Забытое убийство

«К сожалению, в Австрии имеется немецкий “ирредентизм”, – писал Грабмайр. – Это те немцы, которые видят выход только в распаде Австрии и присоединении к Германии»[50 - Karl v. Grabmayr. Erinnerungen eines Tiroler Politikers 1892–1920… S. 66.].

Слова депутата звучат наивно: процесс интеграции шел уже полным ходом, и распад Австрии был лишь делом времени.

«Для лояльных немцев в государстве есть только один путь, – заявил Грабмайр, – закладывать конституционные основы для защиты национальных прав немецкого народа. Совершенно очевидно, что это должен быть отказ от исключительного господства немцев. Раз мы живем в единой империи, мы должны считаться с другими национальностями, в первую очередь со славянами. Это трезвый расчет, принимая во внимание все факторы. И здесь нет никакой политической альтернативы»[51 - Ibid. S. 63.].

Сознавал ли Грабмайр, что его слова при сложившейся ситуации звучат для всех, без исключения, немцев унизительно: как попытка воспитывать их насильственными методами, гладить по голове за послушание и «лояльность» и наказывать за радикализм? Скорее всего, он вообще об этом не думал, стремясь сохранить собственное лицо и, как он сам однажды выразился, «благополучно решить крайне сложную задачу <…>, не повредив при этом <…> собственной политической линии»[52 - Ibid. S. 109.].

Комментируя результаты своего выступления в Мерано, он говорит о том, что тирольские крупные землевладельцы пришли в восторг от его речи, заявляя, что «впервые прозвучало свободное и смелое слово», в то время как «радикалы были в ярости»[53 - Ibid. S. 64.].

Первым на меранскую речь депутата откликнулось «Восточногерманское обозрение» Карла Вольфа. В статье под названием «Некий Грабмайр» говорилось: «Давно уже нам не приходилось слышать таких предательских слов! Да ни один славянин и ни один мадьяр не позволил бы себе подобного тона по отношению к своей нации, какой позволил господин Грабмайр по отношению к собственному народу. Ни один из них никогда не пал бы столь низко, как господин Грабмайр. Он пытается развязать войну между немцами и сравнивает борцов за права и свободу с ренегатами и уголовниками, пытаясь опорочить их в глазах парламента и народа»[54 - Karl v. Grabmayr. Erinnerungen eines Tiroler Politikers 1892–1920… S. 64.].

Официальная «Triester Zeitung» от 16 февраля 1899 года по этому поводу замечала: «Живейший интерес вызывает в настоящее время ожесточенное противостояние между членом парламента доктором Грабмайром и группой Шёнерера-Вольфа. Господин Грабмайр поистине является украшением немецких левых. Среди множества посредственностей, которые в почтенном возрасте решили потопить общественную жизнь в радикализме, этот член парламента приятно удивляет не только широкими познаниями в юридической области, но и блестящим ораторским талантом. Идеальная форма его выступлений <…> удачно избегает сухого академизма, что создает чувственную динамику в соединении с политическим темпераментом, классическим стилем и даже свободой выражений»[55 - Ibid. S. 65.].

Триестская газета замечает, что радикальные призывы приведут немецкий народ к печальным последствиям, и неизвестно, какой следует искать выход из этой тяжелой ситуации. Зато «украшению немецких левых» Грабмайру, как выяснилось, и это было известно. Он пишет, что главная мысль его речи исчерпывается одной фразой: «Единственный шанс на успех – это согласие между всеми лояльными, государственно мыслящими немцами»[56 - Ibid. S.64.]. Хорошо знакомая фраза, многократно произносимая в политической истории, но лишенная всякого практического смысла. Призывы Грабмайра к «коллективной политической воле» и «выработке мирных соглашений» уже не действовали, и не мог опытный парламентарий этого не видеть. Однако его истинная позиция становится ясна, как только он переключается с народа на действующих политиков. Грабмайр покровительственно журит их за неспособность соблюсти свое публичное лицо, которое строится «на остроумии, умении приводить аргументы, вести себя, отвечать, поскольку каждый жест политика заметен окружающим»[57 - Karl v. Grabmayr. Erinnerungen eines Tiroler Politikers 1892–1920… S. 63].

Одним словом, «встряхнитесь, господа, на вас смотрит вся Европа». Тирада Грабмайра о визуальной роли политика настолько прозрачно указывает на его собственные убеждения, ставящие красноречие, жесты, манеры и остроумие выше здравого смысла и реальности, что дальнейшие вопросы отпадают за ненадобностью.

Но никакая речь немыслима без выводов. И Грабмайр начал сворачивать свое пространное выступление, чтобы перейти к «трем необходимым условиям дальнейшего развития государства»: общественным гарантиям для немцев (каким, он не уточнил), пересмотру нынешнего большинства в парламенте (оно состояло из чехов) и… смещению правительства Туна, которое никого уже не удовлетворяет. Это было вовремя и хитроумно.

Напоминание о гарантиях для немцев было поклоном в сторону немецкого большинства в Тироле. Призыв пересмотреть чешское большинство в парламенте ничему не угрожал, поскольку на совещание в Мерано собрались отнюдь не чехи. А ругать Туна стало почти модным занятием, ведь его в тот момент уже не поддерживал ни один человек в здравом уме. И присутствующие вполне охотно согласились с этими пунктами, предложенными тирольским «цицероном».

На этом следовало бы остановиться, однако Грабмайр поистине превзошел себя: под конец он еще решил сделать изящный реверанс в сторону многочисленных австрийских католиков. Покритиковав радикальный лозунг «нелояльных» немцев «Долой Рим!», он заметил, что «такое смешение религии и политики, практикуемое радикалами, является предосудительным, поскольку оскорбляет чувства верующих <…>. Почему это для немцев должно быть нечто иное, чем для поляков и чехов, словенцев и итальянцев?»

«Мы обязаны положить конец этому лозунгу, утверждающему, что мы враги церкви! – воскликнул Грабмайр. – Разве мы ее враги? <…> Церковь тоже нуждается в свободе и правах, которые мы для себя требуем»[58 - Karl v. Grabmayr. Erinnerungen eines Tiroler Politikers 1892–1920… S. 63.].

Ответ на этот ораторский пассаж не заставил себя ждать. «Никто из уважающих себя немцев не подаст руки этому проправительственному клерикалу!» – воскликнуло «Восточно-немецкое обозрение» Карла Вольфа.

* * *

И сам Грабмайр, и его речи являются, в сущности, зеркалом всего австрийского парламентаризма. Однако, при всей возможной иронии в его адрес, Грабмайр – незаменимый комментатор событий. Хотя бы уже потому, что он был непосредственным свидетелем происходящего, причем типичным для своего времени свидетелем.

А к бунтующим «нелояльным» немцам в конце года присоединились еще и недовольные налогами муниципальные советы. Они обвинили Туна в злоупотреблении 14-м параграфом. 2 октября 1899 года граф Тун-Хоенштайн, не вынеся ударов со всех сторон, подал в отставку, а его место занял граф Клари.

1.4. Потомственный дипломат

Новый премьер Цислейтании граф Манфред Клари-Альдринген (30 мая 1852–12 февраля 1928) начал с того, что отменил распоряжения о языках и заявил о полной своей нейтральности в отношении всех партий и национальностей. Он вошел в залу и, сделав выразительное лицо, попросил партии с пониманием относиться к обстановке в стране и не нарушать порядка в парламенте.

«Выразительное лицо» для политика – это, прежде всего, не сантименты и страстные восклицания, а созидательное спокойствие и деловая сосредоточенность.

Именно так и выглядел Клари, сын богемского принца Эдмунда Морица и принцессы Елизаветы-Александрины фон Клари-Альдринген, урожденной французской графини де Фицкельмон, а также младший брат известного дипломата принца Зигфрида[59 - Зигфрид (Франц Иоганн Карл) граф фон Клари-Альдринген (Siegfried (Franz Johann Carl) Graf von Clary und Aldringen) (14 октября 1848–11 февраля 1929) – австро-венгерский дипломат, ставший наиболее известным во время Первой мировой войны.]. Даже в его назначении министр-президентом виделись семейные гены: дед Манфреда Клари, граф Шарль-Луи де Фицкельмон[60 - Шарль-Луи де Фицкельмон, или Карл Людвиг фон Фикельмон (нем. Karl Ludwig Graf von Ficquelmont, фр. Charles-Louis comte de Ficquelmont et du Saint-Empire) (23 марта 1777–7 апреля 1857), – австрийский государственный деятель французского происхождения, генерал австрийской армии, писатель, дипломат. Был министр-президентом Австрийской империи в 1848 году.], был успешным вторым министр-президентом в правительстве князя Меттерниха.

Но столь блестящая наследственность не помогла новому премьер-министру. Клари усердно демонстрировал свою лояльность ко всем непримиримым группам. Он клятвенно заверил, что будет прибегать к параграфу 14 лишь в крайних случаях и только по экономическим вопросам.

– Но сам-то параграф не отменил, – усмехнулся в усы скептический эрцгерцог Ойген Габсбург-Австрийский, как всегда, наблюдавший за происходящим со стороны.

Правительство вновь старалось примирить чехов с немцами, но чехи начали обструкцию, и этот план оказался неосуществим. Поэтому, продержавшись рекордные по краткости три месяца, министерство Клари ушло в отставку в конце декабря того же 1899 года. Зато Клари было чем гордиться: он сдержал свое слово и ни разу не прибег к параграфу 14.

В то же время избежать параграфа было уже невозможно. И новый премьер Генрих Виттек первый же свой указ издал на основании параграфа 14.

1.5. Железнодорожник

Генриху Риттеру фон Виттеку (29 января 1844–9 апреля 1930), другу детства эрцгерцогов и принцев, впоследствии доверяли воспитание царских отпрысков. Доверили ему и кабинет министров, хотя он, совершенно очевидно, по своим личностным и профессиональным данным не был готов к роли лидера нации. Это был администратор узкоспециального образца. Его коньком были железные дороги: в них он разбирался как истинный профессионал.

Виттек учился в Шотландской гимназии, затем на юридическом факультете университета. Став юридическим экспертом, он работал в ведомстве путей сообщения, а в 1885 году недолгое время управлял Министерством торговли. С 20 ноября 1897 по 1 мая 1905 года Виттек был назначен министром путей сообщения сразу в нескольких правительствах Австрийской империи. Он энергично расширил железнодорожную сеть и даже стал провозвестником профсоюзного движения, вполне успешно отстаивая социальные интересы работников железнодорожного транспорта. Активная деятельность Виттека не осталась незамеченной и наверху: в нем увидели человека, умеющего договариваться с народом. Образ народного заступника ценился у венской верхушки, давно оторвавшейся от собственного населения.

Находясь в должности главы кабинета, Виттек даже успел утвердить либеральный закон о выборах в венской общине. Но продержался новый премьер еще меньше своего предшественника Клари и установил очередной рекорд минимального пребывания у власти – полумесячное правление – с 21 декабря 1899 по 18 января 1900 года. Он подал в отставку 15 января 1900 года, заявив, что такой страной, раздираемой социальными и национальными конфликтами, править невозможно.

– Я владею навыками осуществлять в стране связь, – сказал не лишенный чувства юмора Виттек, – но, боюсь, речь идет только о паровозах.

Конечно, дело было не в Виттеке и его паровозах. Ни Бадени, ни Тун, ни Гауч, ни Виттек ничего уже не могли сделать. Около 1900 года в Австро-Венгрии проживали пятьдесят миллионов человек, из которых 25 процентов составляли немцы, 20 – мадьяры, 13 – чехи, 9 – поляки, 8 – русины, 6 – румыны и хорваты, 4 – словаки. И все они хотели удовлетворения своих национальных требований.

Виттек был уже восемнадцатым по счету премьером за три года. Ситуация в Цислейтании становилась катастрофической.

1.6. «Бюрократический талант»

На место Виттека пришел уроженец южно-тирольского города Тренто[61 - Австро-немецкое название – Триент (в 1918 году вошел в состав Италии).], сын жандармского полковника Эрнст фон Кёрбер (6 ноября 1850–5 марта 1919), на первый взгляд ничем не отличавшийся от прежних хозяев кабинета. Учился он в академии «Терезианум» и в Венском университете, как многие венские парламентарии, работал в Министерстве торговли и был одно время генеральным директором железных дорог, как Виттек. Но все же в Кёрбере поначалу ощущалось нечто новое – жесткость военного.

Став главой кабинета, Кёрбер созвал конференцию по национальному вопросу, и дела в парламенте ненадолго приняли мирное течение. Однако чехи снова объявили обструкцию. 8 июня 1900 года они явились на Рингштрассе с трубами, тарелками, хлопушками и устроили такой шум, что заседать стало невозможно. Кёрбер сразу же распустил парламент.

Очевидно, то оказался самый удачный момент для передышки, потому что в конце июня внимание Цислейтании было отвлечено внешними событиями: 20 июня китайская артиллерия обстреляла посольство Австро-Венгрии в Пекине, и участники так называемого «боксерского» восстания в Китае начали осаду польского квартала, длившуюся два месяца – до середины августа. На следующий день после обстрела посольства императрица Ци Си объявила войну целому ряду стран, и пять сотен австрийцев вместе с европейскими союзниками приняли участие в боевых действиях. Впрочем, внешняя политика уже не могла повлиять на состояние Венского парламента.

Результаты новых выборов в январе 1901 года Кёрбера не устроили. Он надеялся на единый парламент, с которым можно будет работать, но радикальные группы немцев и чехов только усилились. Тогда разочарованный Кёрбер прибег к тем мерам, которыми прославились его предшественники, – он создал сеть железных дорог и ввел десятичасовой день для горнорабочих. Для человека с военным стержнем подобное политическое измельчание выглядело пораженчеством, но у Кёрбера не было иного выхода: он должен был демонстрировать хоть какую-то деятельность.

Депутат Грабмайр впоследствии писал о Кёрбере: «…Наш великий бюрократический талант, несмотря на весь свой ум и дипломатический опыт, несмотря на его бесстрастное упорство, так и не смог решить австрийскую проблему. Ему не хватало беспощадной энергии, которая была вполне допустима в нашей ситуации»[62 - Karl v. Grabmayr. Erinnerungen eines Tiroler Politikers 1892–1920… S. 110.].

Парламент легко принял все эти программы, потому что они никак не затрагивали основные интересы партий и групп. Однако очередное осеннее обострение в парламенте обрушилось и на кабинет Кёрбера. Чехи вернулись к вопросу о своих национальных правах и потребовали признания чешского языка обязательным в округах Богемии.

Кёрбер решил игнорировать вопрос о языках и национальностях. Он настаивал на обсуждении бюджета, однако радикальным членам парламента не было до этого никакого дела. Кёрберу угрожали обструкцией. Тогда он заявил, что без утверждения бюджета на 1902 год парламент утратит свою роль и страна вернется к абсолютизму. Эта угроза напугала парламентариев, и бюджет на первую половину года был утвержден. Чехи согласились подождать со своими требованиями, а Кёрбер выиграл время и занялся переговорами о бюджете с премьером Венгрии Кальманом Селлем[63 - Кальман Селль (1842–1915) – венгерский политический деятель, с 1867 года депутат рейхстага, либерал. В 1875–1878 годах был министром финансов в кабинете Тиссы и способствовал упорядочению венгерских финансов. С конца XIX века вел переговоры с правительством Цислейтании об урегулировании австрийско-венгерских отношений.].

Но теперь уже в венгерском сейме взяли верх аграрники, не желавшие принимать проект соглашения. В течение 1902 года условия переговоров все время менялись, и отношения между премьерами обострились до того, что не раз грозили полным разрывом.

Весной в Триесте на судах австрийского Ллойда началась стачка кочегаров, перешедшая во всеобщую забастовку. Беспорядки удалось усмирить только военной силой, и в этом тирольском городе было введено осадное положение. Еще серьезнее оказалась стачка сельскохозяйственных рабочих в Галиции, перешедшая в политическую форму и показавшая полную деградацию административно-хозяйственного аппарата управления.

Социал-демократы предостерегали Кёрбера от крутых мер, и он вел себя сдержанно.

Поэтому рабочим удалось добиться осуществления многих своих требований.

Благодаря компромиссам министр-президента в 1902 году впервые был получен бюджет, утвержденный парламентом, а не параграфом 14.

Однако в это время истек срок перемирия Кёрбера с чешскими депутатами, они вновь прибегли к обструкции, и для создания бюджета на 1903 год Эрнсту Кёрберу вновь пришлось прибегнуть к 14-му параграфу.

Это развязало ему руки, он созвал чешско-немецкую конференцию и в ходе ее работы попытался достичь компромисса. К январю 1903 года оба правительства, Венгрии и Цислейтании, наконец договорились.

Но провести через парламент результаты конференции не удалось – теперь уже из-за обстановки в Венгрии, которая тоже имела свои сложности с вопросом о языке и отнюдь не была карманной державой Кальмана Селля.

1.7. Австро-венгерские переговоры

Венгры требовали восстановить в венгерской части армии мадьярский язык.