В сиреневом саду

В сиреневом саду
Луиза Мэй Олкотт

Азбука-классика
Луиза Мэй Олкотт – американская писательница, автор знаменитого романа «Маленькие женщины», который принес ей мировую славу и любовь читателей. До сих пор книга остается одним из самых значимых произведений американской литературы.

В своем позднем романе «В сиреневом саду» (1878) Олкотт рассказывает историю двенадцатилетнего мальчика по имени Бен и его верного пса Санчо, убежавших из цирка и после долгих скитаний нашедших новый дом в дружной, веселой семье. Как и в прочих книгах Олкотт, маленьким героям придется преодолеть множество трудностей, научиться терпению и прощению, и в этом им помогут искренняя любовь, дружба, отвага и вера.

В настоящем издании роман представлен в новом переводе Антона Иванова и Анны Устиновой.

Луиза Мэй Олкотт

В сиреневом саду

Эмме, Иде, Карлу и Лине

эта маленькая книга с любовью посвящается

их новым другом и сестрой.

    Л. М. О.

© А. Д. Иванов, А. В. Устинова, перевод, 2024

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2024

Издательство Азбука®

Глава I

Таинственный пес

Аллея вязов совсем заросла. Огромные ворота в стене вечно стояли запертые. И старый дом тоже был заперт, многие годы оставаясь необитаемым.

Тем не менее оттуда порой доносились голоса, и тогда ветви сирени над высокой стеной принимались кивать, словно бы говоря: «Будь у нас такое желание, мы поведали бы вам превосходнейшие секреты». И коровяк, росший возле ворот, чуть не подпрыгивал, стремясь достать до замочной скважины, сквозь которую ему стало бы видно, что творится внутри. Если бы он действительно смог однажды июньским днем вдруг резко взмыть вверх, как бобовый стебель из сказки, и достигнуть желанной цели, ему открылось бы сколь забавное, столь и привлекательное зрелище: у кого-то намечался праздник.

От ворот к крыльцу шла широкая, вымощенная плитами из темного камня дорожка. Кусты по обеим ее сторонам сверху сошлись, а внизу их заполонили разнообразные дикорастущие цветы вперемешку с сорными травами, и походило это пространство на летний зал, стены которого украшены превосходными гобеленами. В центре дорожки виднелся стол из доски, подпертой двумя деревяшками и покрытой весьма потрепанным клетчатым платком. На нем с большой элегантностью был расставлен миниатюрный чайный сервиз. Истины ради стоит отметить, что чайник утратил носик, молочник – ручку, крышка у сахарницы отсутствовала, чашки и блюдца потрескались и обкололись, но разве вежливые гости обращают внимание на подобные мелочи? А пригласили на этот праздник гостей исключительно вежливых.

Слева и справа от крыльца стояло по скамейке, и здесь любому глазу, подглядывавшему сквозь вышеупомянутую замочную скважину, предстала бы картина весьма занимательная. На левой скамейке лежали семь кукол, на правой – шесть, и столь разнообразными гримасами были искажены их лица в зависимости от количества изъянов, полученных в процессе краткого или длительного использования, и грязи, приставшей к ним, что напрашивалась вполне естественная догадка: это кукольная больница, и пациентам вскорости предстоит чаепитие. Но налети вдруг ветер и подними над куклами то, чем их укрыли до самых голов, вы с грустью бы убедились, насколько ложные представления о действительности складываются на основании слишком скоропалительных выводов.

Никакой больницы и никаких пациентов. Куклы лежали полностью одетые и совершенно готовые к празднику, попросту отдыхая перед его началом.

Другая деталь озадачила бы любого, кто незнаком с повадками и обычаями кукол. Четырнадцатая кукла – девочка с тряпичным телом и фарфоровой головой – висела на входной двери на ржавом дверном молотке. Блестящие ее светлые кудри увенчивала гирлянда из крохотных цветов, над головой колыхалась веточка лиловой сирени, тонкую изящную фигурку облегало желтое платье из набивного ситца, щедро украшенное красными фланелевыми воланами, синие ботиночки на ногах если не самым изящным, то уж определенно дружелюбным образом развернулись друг к другу мысками. Любое юное сердце, способное сострадать, сжалось бы от сочувствия и замешательства. Почему, ох, почему столь прекрасная куколка оказалась обречена на повешение? Отчего на нее так таращатся тринадцать сородичей? Казнь преступницы повергла их наземь от ужаса? Или она совсем не преступница, а их идол и ей принято поклоняться лежа? Ни то ни другое, друзья мои. Эту куклу-блондинку звали Белинда. Место на двери считалось самым почетным. И висела она там сейчас в честь седьмого своего дня рождения – великого события, по поводу которого вскорости должен был состояться праздник. Все, конечно же, ждали приглашения к праздничному столу, но отличались до того безупречным воспитанием, что ни один из двадцати семи глаз ни разу не повернулся в ту сторону. Именно двадцати семи, так как с гарусного лица голландца Ганса одна черная бусинка-глаз потерялась. И восхищенные взгляды всех чинно лежащих рядами кукол были направлены исключительно на Белинду. Радость и гордость до того распирали ее набитую опилками грудь, что едва не лопались швы, и она, не в силах сдержать эмоции, то и дело подпрыгивала, стоило налетевшему ветерку раздуть ее желтые юбки, или при его же деятельной поддержке синие ботиночки принимались выплясывать на двери танец, напоминающий джигу. Висеть на двери ей было явно не больно, о чем свидетельствовала ее счастливая улыбка. По-видимому, красная ленточка не слишком сдавливала ей шею. А если сама виновница торжества не жаловалась, кто же из остальных имел право на это? Тишина стояла торжественная и полная. В нее не вторгался даже храп Дайны, от которой был виден из-под одеяла только тюрбан. И малышка Джейн помалкивала, хотя ножки ее оголились, что у менее воспитанного младенца наверняка вызвало бы негодующий писк.

Вскорости издали раздались голоса, они делались все отчетливее и громче, и наконец из арки, ведущей к боковой дорожке, вышли две девочки. Одна несла небольшой кувшин, другая гордо тащила прикрытую салфеткой корзину. Они могли показаться близняшками, на самом же деле возраст их разнился в год, хотя старшая, Бэб, ростом была всего на дюйм выше Бетти. Коричневые их платья из ситца после недели носки утратили немного свою свежесть, зато чистые розовые фартучки, надетые в честь предстоящего события, придавали девочкам настолько праздничный вид, что даже унылость серых чулок и грубость тяжелых ботинок не особенно бросались в глаза. На круглых, загорелых лицах обеих играл румянец. Курносые носы покрывала легкая россыпь веснушек. Голубые глаза весело поблескивали. За спинами болтались косички, совсем как у милых девочек Кенвигс из романа Диккенса «Николас Никльби».

– Ну разве они не прелестно выглядят! – воскликнула Бэб, с материнской гордостью глядя на левый ряд кукол, которые могли бы весьма подходяще к случаю хором пропеть в ответ: «Нас семеро!»[1 - Отсылка к одноименному стихотворению Уильяма Вордсворда (1770–1850) о девочке и шестерых ее братьях. – Здесь и далее примечания переводчиков.]

– Очень мило, – согласилась Бетти. – И Белинда моя лучше всех. По-моему, она самый прелестный ребенок на свете.

С этими словами Бетти, поставив корзину на землю, освободила руки и устремилась обнять свою подвешенную любимицу, которая в очередном радостном порыве вскинула ноги.

– Пирог, возможно, остынет, пока мы приводим в порядок детей, – сказала Бэб. – Ах, как же он аппетитно пахнет, – добавила она, приподняв салфетку и с удовольствием поглядев на маленький круглый хлебец внутри.

– Оставь мне немного запаха, – потребовала Бетти, бегом поспешая назад и желая получить по-честному долю пряного аромата, которая ей причиталась.

И два курносых носика принялись упоенно вдыхать его, а четыре блестящих глаза разглядывали прекрасный пирог – золотистый, блестящий, с аппетитной корочкой, да к тому же еще с буквой «Б», которая, правда, с положенного ей места посередине сползла почему-то на сторону.

– Мама мне позволила положить ее в самый последний момент, и она так припеклась, что я уже не могла потом поправить. Но если мы отдадим кусок с буквой Белинде, все будет в порядке. – Бетти взяла бразды правления в свои руки: виновницей праздника как-никак было ее дитя.

– Давай посадим их в кружок, – сказала Бэб и, подпрыгивая, подскакивая и приплясывая, отправилась собирать свое семейство.

Бетти не возражала, и несколько следующих минут сестры сосредоточенно рассаживали своих питомцев вокруг стола. Задача, заметим, отнюдь не простая. Ведь некоторые из этих милых существ были столь мягкими, что едва удерживались в сидячих позах, а другие до того жесткими, что стульчики им не годились. Вот и пришлось изобретать на ходу конструкции, которые соответствовали особенностям телосложения каждой куклы.

Справившись наконец с этим утомительным делом, любящие мамочки отступили назад, чтобы понаслаждаться зрелищем, и оно, уверяю вас, действительно впечатляло. Белинда с большим достоинством восседала во главе стола. Руки ее изящно придерживали на коленях носовой платочек из розового батиста. Места рядышком с ней удостоился ее кузен Джозефус в элегантном новом хлопковом зелено-лиловом клетчатом костюме и соломенной шляпе, великоватой его голове на несколько размеров, из-за чего выразительное лицо кузена почти скрывалось от посторонних глаз. А по обе стороны от новорожденной сидели гости самых разнообразных размеров, комплекций и возрастов, да к тому же и разностильно одетые, так как при выборе своего гардероба полностью проигнорировали веяния моды.

– Они, вероятно, хотят, чтобы мы подали им чай. Ты не забыла про булочки? – с тревогой осведомилась Бетти.

– Нет. Я принесла их в кармане, – ответила Бэб, выуживая из кучи предметов, которые у нее там хранились, две порядком зачерствевшие и обкрошившиеся булочки, сбереженные для праздника от обеда. Девочки нарезали их на кусочки и разложили на тарелочки, изящно расставленные вокруг пирога, еще по-прежнему пребывавшего в корзине.

– Ма не смогла дать много молока, поэтому нам придется разбавить его водой. Так даже лучше. Ма всегда говорит, что чересчур крепкий чай детям вреден. – Бэб кинула взгляд на маленькую бутылочку со снятым молоком, прикидывая, до какого объема нужно его довести, чтобы утолить жажду всей кукольной компании.

– Давай-ка сядем и отдохнем, пока чай настаивается, а пирог остывает. Я так устала, – выдохнула Бетти, садясь на крыльцо и вытягивая пухлые ножки, которые весь этот день непрерывно двигались. Ведь наслаждению замечательным праздником предшествовало немало работы.

Бэб села рядом с сестрой и принялась лениво глядеть на дорожку к воротам, где тонкое кружево паутины сияло, вызолоченное полуденным солнцем.

– Ма говорит, теперь, после бури, стало теплее и суше, и она через пару дней собирается в Старый Дом, а мы можем пойти вместе с ней. Прошлой осенью, ты ведь помнишь, она нас не взяла, потому что у нас был коклюш, а там было сыро. Наконец-то мы увидим все самое интересное. Правда здорово? – чуть помолчав, добавила Бэб.

– Еще бы. Ма говорит, там в одной комнате много книг, и я их смогу посмотреть, пока она займется делами. Может, даже какие-нибудь прочесть успею и потом перескажу тебе, – откликнулась Бетти. Она обожала сказки, только вот у нее редко появлялись новые.

– А я бы хотела увидеть старое веретено на чердаке, большие картины и ту необыкновенную одежду в синем сундуке, – лелеяла свои планы Бэб. – Жутко злит, что там заперто. Мы могли бы весело проводить с тобой время внутри. Вот прямо вышибла бы эту старую дверь! – Бэб развернулась, изготовившись пнуть ее ногой в тяжелом ботинке. – И не смейся. Тебе точно так же этого хочется. – Бэб отвернулась от двери, немного стыдясь своего порыва.

– Я не смеялась, – заверила Бетти.

– Смеялась, – упорно стояла на своем Бэб. – Думаешь, я не поняла?

– А я поняла, что не смеялась.

– Смеялась. И не смей мне врать.

– Если повторишь это еще раз, возьму Белинду и уйду с ней домой. Что ты тогда станешь делать?

– Съем пирог.

– Нет, не съешь. Ма сказала, он мой, а ты сегодня пришла со мной за компанию. Так что веди себя как следует. Иначе не стану устраивать праздник. Вот.

Леденящая душу угроза, высказанная далеко не шуточным тоном, возымела эффект, и Бэб тут же поторопилась перевести разговор на более безопасную тему:

– Ладно. Давай-ка при детях не ссориться. Ма говорит, когда в следующий раз пойдет дождь, она разрешит нам играть в каретном сарае, и мы можем даже ключ от него оставить себе, если хотим.