замке Лауэнштайн Эрнст Толлер, немецкий поэт и драматург, глубоко почитавший Вебера (настолько, что переходил из университета в университет, чтобы посещать его лекции). Толлер был среди тех, кто слушал доклад о политике и участвовал в последующей дискуссии с Вебером. Одной из привлекательных для молодежи сторон личности Вебера была его готовность к длительным спорам с теми, кто имел совершенно иной жизненный опыт, статус и политические взгляды, хотя отношения со студенчеством в конце его жизни были у Вебера непростыми и неровными. Когда, после разгрома Баварской советской республики, Толлер был арестован и судим по обвинению в государственной измене, именно свидетельство Вебера о том, что тот вел себя всегда исключительно в согласии с убеждениями, спасло Толлеру жизнь[26 - Еще раньше Вебер спасал Толлера от тюрьмы в Гейдельберге. См. подробнее: Derman J. Max Weber in Politics and Social Thought: From Charisma to Canonization. Cambridge, UK etc.: Cambridge University Press, 2012. P. 23 f.]. Он вышел на свободу через несколько лет заключения. В некотором роде зеркальный случай произошел в 1920 г., когда суду был предан застреливший Эйснера граф Арко. Ему тоже грозила смертная казнь, но возмущение консервативного студенчества заставило власти отступить. Вебер был не согласен с этим, он называл такое поведение властей, используя старые, непечатные немецкие выражения публично, подлой трусостью. Если в 1919 г. ему приходилось наталкиваться на реакцию несогласия и непонимания со стороны левых и пацифистов, то в 1920 г. к нему все более настороженно относились правые, радикальные круги. Вебер совершенно не симпатизировал Эйснеру, но считал, что Арко лучше быть расстрелянным, лучше погибнуть героем за свои убеждения, нежели влачить жизнь «знаменитости кофеен». Его расстрел стал бы «могильным камнем на этом карнавале, украшенном гордым именем революции», его жизнь означает, что и Эйснер живет вместе с ним.

Не только для партийной бюрократии (на что указывает Моммзен), но и для многих знакомых Вебера странным было такое непредсказуемое сочетание политического реализма и этического ригоризма в политике. Далеко не столь позитивное отношение, как доклад о науке, вызвал и его доклад о политике. И, конечно, проблема тут была не только в практически-политических оценках и не в личных отношениях. Например, Карл Лёвит, в будущем знаменитый философ, был очень воодушевлен докладом о науке и разочарован докладом о политике. Лишь частично такое недовольство можно списать на характер «презентации». Вебер, сообщают издатели, с самого начала считал, что доклад получится не очень хорошим. Но ведь пришло на него довольно много публики, примерно, около сотни человек, а после выступления еще долгие часы продолжались разговоры со слушателями уже в приватной обстановке, на одной из мюнхенских квартир. Само отношение Вебера к политике, само видение настоящего и будущего, нескрываемая горечь пережитого исторического опыта не могли не сказаться на восприятии речи.

Стенограмма доклада не сохранилась, но судя по всему, он подвергся серьезной доработке для публикации и существенно увеличился в объеме. Вебер многое дописал, и вместе с его добавлениями и уточнениями получился оригинальный письменный текст, а не просто расшифрованная и авторизованная речь. Вебер мог ответственно подойти к выбору каждого слова, каждой формулировки, и это заставляет столь же внимательно вчитываться в его доклад, как мы это делаем с научными трактатами.

III. К политической социологии: основные понятия

Я не хотел бы повторять все, что было сказано о понимающей социологии и политической позиции Вебера в связи с предыдущей публикацией его работ[27 - См.: Филиппов А. Ф. Социология и проклятие политического// Вебер М. Власть и политика. М.: РИПОЛ-Классик, 2017. С. 5–58.]. Остановлюсь лишь на нескольких принципиальных моментах, которых не касался в должной степени ранее.

Вебер обладал огромными познаниями в политической истории, однако в области сравнительного исследования современных партий находился под влиянием специалистов, таких, как М. Острогорский[28 - См., напр.: Baehr P. Caesar and the Fading of the Roman World: A Study in Republicanism and Caesarism. London: Transaction Pubslishers, 1998. P. 192. Медушевский А. Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М.-Берлин: Директ-Медиа, 2015. С. 104.]. Устройство партийной машины, характеристики современной плебисцитарной демократии, политическая журналистика – все то, о чем непременно напишет любой исследователь политической социологии Вебера, – являются лишь частью у него самостоятельных изысканий и, возможно, за сто лет за сто лет потеряли прелесть новизны, и даже информативность. Тем не менее Вебер остается классиком социологии и крупнейшим политическим мыслителем. Дело не только в том, что одним из первых он зафиксировал устройство партийно-электоральной машины и плебисцитарный цезаризм новых вождей, разделил политиков на тех, кто живет ради политики как таковой, и тех, кто живет за счет политики, и т. п. Все это необходимо знать, конечно, потому что политическая социология Вебера является неотъемлемой частью социологического и политологического образования, однако основательное знакомство с ней имеет более универсальное значение. Это можно увидеть, если вообразить себе окончание «Основных социологических понятий» и начало «Политики как профессии» в качестве своего рода сцепки, места сочленения большого единого текста, который, как я уже сказал выше, с одинаковым успехом можно читать, начиная и с доклада о политике, и с методической главы.

Чем завершаются «Основные социологические понятия»? В § 17 рассматривается понятие государства, которое трактуется при помощи понятий действия (я предпочитаю переводить «das Handeln» как «действование», подчеркивая тем самым его процессуальный характер) и союза. Завершается же он определением «иерократического союза» и церкви. Понятие действования является первым для этой главы и вообще первым для социологии Вебера, который, мы помним, говорил, что социология должна быть наукой о социальном действовании. Таким образом, понятие действования, поскольку оно появляется в последнем параграфе первой главы, смыкает ее начало с завершением, и это завершенное изложение главы приводит читателя к политическому и иерократическому союзам, к государству и к церкви. Внутри «неоконченной» «Социологии», то есть внутри первой части «Хозяйства и общества» в старых изданиях, за главой об основных социологических понятиях следует глава об основных социологических категориях хозяйствования, то есть, говоря в более привычных нам терминах, экономической социологии. Если действование по смыслу ориентировано на «полезность» и ее достижение, оно называется у Вебера «хозяйственно ориентированным». Хозяйственно ориентированное Вебер отличает от собственно хозяйствования, потому что средства для достижения полезностей могут быть насильственными, политическими. Хозяйствование же по сути своей – мирное, оно ориентировано на хозяйственный расчет. «Всякая рациональная политика хозяйственно ориентирована в области средств, и всякая политика может обслуживать хозяйственные цели. Точно так же (хотя теоретически это относится не ко всякому хозяйству) наш современный хозяйственный порядок в нынешних условиях нуждается в том, чтобы распорядительная власть над ресурсами была гарантирована правовым принуждением со стороны государства, т. е. угрозой возможного насилия для сохранения и осуществления гарантий формально «узаконенных» распорядительских прав. Но само хозяйство, находящееся, таким образом, под силовой защитой, не связано с применением насилия»[29 - Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Op. cit. S. 32.]. Это важнейший момент. Действование Вебер рассматривает по схеме «цель / средство», причем он прекрасно знает об иерархии целей, так что ближайшая цель может оказаться средством для достижения следующей, более высокой. Поэтому, называя политику средством, а хозяйство целью (если несколько огрубить его высказывания, то получится именно это), Вебер говорит не о частных целях и средствах, не о фрагментах цепочек, в которых, например, нечто полезное просто отнимается, но с тем, чтобы пустить награбленное в экономический оборот. Он говорит о более стратегических вещах, о том, что насилие есть все-таки средство, а полезное – цель, и систематический расчет путей, ведущих к ней, – это хозяйствование, а не («хозяйственно ориентированный») грабеж. «Прагматика насилия противоречит духу хозяйства»[30 - Weber M. Wirtschaft und Gesellschaft. Op. cit. S. 32.]. Полезностью Вебер далее объявляет «шансы применения», вещными благами – носителей этих шансов, а услугами – то, что обеспечивают люди своими действиями.

Разумеется, это, в свою очередь, может быть лишь частью более обширного рассуждения, потому что трактовка полезного и желание полезного далеко не самоочевидны и различны для разных эпох и культур. Вебер хорошо знает об этом, весь проект «Протестантской этики» вырастает как раз из поисков ответа на вопрос о том, как связать смысл хозяйственного действования с потребностью избежать наибольшего зла, смерти. Если каждое действие (единичный акт, как сказал бы через тридцать лет Т. Парсонс) является средством для достижения цели, которая может быть полезна для достижения следующей (например). Что, в принципе, именно хозяйствование могло бы иметь отношение к главной цели, то есть именно в успешном хозяйствовании заключен главный ответ на вопрос о высшем благе, – это именно тот результат, который мог бы удовлетворить Вебера на более раннем этапе его творчества. Однако «Основные социологические понятия», как мы видим, предполагают такой ответ лишь в качестве одного из возможных. Они недаром кончаются не понятием государства, а понятием иерократического союза.

Государство способно силой навязать порядок, при этом основные характеристики порядка не так важны, как средство – легитимное насилие. Насилие означает преодоление сопротивления. Чужая воля должна быть сломлена, но сломлена именно как воля, то есть подчинена, перенаправлена. Те, кто действуют, подчиняясь, в силу дисциплины и признания господства легитимным, не утратили способность к действию, к постановке цели и выбору средств. Но цель они ставят в соответствии с подчинением господствующему, и надежность этого господства (то есть шансы на то, что действующий не изменится, не перестанет подчиняться) называется порядком. Если бы порядок был обеспечен только грубой силой, он мог бы быть нарушен, скажем ответной силой, но он обеспечивается также верой в легитимность. Легитимность означает укоренение порядка в чем-то высшем, чем голая фактичность приказа, изменение временного горизонта подчинения по сравнению с тем, который может быть обеспечен грубым превосходством силы. Именно поэтому, подобно тому, как Вебер отделяет хозяйственно ориентированное действование от хозяйственного, он отделяет политически ориентированное действование от политического. Разные союзы (а союз – это способ организации действований) могут пользоваться насилием, но оно не будет легитимным; могут они и стремиться к тому, чтобы воздействовать на руководство политического союза, на организацию порядка, на исполнение власти. Но политическим в точном смысле является то, что связано именно с порядком, постоянным легитимным порядком государства.

Итак, от действования Вебер переходит к социальному действованию, от него – к отношению, далее к закрытым отношениям, к отношениям по типу союзов, к союзам, в которых обеспечивается и которые основаны на господстве, далее к легитимному господству и легитимному насилию, монополию на которое имеют союзы на определенной территории. Они эту монополию могут потерять, средства господства могут быть экспроприированы, господство реорганизовано, но все равно порядок – порядок законного государства – должен быть. От категории действования путь к категориям союза, господства и государства не так уж долог, но это совершенно иной путь, чем тот, который проложен в экономической социологии Вебера.

Вопрос все же остается открытым: как быть с насилием. Голый порядок и грубое насилие вряд ли будут считаться легитимными как таковые. Вот почему под конец главы Вебер вводит понятие иерократического союза, власть которого над людьми не насильственная, а «психическая». Он распределяет блага спасения. Казалось бы, это дополнение или альтернатива государству. Но Вебер осторожен: лишь церковь является учреждением, рационально, как «учреждение спасения», и монопольно иерократически господствующим, скорее всего, хотя и не обязательно, господствующим над людьми на определенной территории. Обязательно ли блага спасения находятся у церкви? Обязательно ли речь идет лишь о спасении в христианском смысле? Обязательно ли «психическое господство» связано с религиозным – как бы оно ни понималось – спасением? На все эти вопросы ответ у Вебера отрицательный, и понятно, что социологии религии здесь не хватает так же, как и социологии политики (отчего, собственно, желание представить соответствующие главы «Хозяйства и общества» как развернутый ответ на эти вопросы всегда казалось столь естественным). Но «Политика как профессия» отчасти отвечает на эти вопросы.

В идее широкой демократической поддержки призванного политика, в идее харизмы как того качества, которое делает востребованной и возможной такую поддержку, мы видим прямое высказывание политико-социологического толка, в отличие от экономико-социологического. У порядка, у государственной бюрократической машины, у насилия есть не просто фактические средства обеспечить уважение к порядку, но также и некоторая собственная смысловая составляющая. Харизма в религиозном смысле открывала пути к трансцендентному, это была способность (благодатный дар) истолковать и научить правильному пути к спасению. Харизма в политическом смысле означала дар и способность сделать, так сказать, имманентное трансцендентным. Соединение волений действующих – обычная тема политической философии – истолковывается как поддержка призванного политика, имеющая иной характер и иные следствия, чем то, что может быть получено путем простого сложения. Суверен Гоббса, общая воля Руссо – это предшественники веберовской харизмы как политической категории, которая, заметим, при этом истолковывается, с одной стороны, вполне эмпирически, как реальная вера, реальная надежда на спасителя-политика, а с другой – отчетливо отсылает к религиозной тематике, ибо связывает посюстороннее поведение не с моментальной хозяйственной потребностью, но с благами (политико-героически) понимаемого спасения. Почему вообще из массовой поддержки – тем более, если она выражена в таком феномене, как поведение избирателей, – может родиться понимание достоинств политика, которые напоминают о феноменах совершенно иного типа (религиозных) и других эпох (далеко отстоящих от модерна с его секуляризацией, превращением религиозного в светское)? – Эти вопросы разрабатываются уже после Вебера, но то, что ставятся они до сих пор, говорит не столько о неудовлетворительном характере предложенных им решений, сколько о том, что его социология радикальным образом поменяла всю рамку мышления о политическом, отчего важнейшие связи с традицией европейской мысли стали невидимыми для неискушенного взгляда. Реконструкция веберовской мысли именно в этом роде, то есть понимание Вебера не только как великого новатора, но и как наследника, продолжателя, является трудным, увлекательным и, возможно, в научном отношении очень продуктивным делом.

    Александр Филиппов

Макс Вебер. Политика как призвание и профессия

Политика как призвание и профессия

В соответствии с вашим пожеланием я должен сделать доклад, который, однако, непременно разочарует вас в нескольких отношениях. От разговора о политике как призвании и профессии вы непроизвольно будете ожидать высказываний и оценок по злободневным вопросам. Но об этом мы скажем лишь под конец, чисто формально, в связи с определенными вопросами, относящимися к значению политической деятельности во всем ведении жизни (Lebensfuhrung). Из сегодняшнего доклада как раз должны быть исключены все вопросы, относящиеся к тому, какую политику следует проводить, какое, таким образом, содержание следует придавать своей политической деятельности. Ибо они не имеют никакого отношения к общему вопросу: что есть и что может означать политика как призвание и профессия? Итак, к делу!

Что мы понимаем под политикой? Это понятие имеет чрезвычайно широкий смысл и охватывает все виды деятельности по самостоятельному руководству. Говорят о валютной политике банков, о дисконтной политике Имперского банка, о политике профсоюза во время забастовки; можно говорить о школьной политике городской или сельской общины, о политике правления, руководящего корпорацией, наконец, даже о политике умной жены, которая стремится управлять своим мужем. Конечно, сейчас мы не берем столь широкое понятие за основу наших рассуждений. Мы намереваемся в данном случае говорить только о руководстве или оказании влияния на руководство политическим союзом, то есть в наши дни – государством.

Но что есть «политический» союз с точки зрения социологического рассуждения? Что есть «государство»? Ведь государство нельзя социологически определить, исходя из содержания его деятельности. Почти нет таких задач, выполнение которых политический союз не брал бы в свои руки то здесь, то там; с другой стороны, нет такой задачи, о которой можно было бы сказать, что она во всякое время полностью, то есть исключительно, присуща тем союзам, которые называют «политическими», то есть в наши дни – государствам, или союзам, которые исторически предшествовали современному государству. Напротив, дать социологическое определение современного государства можно в конечном счете, только исходя из специфически применяемого им, как и всяким политическим союзом, средства – физического насилия. «Всякое государство основано на насилии», – говорил в свое время Троцкий в Брест-Литовске. И это действительно так. Только если бы существовали социальные образования, которым было бы неизвестно насилие как средство, тогда отпало бы понятие «государства», тогда наступило бы то, что в особом смысле слова можно было бы назвать «анархией». Конечно, насилие отнюдь не является нормальным или единственным средством государства – об этом нет и речи, – но оно, пожалуй, специфическое для него средство. Именно в наше время отношение государства к насилию особенно интимно (innerlich). В прошлом различным союзам, начиная с рода, физическое насилие было известно как совершенно нормальное средство. В противоположность этому сегодня мы должны будем сказать: государство есть то человеческое сообщество, которое внутри определенной области – «область» включается в признак! – претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. Ибо для нашей эпохи характерно, что право на физическое насилие приписывается всем другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, насколько государство со своей стороны допускает это насилие: единственным источником «права» на насилие считается государство.

Итак, «политика», судя по всему, означает стремление к участию во власти или к оказанию влияния на распределение власти, будь то между государствами, будь то внутри государства между группами людей, которые оно в себе заключает.

В сущности, такое понимание соответствует и словоупотреблению. Если о каком-то вопросе говорят: это «политический» вопрос; о министре или чиновнике: это «политический» чиновник; о некотором решении: оно «политически» обусловлено, – то тем самым всегда подразумевается, что интересы распределения, сохранения, смещения власти являются определяющими для ответа на указанный вопрос, или обусловливают это решение, или определяют сферу деятельности соответствующего чиновника. Кто занимается политикой, тот стремится к власти: либо к власти как средству, подчиненному другим целям (идеальным или эгоистическим), либо к власти «ради нее самой», чтобы наслаждаться чувством престижа, которое она дает.

Государство, равно как и политические союзы, исторически ему предшествующие, есть отношение господства людей над людьми, опирающееся на легитимное (то есть считающееся легитимным) насилие как средство. Таким образом, чтобы оно существовало, люди, находящиеся под господством, должны подчиняться авторитету, на который претендуют те, кто теперь господствует. Когда и почему они так поступают? Какие внутренние основания для оправдания господства и какие внешние средства служат ему опорой?

В принципе имеется три вида внутренних оправданий, то есть оснований легитимности (начнем с них). Во-первых, это авторитет «вечно вчерашнего»: авторитет нравов, освященных исконной значимостью и привычной ориентацией на их соблюдение, – «традиционное» господство, как его осуществляли патриарх и патримониальный князь старого типа. Далее, авторитет внеобыденного личного дара (Gnadengabe)[1 - В точном смысле: дарования благодати.] (харизма), полная личная преданность и личное доверие, вызываемое наличием качеств вождя у какого-то человека: откровений, героизма и других, – харизматическое господство, как его осуществляют пророк, или – в области политического – избранный князь-военачальник, или плебисцитарный властитель, выдающийся демагог и политический партийный вождь. Наконец, господство в силу «легальности», в силу веры в обязательность легального установления (Satzung) и деловой «компетентности», обоснованной рационально созданными правилами, то есть ориентации на подчинение при выполнении установленных правил – господство в том виде, в каком его осуществляют современный «государственный служащий» и все те носители власти, которые похожи на него в этом отношении. Понятно, что в действительности подчинение обусловливают чрезвычайно грубые мотивы страха и надежды – страха перед местью магических сил или властителя, надежды на потустороннее или посюстороннее вознаграждение – и вместе с тем самые разнообразные интересы. К этому мы сейчас вернемся. Но если пытаться выяснить, на чем основана «легитимность» такой покорности, тогда, конечно, столкнешься с указанными тремя ее «чистыми» типами. А эти представления о легитимности и их внутреннее обоснование имеют большое значение для структуры господства. Правда, чистые типы редко встречаются в действительности. Но сегодня мы не можем позволить себе детальный анализ крайне запутанных изменений, переходов и комбинаций этих чистых типов: это относится к проблемам «общего учения о государстве».

В данном случае нас интересует прежде всего второй из них: господство, основанное на преданности тех, кто подчиняется чисто личной «харизме» «вождя». Ибо здесь коренится мысль о призвании («Beruf»[31 - Немецкое слово «Beruf» может быть переведено и как «профессия» и как «призвание». На основании анализа протестантизма Вебер пришел к выводу, что эта двузначность термина «Beruf» не случайна: она вырастает из понимания профессиональной деятельности как божественного призвания и приводит к весьма существенным выводам для европейского общества и европейской культуры последствиям. Поэтому мы для перевода «Beruf» используем оба указанных значения данного слова. – Примеч. перев.]) в его высшем выражении. Преданность харизме пророка, или вождя на войне, или выдающегося демагога в народном собрании (Ekklesia) или в парламенте как раз и означает, что человек подобного типа считается внутренне призванным руководителем людей, что последние подчиняются ему не в силу обычая или установления, но потому, что верят в него. Правда, сам «вождь» живет своим делом, «жаждет свершить свой труд»[2 - Вебер воспроизводит в данном случае слова Заратустры из книги Ф. Ницше «Так говорил Заратустра»: «Разве я жажду счастья? Я жажду свершить свой труд!» (Nietzsche F. Werke in vier Banden. Bd. Salzburg, 1985. S. 576.)], если только он не ограниченный и тщеславный выскочка. Именно к личности вождя и ее качествам относится преданность его сторонников: апостолов, последователей, только ему преданных партийных приверженцев. В двух важнейших в прошлом фигурах: с одной стороны, мага и пророка, с другой – избранного князя-военачальника, главаря банды, кондотьера – вождизм как явление встречается во все исторические эпохи и во всех регионах. Но особенностью Запада, что для нас более важно, является политический вождизм в образе сначала свободного «демагога», существовавшего на почве города-государства, характерного только для Запада, и прежде всего для средиземноморской культуры, а затем – в образе парламентского «партийного вождя», выросшего на почве конституционного государства, укорененного тоже лишь на Западе.

Конечно, главными фигурами в механизме политической борьбы не были одни только политики в силу их «призвания» в собственном смысле этого слова. Но в высшей степени решающую роль здесь играет тот род вспомогательных средств, которые находятся в их распоряжении. Как политически господствующие силы начинают утверждаться в своем государстве? Данный вопрос относится ко всякого рода господству, то есть и к политическому господству во всех его формах: к традиционному, равно как и к легальному, и к харизматическому. Любое господство как предприятие (Herrschaftsbetrieb), требующее постоянного управления, нуждается, с одной стороны, в установке человеческого поведения на подчинение господам, притязающим быть носителями легитимного насилия, а с другой стороны, посредством этого подчинения в распоряжении теми вещами, которые в случае необходимости привлекаются для применения физического насилия: личный штаб управления и вещественные (sachlichen) средства управления.

1 2 >>
На страницу:
1 из 2